приветливо улыбались. Я была переполнена музыкой, воспоминаниями, близостью любимого и знала, что никогда не забуду ни черточки его лица. Джон поднялся и сделал поворот. Когда он проходил мимо меня, я стояла неподвижно. Потом мы вместе сделали два шага вперед, один назад… Я вспомнила время, проведенное в ожиданиях, сомнениях, тоске… Бамберг, любовь, боль и прощение…
Соединив ладони, мы встали лицом к лицу и двинулись сначала в одну сторону, а потом в другую. Мы были двумя половинками идеального круга, вращавшимися в вечности, вращавшимися, вращавшимися… Мелодия заполняла весь воздух; я не могла отвести от него глаз, не могла убрать руку. Неистовый ветер нес меня в то волшебное место, где с неба сыпались лепестки роз и в ночи горели огненные цветы. Мне не хотелось останавливаться, не хотелось прекращать танец и возвращаться в мир, который я теперь слишком хорошо знала.
Но раздался звон цимбал, и конец настал. Отзвучали последние ноты, и мы остановились, дыша в унисон. Песня кончилась. Мир перестал кружиться, пришло время расстаться и идти своей дорогой.
Но у нас была еще одна ночь, еще одна ночь. Когда мы отдышались и сели на кровати, Джон кинжалом отрезал прядь моих волос.
– Мягкие, как у ангела, – прошептал он, прижав прядь к губам.
– Откуда ты знаешь? – засмеялась я. – Милый, я тысячу раз говорила тебе, что у ангелов волосы золотые, а не каштановые.
– А ты откуда знаешь? – возразил он, с улыбкой повторив мои слова. – Я никогда не видел ангелов с золотыми волосами. Только с каштановыми.
Я поцеловала его, и мы снова занялись любовью. Мое сердце было наполнено радостью и в то же время ныло от боли.
Утро наступило слишком быстро. Когда мы прощались с Джоном, дети стояли рядом. Он был в полных доспехах; оставалось поднятым только забрало, потому что дорога в Лондон была опасной. В глубине души я знала, почему он проделал такой долгий путь, чтобы встретиться со мной. Когда Джон пошел к Саладину, я не выдержала, разрыдалась, подбежала к мужу и обняла его за шею, пытаясь удержать. Ветер хлестал моими волосами по доспехам, а я из последних сил цеплялась за Джона.
– Нет! – крикнула я, увидев под забралом его глаза. – Нет, нет… нет!
Два воина шагнули вперед и бережно отстранили меня. Джон повернулся к Саладину, и Том Гоуэр помог мужу сесть на боевого коня. С высоты Джон следил за тем, как я боролась со слезами. Потом он нежно кивнул мне, прощаясь в последний раз, и повернул жеребца на юг. Его люди молча потянулись за командиром.
– Прощай, любимый! – крикнула я, побежав за ним. – До новой встречи! –
Я смотрела им вслед и вдруг ощутила дрожь. Затем меня затрясло. Я почувствовала прикосновение Урсулы, обнявшей меня за плечи, услышала плач испуганных детей и увидела осколки солнечного света, бившие в доспехи Джона, как молнии. А потом у меня потемнело в глазах, и он исчез в этой тьме.
Глава двадцать седьмая
Узнав, что Джон позволил Эдуарду и Дикону пройти мимо Понтефракта, Уорик сначала остолбенел, а потом пришел в неописуемый гнев. В лагере ланкастерцев начали шептаться об измене. Но я понимала Джона. Он не мог поступить по-другому, не мог, не мог! А я – как, кажется, делала всю свою жизнь – могла делать только одно: ждать новостей, которые рано или поздно обязательно приходили. Мозг терзала мысль о неминуемой битве между ланкастерцами и йоркистами; чтобы справиться с ней, я погрузилась в работу, потому что в однообразной работе есть нечто успокаивающее, позволяющее держать себя в руках.
Нужда в экономии отпала, но я по привычке проверяла счета с управляющим, тщательно учитывала расходы на приобретение продуктов, определяла количество подаваемых блюд и плату мальчикам, которых мы держали на посылках, делая вид, что это может вернуть прежние дни, когда у нас были трудности, но была и надежда. Как встарь, я обдумывала расходы и искала способы их уменьшить. Когда спускались сумерки, я шла в спальню и молилась за Джона, а если меня одолевали усталость или отчаяние, я напоминала себе о моем благословении и благодарила Бога за драгоценные мгновения, выпавшие на мою долю. Так проходило время. А потом наступил холодный апрельский день, за неделю до годовщины нашей свадьбы, когда в полях еще лежал наполовину растаявший снег. Одинокого всадника я заметила издалека.
– Прошу тебя, – сказала я Агнес, вытиравшей пыль, – приведи его ко мне в светлицу.
– Да, миледи.
Я перекрестилась, пробормотала молитву, собралась с силами, сняла с колышка старый плащ Джона и пошла к себе. Потом я осторожно села, положила плащ на колени и заставила дрожавшие пальцы воткнуть иглу в ткань, как часто делала в тяжелые времена.
– Миледи…
Я подняла взгляд. На пороге стоял Том Гоуэр. Плащ выпал у меня из рук; я с трудом встала, опершись на ручку кресла. Том шагнул ко мне, и я увидела, что он держит письмо. Я ошиблась!
– Том, милый Том… встань, прошу тебя. Я на мгновение подумала… Впрочем, это не важно… – Продолжая улыбаться, я жадно схватила письмо и прижала его к груди. И только тут поняла, что Том не ответил на мою улыбку. Его лицо осталось таким же бледным и суровым, каким было в тот момент, когда я услышала его голос. – Том… как сложилась битва для ланкастерцев?
Немного помешкав, оруженосец ответил:
– Не знаю, миледи. Я помог милорду маркизу надеть доспехи, а перед началом сражения он приказал мне уехать. Доставить вам это письмо…
«Почему? – Эта мысль пронзила меня, как удар кинжала. – Гоуэр должен был сражаться рядом с ним».
– И это…
Я отвлеклась от своих мыслей и увидела, что Гоуэр полез в дублет и стал разыскивать то, что для сохранности спрятал во внутренний карман. Пальцы одеревенели и плохо слушались. Я смотрела на лицо оруженосца и понимала, что он что-то скрывает от меня. Том вынул бархатный кисет и протянул мне. Внутри лежало кольцо, которое много лет назад вручил Джону юный Дикой Глостер, впервые приехав в Миддлем. Моя грудь разрывалась от боли. Именно Джон учил Дикона военному искусству. А теперь кузены воевали друг с другом, потому что каждый из них сражался за родного брата.
Я смотрела на камень, остро ощущая смысл послания Джона. «Если случится катастрофа, отдай это кольцо Дикону». После возвращения кольца Дикон будет вынужден вернуть Джону долг. Мне казалось, что я нахожусь на небесах и наблюдаю за сценой, происходящей далеко внизу. В предвечерних сумерках камень, темно-синий, как глаза моего мужа, мерцал тем же светом, который я много раз видела в глазах Джона.
Сердце билось с трудом.
Я отвернулась, пытаясь взять себя в руки. «Пришло время платить мой собственный долг. Долг перед Небесами, удовлетворившими мою просьбу много лет назад». Тогда я была пятнадцатилетней сиротой, у которой не было никого на всем белом свете. Вынужденная сделать выбор между монашеством и замужеством, я покинула монастырь с сестрой Мадлен и отправилась ко двору, где мне должны были подобрать мужа.
Я уже тогда знала, как устроен мир и как мало у меня шансов найти любовь. В тот вечер в замке Таттерсхолл мое сердце разрывалось от одиночества; я подняла взгляд к Небесам, помолилась и дала клятву:
В тот вечер Небеса откликнулись, послав мне Джона. А потом устранили препятствия, стоявшие на нашем пути. Вопреки всему мы соединились и стали жить вместе.
