— Да как здесь вообще кто-то может жить?
Я невольно закашлялся и, закрыв рот руками, затаил дыхание.
— Лоцлаф также как Воцлав был духом города. Они хранят не одну тайну этих древних стен.
— Он тоже водяной? — найдя в себе силы, я все же смог задать вопрос.
— Может быть, а может и нет, — Проклятый инстинктивно пожал плечами. — Он всего лишь легенда. Воцлав тоже существовал только в бесконечных небылицах, но как ты успел заметить — россказни оказались правдой.
Проклятый остановился у стены и, коснувшись темно-коричневого камня, произнес:
— Я помню это место. Когда мы узнали, какая участь уготована нашему городу, нам пришлось скрываться от городской стражи. Именно так мы и проникли в Собор. Тогда я первый и единственный раз увидел Лоцлафа. Невысокого роста, с большим горбом и огромными темными, словно смоль глазами. Он промелькнул возле меня призрачной тенью…
— Он что-то навроде гнома или гоблина? — уточнил я.
Проклятый отрицательно покачал головой, добавив:
— Вовсе нет. Нам говорили, что он раньше был профессором Университета, и очень любил науку. И любовь эта была такой сильной, что он несколько лет подряд не выходил из подвалов старинной библиотеки, где хранились самые древние фолианты. Говорят его глаза, привыкшие к полумраку, стали видеть только во тьме. И он узнал столько тайн, что не смог вернуться обратно к людям, став ворчливым духом города, охраняющим подвалы Собора.
Рука Проклятого осторожно коснулась странного знака на одном камне, покрытым густым серым мхом.
— То есть, получается, эта история правдива? — не поверил я.
— Более чем, — раздался из полумрака чей-то низкий хриплый голос. — Потуши факел, Проклятый. Я не очень люблю свет.
Словно внезапно ослепнув, я услышал быстрые шаги и твердый голос душеприказчика:
— Пойдем.
Когда глаза привыкли к мраку я смог различить впереди нас полную маленькую фигуру незнакомца, в которой легко угадывался профессор Лоцлаф, про которого мне рассказывал Проклятый.
Мы долго плутали по смердящим коридором, пока не оказались в крохотной комнате. Посреди нее стоял массивный деревянный стол, и благодаря наполовину догоревшей свече чье пламя трепетно боролось с темнотой я смог разглядеть огромный фолиант в старом кожаном переплете.
— Присаживайтесь, — слегка прихрамывая, Лоцлаф обошел стол и сел в дальнем скрытом тьмой углу. Мы устроились на огромных резных стульях.
— Не думал, что вновь увижу тебя в стенах города, — равнодушно произнес профессор.
— Твой брат Воцлав тоже был удивлен, — сдержанно ответил Проклятый.
— Не удивительно. Значит ты последний?
Даже в полумраке я заметил, как Лоцлав уставился на щеку Проклятого. Цифра один засверкала еще ярче, не хуже одинокой свечи озарив мрачную комнату.
— Как тебе удалось вернуться?
— Интересуешься, чтобы донести новость Хозяину? — рука Проклятого незаметно для Лоцлава коснулась лезвия меча.
— Ни мне, ни Воцлаву он не Хозяин. Это ваши беззащитные душонки должны дрожать, заслышав его неровную поступь. Нам с братом он не указ. Пока стоят крепостные стены, ни один служитель тьмы не тронет духов города.
— Кто убивает Душеприказчиков?
— Даааа, — протянул профессор. — Я ждал этого вопроса. Тебе страшно, учитель. Очень страшно… Умереть, будучи мертвым, это наверное ужасно глупо. Или ты все еще боишься за твою никчемную душонку?
— Меня давно не интересует собственная жизнь, — не раздумывая, ответил Проклятый.
— О, какие громкие слова, — усмехнулся Лоцлав. — Только скажи, с какой стати мне помогать тебе?
Проклятый молчал.
Я нащупал суму и, открыв ее, достал бумагу и карандаш.
— У меня есть плата за вашу помощь…
Сам не понимаю, как моя рука так ловко заскользила чистому листу.
Профессор внимательно следил за моими едва уловимыми движениями, не произнося ни слова. Только когда рисунок был закончен, полную тишину нарушил смех: профессор был не в состоянии сдержать своих эмоций.
— Ты хотел купить меня своей бестолковой мазней, — продолжая смеяться, выдавил из себя Лоцлав.
Я взглянул на лист бумаги и ужаснулся, вместо четких линий и изящных изгибов, перед моим взором предстал лишь серый круг, будто я не рисовал, а всего-навсего расписывал карандаш.
— Вот, держи, — немного помедлив, Проклятый протянул Воцлаву аккуратно сложенный лист.
Смех прекратился также внезапно, как и начался.
Дрожащая рука потянулась к бумаге, и я впервые смог рассмотреть лицо профессора. Он походил на крота, словно человеческое лицо за долгие годы, проведенные среди темноты и сырости, приобрело черты животного; невероятно большие черные глаза, одутловатое лицо с длинным носом и длинными острыми усами.
— Откуда у тебя это? — я заметил в голосе профессора дрожь.
— В мире, где все мертво, только что-то живое имеет вес, не так ли? — слегка прищурившись, скорее не спросил, а уточнил Проклятый.
— Тебя ищет прислужник Хозяина, — взглянув на рисунок ответил Лоцлав. — Убить его не возможно. Порождение тьмы бессмертно, тем более в его мире. Но у тебя есть одно преимущество. Он не знает, что тебе удалось проникнуть в город. Торопись, если хочешь исполнить свое предназначение.
Искусство творения не редко называли волшебством. Умело складывать слова или изображать мир с помощью кисти и красок либо выражать весь калейдоскоп чувств при помощи музыки всегда заставляло простой люд восхищаться, восклицая от радости и умиления. Положительные эмоции переполняют нас, а жизнь еще долгое время источает радужные краски. Но в мире мертвых нет места положительным эмоциям, а все что связано с искусством, накрыто паутиной и беспощадным саваном времени. Даже музыкальный инструмент остается здесь немым, словно страшась произнести в этом ужасном месте ни единого звука.
И никакое золото мира неспособно купить воздушную мелодию или набросок прекрасных стихов. Среди смерти и бесплодия, где нет ничего живого, только отголоски былой жизни имеют настоящий вес золотого металла.
Я вспоминал свои причудливые рисунки, пытаясь сопоставить все воедино. И мог дать руку на отсечение, что они действительно были написаны мной, но как бы я себя не убеждал, все равно оставалось призрачное сомнение. Словно автор этих зарисовок прожил не одну сотню лет и его прозорливый взгляд мог уловить даже самые крохотные черты и образы натурщика. Я, к сожалению, не мог похвастаться усердием и внимательностью, а мои рисунки никогда не отличались подобной яркостью неуловимых образов.
Лестница, на которую вступил Проклятый, вела вверх. На мгновение он остановился и, замешкавшись, сделал шаг назад.
— Что случилось? — прошептал я стараясь не нарушать напряженной тишины.
— Что? — повторил за мной Ша.
— Страх, — прочитал я по губам, и тут же Проклятый добавил, но уже чуть громче: — Мне очень страшно.
Я посмотрел на Проклятого и отпрянул, увидев вытянутое морщинистое лицо старика. Он увядал на глазах, его веки ввалились и стали похожи на пустые глазницы слепого, а иссохшая кожа напоминала высушенную потрескавшуюся из-за отсутствия влаги землю.
