— Нет! Не замахивайся. Рубящий удар не только бесполезен, он еще и выдает намерение. Всегда коли… низко и прямо. Два дюйма в нужное место, и удар смертелен. И следи за тем, чтобы, выдергивая меч, оставаться позади щита, под его прикрытием. Вот так.
Сопроводив наставления примером, Гален отошел от столба и передал мальчику деревянный меч и плетеный щит, которые он изготовил специально для него.
Наблюдая за передачей оружия, Рика ощущала противоречивые чувства. С одной стороны, благоговейное почтение перед извечным ритуалом превращения мальчика в мужчину — знания и навыки отца, передаваемые сыну. С другой стороны, сожаление и чувство потери. Уже сейчас юное лицо Дафидда было по-взрослому сосредоточено. Скоро она увидит на лице мальчика выражение жестокости и холодного отчуждения.
Рика сморщилась от боли и отвернулась. Не совершила ли она ошибку? Неважно, сделано оружие из дерева или из металла. Обучаясь владеть им, мальчик учится убивать. Убить или быть убитым. В последние несколько дней эти слова постоянно преследовали ее, своей определенностью увеличивая беспокойство и неуверенность. Что же тяжелее: то, что происходило за дверью хижины или перемены внутри нее?
Среди всех недоговоренных и полуосознанных мыслей, которые в последнее время одолевали ее, одна терзала постоянно. Как могла она ради этого чувства, которое боялась даже назвать, так легко забыть, кем был этот человек до того, как вошел в их жизнь? По его собственному признанию, его жизнь была и оставалась жизнью солдата и воина. Незачем было даже царапать эту темную кожу, чтобы обнаружить под ней римского солдата. Рика видела и слышала этого солдата, наблюдая занятия с Дафиддом. В данный момент его одежда, речь и ученик могли быть ордовикскими, однако этот человек, который стал занимать столько места в их жизни, без сомнения оставался римлянином. И все-таки с каждым проходящим днем этот факт значил все меньше и меньше.
Рика снова взглянула на столб, около которого Дафидд неуклюже упражнялся в ложных выпадах и атаках.
— Ты слишком стараешься, — сделал замечание Гален, стоя позади мальчика и следя за ним.
Дафидд остановился и опустил меч. Рика увидела, как его плечи удрученно поникли.
— У меня не получится. — За горьким заявлением последовал глухой стук меча и щита о землю.
Рика затаила дыхание в беспокойном ожидании. Одна ее часть радовалась, тогда как другая ожидала ответа Галена. В эти последние несколько дней она поняла, что тот пытался решить две задачи. Недостаток Дафидда не позволял ему участвовать в обычных детских играх и забавах, которые развивали бы у него координацию и уверенность в себе. Гален старался развить в нем оба эти качества. Но он привык воспитывать солдат. А как он поступит с ребенком, который осознал свою физическую ограниченность?
Опасаясь худшего, она отошла от изгороди, откуда незаметно наблюдала за ними. Но действия Галена остановили ее.
— Знаешь, Дафидд, — сказал он спокойно, — конечно, ловкость и быстрота — большие преимущества. Но при защите самое важное — рассудительность и обдуманные действия.
Говоря это, он расшнуровал ворот кожаной туники. Через голову сняв ее, отбросил в сторону.
— Чтобы победить, не обязательно пересилить противника, — продолжал он. — Ты просто должен думать лучше. Внимательно наблюдая за атакующим и правильно предугадывая его действия, ты вовсе не должен двигаться быстрее, чем он. Ты просто должен опережать его. Причем его собственные размеры и скорость будут работать против него.
Хотя Дафидд и притворялся не слушающим, но недоверчивый жест выдал его. Рика увидела, как сузились глаза Галена.
— Подойди сюда, — приказал он, жестом подзывая мальчика. — Встань напротив.
Тут она поняла, зачем Гален разделся. Контраст был резким — полуобнаженный мужчина с атлетическим, закаленным многолетней тренировкой телом и маленький тоненький мальчик.
К чести Дафидда, он подошел без страха. Глаза измерили фигуру противника и отметили гораздо больший вес и рост с выражением осторожного пренебрежения.
— Это глупо, — заявил он.
— Смотри и слушай, — перебил его Гален. Впервые в его голосе зазвучали резкие нотки. Он встал напротив мальчика. — Когда противник нападает, у него есть один путь — прямо. У тебя же есть выбор. Ты можешь держаться стойко, чего ожидает большинство противников. Или можешь двигаться. Одно движение удваивает вероятность, что ты предотвратишь первую атаку. Но так как ты можешь двинуться и направо, и налево, твои шансы еще больше возрастают. Нападающий должен не только предвидеть твое движение, но и правильно предугадать его направление. И чем быстрее он приближается к тебе и чем он больше, тем труднее для него изменить направление на полпути.
В глазах Дафидда загорелась искра понимания и возродившегося желания.
— М… может попробуем? — спросил он.
Гален кивнул.
— Пойми только, что действовать необходимо в последний момент. И соберись. Нельзя, чтобы что-то в выражении лица или позе раскрыло противнику твои намерения.
Если бы Рика не увидела дальнейшее, она никогда бы не поверила в это. Но все произошло так, как предсказывал Гален. Он ринулся к мальчику и, когда был уже почти рядом, тот повернулся на левой ноге и сделал шаг назад. Выбор направления — налево — был еще более неожиданным потому, что, двигаясь таким образом, он должен был использовать искалеченную ногу.
Только с большим трудом, правда, немного преувеличенным, Гален сумел не упасть. Однако он действительно был доволен. Дафидд тоже улыбался.
— Отлично сделано. — Гален с любовью и гордостью потрепал русую головку.
— А можно повторить?
Гален покачал головой.
— Главное я тебе доказал. Надеюсь, теперь ты обратишь внимание намой слова и поверишь в себя. Источник силы может быть разный. Да, величина человека — источник силы, но любовь и храбрость — тоже.
Встав на одно колено, он притянул мальчика к себе.
— И если любовь имеет множество форм: любовь солдата к империи или короля к своим людям, или человека к своей семье, своим детям и своей женщине, то храбрость исходит из единственного источника. — Он положил свою большую руку на худенькую грудь мальчика. — Отсюда. Изнутри. Тот, кто не боится, не храбрый человек, а глупец. И храбрый человек боится. Но ради любви к тому, что ему дорого, он смотрит страху в лицо и борется с ним. Это, Дафидд, и есть вернейший признак храбрости… и основная доблесть мужчин.
Рика подавила рыдание и, схватившись за грудь, отвернулась. При виде этого человека, такого сильного и мужественного, стоящего на коленях перед хромым мальчиком, ее глаза заволокло слезами. Она больше не могла смотреть, потому что увидела и услышала слишком много.
Как острейшее лезвие слова Галена разрушили остатки защитной оболочки и тьму внутри ее души на тысячи обломков, состоящих из мучительной правды и сияющего счастья. Да простит ее богиня! Она любила его.
Сноп искр вылетел из очага вверх. Но никто из собравшихся воинов, даже тот, кто небрежно бросил тяжелое бревно на рассыпавшиеся угли, не обратил па вспышку огня никакого внимания. Несмотря на количество вина, выпитого за ту ночь, чувства шестерых людей не притупились. Все заметили открытое оскорбление в прозвучавшем только что бесцеремонном замечании. Глаза сосредоточились на том, кто произнес эту небрежную фразу, и на том, кто имел право обидеться на нее.
Произнесший сидел молча, готовый ко всему. Его правая рука лежала на рукоятке кинжала, висящего на поясе. Он не хотел первым обнажать оружие, но и не собирался умирать из-за своей ошибки.
Маурик взглянул на него, потом с презрением на его руку.
— Продолжай, — прорычал он медленно с вызывающей ухмылкой. — Если уж начал, то заканчивай.
Мужчина покачал головой.
— Я предпочел бы извиниться. Мне не надо было об этом говорить. Я не хотел затронуть твою честь, Маурик, лишь хотел открыть тебе глаза. Давай прекратим этот разговор.
В ответ Маурик решительно кивнул и небрежно коснулся рукоятки своего меча.
— Я предпочитаю поверить твоему слову и репутации, Ллевен, и думаю, что произнесенное тобой на устах и у других.
На округлом лице воина появилось облегчение. Все знали о его пристрастии к слухам и сплетням — здесь он был хуже женщины. Но это качество иногда приносило пользу. Мало что из происходящего в крепости ускользало от его внимания. Поэтому, если он говорил, к нему обычно прислушивались.
Маурик недобро улыбнулся.
— И я полагаю, что ты говоришь как друг. За моей спиной шепчутся те, у кого не хватает смелости сказать правду мне в лицо.
Ллевен торопливо кивнул.
— Они распространяют непристойные шутки, — сказал он. — Говорят, что твоя родственница предпочитает римское копье и что владелец этого копья с удовольствием исполняет свой долг, потому что, делая это, он метит в тебя. В конце концов, именно ты надел рабский ошейник на его гордую шею. К тому же, что бы ни говорили об этом темнокожем ублюдке, он придерживается кодекса воинской чести и выбирает самого сильного противника. Он знает, что именно ты, а не Церрикс, завоевал уважение воинов племени. Поэтому именно в тебе этот офицер римской армии видит самого опасного врага.
Он приостановился, чтобы дать утихнуть хору разгоряченных возгласов, поддержавших его слова.
Довольный этой льстивой речью и выраженной его товарищами поддержкой, Маурик, сделав очередной глоток, почувствовал облегчение после той горечи, которую вызвала у него первая часть речи Ллевена. Он кивком позволил ему продолжать, уверенный, что больше не услышит неприятного.
Но он ошибся. Следующий глоток встал поперек горла.
— Но, что касается тебя, Маурик, то ты, кажется, не желаешь ничего предпринимать в ответ на действия этого римского центуриона. Он же делает все через нее — или скорее в нее… — Ллевен остановился, довольный удачно найденным оборотом. Увидев, однако, что прочие не разделяют его веселья, вернулся к первоначальному мрачному тону. — Всякий раз, вонзая свое острие, он ранит тебя. С каждым выпадом твое мужское 'я' умаляется, а его — возвышается, твоя честь ущемляется, его — утверждается. Но он выставляет на посмешище не только твои честь и престиж, но и наши.
— Ллевен прав, — раздался сердитый голос. — Этот римский раб делает из нас дураков, и это сходит ему с рук! Сначала ему разрешили разгуливать на
