одного целого, ибо другого объяснения тому чувству полного слияния, которое она почувствовала, нельзя было найти.
Она провела кончиками пальцев вдоль его обнаженного тела, ощущая рельеф мощных мышц под гладкой кожей. Под правым соском оказался заросший шрам, спускающийся вниз и на бок. Второй шрам, похожий на первый, проходил параллельно ему через живот.
Она провела пальцами вдоль ровных линий, вздрогнув при мысли о боли, которую он когда-то испытал. Приняв его как мужчину, она захотела узнать солдата.
— Расскажи мне об этом, — прошептала она.
— О шрамах? — Он наклонил голову и посмотрел, куда она указывает.
— Откуда они у тебя?
Он тихо рассмеялся.
— Откуда? От кончика меча, домина, — меча еврея-мятежника в Иудее.
Она не обратила внимания на знакомое обращение вместо имени, но решила позднее спросить, почему он все еще настойчиво употребляет его.
— А этот? — Она потянулась через его грудь и показала на рваный, неровный шрам, тянувшийся вдоль всего предплечья правой руки.
— Батавское копье… во время небольшой схватки на берегу реки под названием Рейн. — Он показал ей левую руку. — Здесь… — Повернул запястье, чтобы можно было увидеть сначала внешнюю, а затем внутреннюю сторону предплечья. Пара небольших круглых шрамов указывала на место входного и выходного отверстий. — Это стрела роксоланов… в Моэзии.
Как ни странно, в его голосе не слышалось следов гнева или злобы на людей, поднявших оружие против него. Если и были какие-либо эмоции, то только гордость за дела, которые он совершал ради своих Орлов. Она вспомнила подслушанный ею разговор с Дафиддом, в котором он говорил о любви солдата к своей империи. Не мешает ли столь сильная любовь другим чувствам? Но тут же отбросила эту внезапную раздражающую мысль.
— Эти странные имена, которые так легко слетают с твоего языка — Батавия, роксоланы, Моэзия — это названия мест?
Он кивнул.
— Мест или людей. — Потом спокойно улыбнулся и опять положил ее голову к себе на грудь. — Таковы тела у всех римских солдат, тех, которые выжили. Это ходячие карты Империи. По их шрамам можно проследить каждую битву или войну. Никто лучше них не знает цену победы… кроме тех, кого они победили.
Рика села, чтобы взглянуть на него. В его тоне она услышала такое неприкрытое сожаление.
— Ты сомневаешься или сожалеешь об образе жизни, который вел?
Их глаза встретились. В его ответе не было гнева, а только сила и уверенность.
— Солдат не может позволить себе роскошь сомнений. Чтобы выжить, он должен быть дисциплинирован и хладнокровен, крепок не только телом, но сердцем и умом. Если это длится достаточно долго, он уже не может стать другим. — Гален потянулся и мягким интимным жестом отвел волосы с ее лица. Рика положила щеку ему на ладонь, и он продолжил мягко: — Но иногда по ночам, когда подступает усталость, самоконтроль солдата отступает — совсем немного. Приходят воспоминания. Воспоминания о бесконечных милях, пройденных по грязи, снегу и обжигающему зною. Он думает о товарищах, которых потерял, и о жизнях, которые отнял… — Гален остановился и вздохнул. — Но потом самоконтроль возвращается, а вместе с ним дисциплина, которая позволяет ему выжить. Он снова гордится Орлами и своей службой. А для меня все это было еще и домом. Многие говорили, что я слишком честолюбив, что мною движет желание подняться выше обстоятельств моего рождения — незаконного сына солдата вспомогательных частей. Чтобы обрести римское гражданство, я должен был вступить в армию. Но это не единственная причина. Армия — это все, что я знал в жизни… или желал.
— А теперь? — шепнула она.
Гален притянул ее к себе, прижал к груди и нашел ее губы. Голос и вопрос продолжали звучать в его ушах.
Сейчас у него не было ответа, пока еще не было. Судьба толкнула его в объятия этой женщины. Он примет, нет, возьмет и будет удерживать ее столько времени, сколько ему отпущено.
Рика обрадовалась его словам, и он взял ее второй раз. Теперь медленнее, более нежно, но подчеркнув безотлагательность этого акта…
Рика не поняла этого окончательно, но в глубине сознания там, где оставался уголок здравого смысла, ощутила, что слова и чувства временны и недолговечны. У них не было будущего, а только настоящее. Однако сейчас он любил ее и отдавал ей все, что у него было. И сейчас этого было достаточно. Достаточно было знать, что он желает ее так же, как она желала его.
Глава 17
— Ты уверен?
Церрикс понял все сразу. Чтобы лучше видеть закутанную в плащ фигуру стоящего перед ним человека, он откинул волосы со лба. Верность и надежность Инира были вне сомнений, и все же он решил спросить еще раз:
— Ошибки не может быть?
— Нет, мой король. — Осторожно, чтобы не сдвинуть ткань, закрывающую его лицо, воин потряс головой. — Я ждал, сколько можно было. Но если бы я не участвовал в ночном заговоре, то не был бы так уверен. Он слишком далеко зашел и слишком много сказал, чтобы повернуть назад. Он хочет власти над этими людьми, поэтому должен исполнить свои угрозы.
Церрикс понимающе кивнул и выкрикнул короткий приказ. Из соседнего помещения появились два воина охраны.
— Я хочу, чтобы десять воинов у ворот ожидали моих приказаний, скомандовал он сонным стражам.
Они мгновенно исчезли, и Церрикс снова повернулся к закутанному воину, который при появлении посторонних отошел в тень.
— Ты хорошо поработал.
Человек по-кошачьи мягко вышел на свет и кивнул головой. Было видно, что он горд и доволен похвалой, однако его слова прозвучали скромно, почти протестующе.
— Я просто выполнил приказ моего короля и сообщил о действиях того, кто может оказаться врагом спокойствия. В этом нет моей заслуги.
Церрикс задумчиво дернул себя за ус и подумал о правдивости этого заявления. Он забыл о фанатизме, присущем юности, — и только юности. С годами и опытом это проходит. Подобно наточенному лезвию, которое редко используют, со временем притупляется дух человека и темнеет его душа.
— Если бы у меня была хотя бы тысяча воинов столь же верных и преданных, как ты, Инир, мне не нужно было бы искать мира с Римом… — На мгновение король ордовиков позволил себе усомниться в непогрешимости своего решения. Затем вернулся к делу. — Иди… пока твое отсутствие не замечено. У Маурика не должно быть причин для подозрений. Все должно выглядеть так, будто бдительная охрана ворот и неудача помешали ему привести в действие свой план мести этой ночью.
Сквозь дымовую дыру в крыше было видно совершенно темное ночное небо без луны и звезд. Тлеющие угли освещали только небольшой пятачок перед очагом. Однако для глаз, привыкших к темноте снаружи, красноватого свечения углей хватило бы вполне, чтобы различить две фигуры, спящие в любовном объятии.
Женщина спала глубоко и спокойно, чувствуя надежную защиту в заботливых руках любовника. Мужчина, однако, спал чутко, сном опытного солдата.
Именно благодаря опыту и тренировке Гален скорее почувствовал, чем услышал, почти бесшумные шаги небольшой группы людей, когда те подошли к маленькой хижине. Поэтому, не успев еще окончательно проснуться, он был уже наготове, когда дверь распахнулась…
Вооруженный только опытом и инстинктом, Гален схватил первого вошедшего за горло и сдавил его. Не обращая внимания на кинжал в руке человека, он швырнул его на глиняный пол. Светлая голова описала в полумраке дугу, Гален услышал глухой звук от удара черепа о выступающий очаг, но не замедлил своих движений.
Он метнулся к бесчувственному телу и схватил руку, державшую кинжал. Под беспощадной хваткой его пальцев сломалась кость, он услышал тошнотворный звук, и в нем взыграла жажда крови. Когда человек застонал от боли, он ударил его кулаком в лицо. Тот дернулся и затих…
Сначала Рика подумала, что этот грохот послышался ей во сне. Она села с широко раскрытыми глазами, охваченная ужасом воспоминания о той ночи — ночи, которая, как она надеялась, никогда не повторится. Но голоса и еле видные фигуры, наполнившие хижину, не принадлежали тем дьяволам из прошлого, воскресшим в памяти. Эти призраки говорили на ее языке и называли друг друга знакомыми ей именами!
Она замерла в ужасе. В мозгу мелькало множество в тросов, и ответы на них страшили. Зачем они здесь? Как они узнали? Потом единственная мысль захватила ее. Осознав, кто они такие, она поняла, что теперь должна бояться не за себя. Поднявшись на колени, она отчаянно пыталась найти глазами Галена.
Однако свет от тлеющих в очаге углей был слишком слаб, чтобы осветить всю хижину или сделать различимыми четыре или пять неясных силуэтов. Кожей она почувствовала холод ночного воздуха. Рика потянула на себя покрывало и взмолилась. Его не должны найти с ней! Да поможет ей богиня! То, что она сама пошла на это, не имело значения. Но честь племени! За то, что он спал с ней, эти люди убьют его!
— Зажгите огонь, — скомандовал приглушенный голос.
Одна из темных фигур двинулась вперед, отбрасывая причудливые, удлиненные тени на стены хижины. Из очага поднялись языки пламени. Однако, несмотря на это, все вокруг казалось по-прежнему размытым и серым, как будто Рика смотрела сквозь пелену густого тумана.
— Хватайте его!
Шипение Маурика как будто разогнало мглу и наполнило хижину четкими образами.
Их было четверо, воняющих вином и пивом. С дальней стороны очага стоял тот, кто подбросил хворост; другой — у двери; посередине между ними стоял Балор, а в нескольких футах правее Маурик.
Внимание всех было приковано к темнокожему человеку, который стоял чуть левее ее, склонившись над бесчувственным телом еще одного из них. В руке у него был нож лежавшего воина.
Прозвучал насмешливый голос Балора.
