Шоссе на редкость прямое. Машина легко дает девяносто километров в час. Вдоль шоссе - старинные дубы удивительной красоты. В полях ветряные мельницы, похожие на монахов-капуцинов; конусообразные сутаны и воздетые к облачному небу руки. Пейзаж романтический. Но далеко не мирный.
Мы приближаемся к Брест-Литовску. Только что проехали город Кобрин. Мелькнуло все, что полагается: рынок, бензиновая колонка, отель, пожарное депо, аптека... Мелькнула афишная тумба. Поверх ободранных польских военных плакатов - несколько супрематическое изображение могучего легионера в стальном шлеме с поднятой винтовкой - порадовал глаз самодельный плакат кинотеатра: 'Ленин в 1918 году'.
Чем ближе к Брест-Литовску, тем явственней следы войны.
Черные остовы сожженных деревень. Спешно брошенные окопы. Пулеметные гнезда. Следы бомбардировок - воронки и сломанные деревья. Остроконечные черепичные крыши, зияющие дырами. Стекла уцелевших домиков накрест заклеены полосками бумаги.
Отступая, поляки сожгли все мосты. Приходится объезжать. Машина круто ныряет вниз с дорожной насыпи, осторожно перебирается по шатким доскам временного моста и с напряженным воем на полном газу снова взбирается на шоссе, с тем чтобы нагонять потерянные минуты.
То и дело встречаются сброшенные с шоссе польские автомобили. Они лежат вверх колесами, ободранные, страшные, со снятыми баллонами, без стекол и арматуры, - настоящие трупы машин. Их десятки, сотни. Самых разнообразных цветов и марок. Тут и так называемые 'польские фиаты' (польское производство из итальянских деталей), тут и старинные австрийские 'штейера', и 'шевроле', и 'фордики', и цветные автобусы.
Панически бегущая польская армия бросала их безжалостно и грубо, явно не рассчитывая больше когда-нибудь воспользоваться ими.
В одном месте у дороги, в болоте, лежала легковая машина. Какой марки неизвестно, так как ее уже засосало в трясину по самую крышу. Она лежала, так сказать, по горло в зеленой, малахитовой жиже. И лежала она так уютно и спокойно, как будто никогда, нигде, кроме болота, и не жила. Абсолютно акклиматизировалась.
Поминутно попадаются польские солдаты. Безоружные, они идут по двое, по трое, а то и поодиночке. Это не военнопленные, это не дезертиры. Это просто-напросто белорусские крестьяне, возвращающиеся домой после неприятной и невыгодной поденной работы в бывшей польской армии. Они идут с палочками в руках, прихрамывая - видно, понатирали себе сапогами ноги, - с чемоданчиками, сумочками, в зеленых шинелях, похожих на больничные халаты, небритые. Некоторые, наиболее хозяйственные, идут босиком, а сапоги несут за плечами - единственное полезное, что они вынесли с собой из постылой панской армии.
Им немножко совестно подтянутых, крепких, веселых и деловитых наших бойцов, которые гремят мимо них на танках, грузовиках, гусеничных тракторах...
Они снимают свои угловатые конфедератки и кланяются. Иногда просят табачку, хлебца.
Наши бойцы охотно с ними делятся. Свой брат крестьянин. Свой брат рабочий.
...Шоссе забито беженцами. Они идут пешком, едут на велосипедах, на подводах, наконец, на обыкновенных городских извозчиках с номером. Странно, необычайно видеть на козлах, рядом с извозчиком, господина в пенсне, с бородкой, в парижской шляпе, который везет свою семью бог весть куда. В пролетке на вещах сидит дама с детьми, какая-то старушка... Сзади к пролетке привязан, так сказать, запас горючего - несколько мешков овса.
И так - на всех дорогах...
Беженцы двигаются днем и ночью... Смешиваются с воинскими частями, сидят в лесу у костра. Многие приспособились к кочевой жизни. Научились свертывать свои одеяла на манер солдатских шинелей - в скатку - и носят через плечо.
Но паники никакой нет. Знают, что все кончено. Все самое страшное позади. Теперь поскорее надо добраться назад домой и начинать мирную жизнь.
Едем из Вильно в Минск. Везем последние номера 'Виленской правды'. Кабина набита кипами газет. Веревка развязалась, номера газет сползают на ноги. Чудесный, солнечный, холодный день. Сосновые леса. Быстрые облака. Шоссе, обсаженное березами. Знаменитое шоссе Москва - Вильно, по которому отступала армия Наполеона. В иных местах сохранились с тех времен березы. Огромные, вековые, почерневшие, с длинными плакучими ветвями. Настоящие верещагинские березы.
Изредка нас обгоняет серебряный самолет Гражданского Воздушного Флота. Он ныряет в холодных облаках, вдруг зажигается на солнце стеклянной звездой.
Вот по шоссе идет небольшой человечек в бобриковом картузе, с мешком за плечами.
- Здравствуйте, товарищи.
- Здравствуйте.
- Газетку не дадите?
Останавливаемся.
- Как не дать! Дадим. Последний номер 'Виленской правды'.
Знакомимся. Быстро возникает беседа.
- Вы кто такой, товарищ?
- Я сапожник. Из Вильно. Несу сапоги сыну. Он живет тут недалеко, в двенадцати километрах.
- Ну, как у вас дела?
- Дела ничего. Спасибо. Было плохо. А после того как пришли большевики, нам, мастеровым, стало гораздо лучше.
- А чем раньше было плохо?
Он смотрит на нас блестящими, наивными глазами.
- Как же не плохо? Безработица замучила. Летом есть работа - едим. А зимой нет работы - голодаем.
- Вы для себя работали или на хозяина?
- На хозяина. Хозяин имеет в Вильно обувной магазин. Мы вырабатываем для него изящную дамскую обувь последних моделей. Может, знаете, виленская обувь славится? Да...
- А вы сколько от хозяина получаете за пару?
- Мы получаем три злотых. Совсем нас хотят ограбить. Мы работаем, а он только в магазине сидит и на наши деньги себе дома строит. Несколько домов себе в Вильно построил. На наш труд. Ну, спасибо, теперь товарищи пришли. Теперь будем жить по-другому.
- Как же?
- Сделаем артель. Будем на себя работать. У вас можно еще один номерок газеты взять? Народ очень интересуется, что товарищи пишут.
- Пожалуйста. Возьмите пяток. Дайте людям. Пусть читают.
- Спасибо, товарищи.
- Добрый путь, товарищ.
- А в Москву поехать скоро можно будет? Интересно посмотреть, какая у вас Москва.
- Скоро, скоро.
- Спасибо, товарищи.
- За что?
- За то, что пришли.
- И вам спасибо.
- За что?
- За то, что хорошо наших товарищей красноармейцев встречаете.
- Как же плохо встречать? Они наши братья.
- Ну, будьте счастливы.
- Взаимно.
Наша легковая машина шипит, кряхтит, шумит, трогается с места и весело бежит дальше, пугая непривычных к автомобильному движению крестьянских лошадей.
