подмалевка. Нет. Это нечто вполне законченное, даже документальное.
Дар перевоплощения помогает Чехову найти для каждого персонажа свой стиль, неповторимую интонацию. Чехов поразительно музыкален.
Свои повести и рассказы он строит, как стихотворения, подчиняя их строгой, сжатой ритмической форме. Это позволяет ему в маленькую повесть вместить такое количество материала, которого для другого писателя с излишком хватило бы на целый роман. Такая маленькая повесть-роман тоже одно из открытий Чехова. До него так емко не писали, да и после него, откровенно говоря, так писать еще не научились.
Развитие этого чеховского открытия - впереди.
Это одно делает Чехова совершенно новым, оригинальным явлением не только русской, но и мировой литературы.
Я не говорю уже о поразительном многообразии Чехова-писателя: и миниатюры, и повести, и драмы, и водевили, и записные книжки, которые, кстати сказать, после Чехова стали особым литературным жанром.
Чехов создал громадную галерею типов и характеров всех классов современного ему общества.
С поразительной достоверностью он изображал мужиков и помещиков, министров и белошвеек, офицеров, жандармов, купцов, рабочих, капиталистов, священников, лакеев, хористок, кондукторов, матросов и великое множество прочих жителей Российской империи.
При этом каждый человек, как бы мало ему ни было отведено автором места, - не условная фигурка, не иероглиф, а подлинный, живой, многогранный человеческий характер с неповторимыми чертами, целое общественное явление со всеми своими большими или малыми противоречиями.
Понятно, что этого достигнуть простым 'изучением действительности' нельзя. Нужно горячо любить свою родину, свой народ. Будучи человеком из народа, Чехов всегда жил народными интересами, жил для народа.
'Но ведь я не пейзажист только, - говорит чеховский Тригорин, - я ведь еще гражданин, я люблю родину, народ, я чувствую, что если я писатель, то я обязан говорить о народе, об его страданиях, об его будущем, говорить о науке, о правах человека...'
Можно не сомневаться, что это были и мысли самого Чехова, написавшего в записной книжке:
'Желание служить общему благу должно непременно быть потребностью души, условием личного счастья...'
Чехов умел и любил изображать хороших, мыслящих людей, мечтающих о прекрасном будущем, любил писать о чистых сердцем, простых женщинах, о детях, о животных, о птицах. И все, к чему ни прикасалась его добрая большая рука, начинало светиться радостной, теплой улыбкой. Но в основном он, конечно, был художник-разоблачитель. На первый взгляд он кажется мягким, даже лиричным. Но вчитайтесь в Чехова. И даже в самых мягких его вещах вы вдруг почувствуете беспощадного сатирика, силой своей, на мой взгляд, ничуть не уступающего Щедрину или Гоголю, а кое-где и превосходящего их жизненным правдоподобием, художественной достоверностью.
Его сатира зачастую облечена в скромные бытовые одежды. Но тем неожиданнее и сильнее она действует.
При внешне спокойной, даже как бы холодноватой манере, Чехов с такой глубиной и внутренней страстностью вскрывает пороки отдельных людей и всего общества, что иначе как великим сатириком его не назовешь.
Он рубит под самый корень ненавистный ему мир российского мещанства и обывательщины, с неслыханной силой он бичует, беспощадно высмеивает человеческую жадность, жестокость, самодовольство, глупость, чванство, бездарность, стяжательство. Он, например, за уши вытаскивает на свет божий и показывает всему миру опасного тупицу, дьявольски живучую разновидность 'наукообразных' в лице профессора Серебрякова, который, как об этом в отчаянии восклицает несчастный дядя Ваня, 'ровно двадцать пять лет читает и пишет об искусстве, ровно ничего не понимая в искусстве. Двадцать пять лет он пережевывает чужие мысли о реализме, натурализме и всяком другом вздоре; двадцать пять лет читает и пишет о том, что умным давно уже известно, а для глупых неинтересно: значит, двадцать пять лет переливает из пустого в порожнее'. Чехов показывает также страшную и на вид такую безобидную миленькую мещаночку Наташу из 'Трех сестер', а на самом деле беспощадную хищницу, исчадие ада, воплощенное мещанство - злобное, воинствующее и омерзительное. Чехов выставляет на всеобщее обозрение мракобеса, человеконенавистника, настоящего современного расиста Рашевича из рассказа 'В усадьбе' с его: 'В харю! В харю! В харю!' - и холодного эгоиста, петербургского чиновника, консерватора Георгия Орлова из 'Рассказа неизвестного человека'.
Чехов, конечно, не был революционером. Но дело, которое он делал, беспощадная критика современного общества и государственного строя, сыграло, мало сказать, прогрессивную роль, оно оказало определенно революционизирующее влияние на сознание сотен тысяч и даже, быть может, миллионов его прижизненных читателей.
Молодой Ленин, прочитав в журнале рассказ 'Палата № 6', так выразил свое впечатление:
'Когда я дочитал вчера вечером этот рассказ, мне стало прямо-таки жутко, я не мог оставаться в своей комнате, я встал и вышел. У меня было такое ощущение, точно и я заперт в палате № 6'.
Это, быть может, самое драгоценное для нас свидетельство силы чеховского гения.
Художественное сознание Чехова не отставало от жизни, что постоянно случается с писателями среднего таланта. Наоборот. Сознание Чехова почти всегда опережало время. А быть впереди своего времени - это и есть главный признак подлинного художника.
Опережая свое время, Чехов был предвестником новой, светлой жизни, которую угадывал в будущем.
Он говорил о гармоническом человеке, в котором 'должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли'.
Но в том страшном мире капитализма, в котором жил Чехов, это было неосуществимо.
Нужна была революция.
'...здоровая, сильная буря, которая идет, уже близка', - говоря словами чеховского Тузенбаха из 'Трех сестер'.
Эта буря, эта громада была Великая Октябрьская социалистическая революция, с ее бессмертными коммунистическими идеями. Только она одна могла превратить раба в свободного, гордого, гармонического человека, о котором всю жизнь так страстно мечтал Чехов.
Страстная, беспокойная, горячая любовь Чехова к своей родине и к своему народу была не пассивна и не сентиментальна. Это была любовь деятельная, требующая вмешательства художника в жизнь, освещающая все пороки общества для того, чтобы народ мог их познать, а познавши - уничтожить.
Чехов не был созерцателем. Он был борцом.
Он говорил: 'Все мы народ, и все то лучшее, что мы делаем, есть дело народное'.
Популярность Чехова не только в нашей стране, но и во всем мире огромна.
За сто лет со дня его рождения в истории человечества произошли такие грандиозные события, как Великая Октябрьская социалистическая революция, две мировые войны, появление могущественного социалистического лагеря, начало распада колониальной системы, расщепление атома, завоевание космоса и множество другого, что можно назвать началом эры коммунизма на земном шаре.
Однако Чехов выдержал испытание временем. Он не только пережил это потрясающее столетие, но слава его небывало выросла и, что самое замечательное, продолжает расти.
Чехов из писателя национального стал писателем всемирным.
Нечего и говорить, как много мы все, вся советская литература, обязаны своим развитием гению Чехова.
Влияние чеховской школы явственно ощущается во всем мире. Нет возможности перечислить всех крупных писателей пяти континентов нашей планеты, в той или другой степени испытавших на себе влияние Чехова. Достаточно назвать таких поистине громадных художников нашего времени, как Томас Манн, Голсуорси, Мартен дю Гар, Лу Синь и многие, многие другие.
Чехов по-прежнему продолжает учить свой народ и все другие народы мира ненавидеть мещанство. Он и сегодня бичует стяжательство, грубость, лицемерие, ложь, расизм, человеконенавистничество, преклонение перед золотом - все пороки, доставшиеся в наследие от старого мира, время которого не всюду
