— Зрелищ хотите вы? — спросил Танцующий. — Хорошо. Я буду танцевать на базарной площади. Но не об истине моей будет танец, ибо слепы останетесь вы к нему. А что толку танцевать для слепых! О вас, обещающие мне медяки, станцую я! И плакать заставлю я вас кровавыми слезами. И, может быть, так выйдет из вас дурная кровь!
Но утонул в реве толпы голос Танцующего. Тысяча рук подхватили его, и потекла толпа к базарной площади, что была в центре города по имени Печальная собака.
На площади был уже сколочен высокий помост, чтобы могли даже самые низкие и далекие видеть танец Танцующего. Приблизилась толпа к помосту и выбросила на него пророка, как волны выбрасывают на берег тех, кто пришелся не по вкусу морю, как собака выплевывает кость, которая слишком тверда для нее.
И начал свой танец Танцующий. И гневом горели его глаза, заставляя жмуриться тех, кто стоял поблизости.
— Чудовище о тысяче глаз вижу я перед собой. И глаза эти не могут выносить свет солнца. Поэтому ночь — любимое время чудовища. Во тьме оно не видит собственного безобразия и гнили, в которой живет. А нюх его слишком груб, чтобы учуять гнилостный запах.
Во тьму стремится оно, ибо для вялого духа легче опуститься на дно бездны, чем взойти к сияющим высям.
И благословляет оно тьму. Ведь лучше всего вершатся темные дела под ее покровом.
Но не по злобе вершит оно темные дела. Ибо даже на настоящую черную злобу не хватает у него смелости. И боится оно большого Зла, которого само выпускает из темных подземелий из-за своей лени, трусости, жадности, глупости, любопытства и легкомыслия.
Распахивает оно дверь, из которой с воем вырываются все демоны ночи, и само визжит от испуга. И жалит само себя.
Тысяча пастей у него, и в каждой пасти тысяча ядовитых жал. Сочатся зеленым ядом его жала. Но яд этот не для заклятых врагов. Ибо от настоящих врагов спасают чудовище его проворные лапы. Яд этот для тех, кто подходит к нему с открытой ладонью и чистым сердцем. Яд этот для тех, кто не похож на него хотя бы тем, что не боится света. Яд этот для тех, кто сам несет ему свет. А если нет ни тех, ни других, ни третьих, то жалит чудовище самое себя, ибо не может не изливать свой яд.
Но не причиняет яд ему вреда, ибо тысяча душ у этого чудовища. И для каждого случая есть у него новая душа. А у каждой души — тысяча своих правд.
И у каждой правды — грубое лицо палача истины.
Но есть у чудовища и одна большая правда. «Повесь его!» — вот правда чудовища. И слишком любит оно пеньковые веревки.
И есть боги у чудовища. По сотне на каждый день и каждую ночь. Нетрудно стать богом для чудовища. Достаточно превратить сотню его грехов в дюжину, а дюжину в один грех. И сказать ему: «Прощаю тебя, ибо не ведало ты, что творило». Ибо неведение — оправдание для него. Слепота — извинение для него.
Еще легче стать служителем этих богов. Проповедь, которую они читают пастве своей, коротка:
«Возлюбите вялость духа своего, ибо уберегает она от опасностей.
Возлюбите кандалы свои, ибо дарят они вам уверенность в дне завтрашнем.
Возлюбите тьму свою, ибо дарует покой она», — нараспев твердят они, перебирая бледными пальцами четки. И на каждой бусине написано: «Да будет тьма».
Серые грубые рясы на них и пусты глаза у них. Покой тьмы и тьму покоя охраняют они.
Священнослужители изгоняют дьявола из тысячи душ чудовища. И дьявол этот зовется: Воля-к- Свободе. Но если таковы изгоняющие дьявола, то хочет быть Танцующий изгоняющим изгоняющих!
И есть герои у чудовища. Луженая глотка должна быть у героя и обезьянья ловкость. Но редко из луженой глотки вырывается тонкая истина. Головокружительные прыжки и смешные ужимки, гримасы и передразнивание — вот главные умения героя. И чем замысловатее он выделывает коленца, тем легче ему превратиться в идола.
Но герои эти — рабы чудовища. И если хочешь ты быть героем, будь готов к тому, что чудовище будет дергать тебя за ниточки.
Самые лучшие еще сами надеются стать кукловодами. Но пусты их надежды. Слишком быстро привыкают они к хлопкам и звону медных монет. Тогда чудовище привязывает к их рукам и ногам веревочки.
Тысячи рук у этого чудовища. И каждая заканчивается цепкими и верткими пальцами. Так удобно этими пальцами хватать любую ценность и переиначивать на свой лад! И даже те ценности, которым радовалось когда-то сердце каждого свободного, превратило чудовище в бледные тени.
Так же бледны и невесомы истины чудовища, ибо легковерны и беспечны пророки его. Принимают на веру они любое слово, брошенное вскользь, и облекают его в одежды истины. Оттого так много истин у них. На любой вкус и на каждый случай. И десяток истин сегодня станет доброй сотней завтра. Но еще легче верит чудовище своим пророкам. А самые уважаемые пророки — самые крикливые и безумные. Любит чудовище мыльные пузыри громких истин…
Так танцевал Танцующий на высоком помосте посреди базарной площади. А когда остановился он перевести дух, снова кричала толпа, как в день, когда пришел Танцующий в город по имени Печальная собака:
— Уходи в пустыню, если не хочешь ты, Танцующий, отплясывать в петле!
— Ты сам чудовище, Танцующий, — бесновалась толпа. — Весь пропитан ты зловонным ядом!
— Ты пачкаешь всех своей истиной, Танцующий!
— Разве можно испачкать истиной? — сказал Танцующий, и голос его пронесся над толпой, как штормовой ветер. — Истиной можно лишь ранить сердца. И та грязь, которая хлынула из ваших пробитых сердец, забрызгала вас. Не моя истина испачкала вас. А лишь эхо моей истины, многократно отраженное в закоулках ваших душ.
Хотело чудовище сделать Танцующего своим героем. Но слишком тяжелы для чудовища руки и ноги Танцующего, чтобы дергать их за веревочки.
«Узнай правду — обретешь свободу», — так танцую я.
И многие из вас стали на шаг ближе к свободе, пусть и не знают пока об этом.
И так скажу я: будет живо это чудовище, пока каждый не станет свободным.
И величайшей радостью для Танцующего было бы увидеть гибель чудовища! Тогда бы упал Танцующий погасшей звездой к ногам свободных.
Так сказал Танцующий, сходя с помоста. И пошел он прочь из города по имени Печальная собака, ибо не готовы были уши людей к новой истине.
В горы стремилось сердце Танцующего. К быстрым горным рекам и вечным снегам на вершинах. К чистому морозному воздуху и звонкому эху. К одиночеству и уединению стремилось сердце его.
Перед тем, как пуститься в путь, так танцевал своим ученикам Танцующий.
Я ухожу от вас один. Горный воздух еще слишком холоден и свеж для охотников. Воином нужно стать, чтобы свободно дышать им.
Но семена посеяны. И сеятелю остается лишь ждать всходов.
Я вернусь, когда готовы будете вы ко второму превращению духа. И буду танцевать вам о духе- воине.
Но дабы взошли ростки, не выпускайте из рук своих лук со стрелами. И каждую тварь, которая посягнет на чистое поле вашего духа, бейте без жалости. Пусть тверда будет ваша рука, и пусть не померкнут в сердце вашем слова «ты должен».
Охотник — это лишь остановка для тех, кто жив и любит жизнь. Помните, что ваш путь лежит дальше.
Идите вперед. И пусть каждый шаг ваш будет исполнен духа и воли к свободе.
А когда сердца ваши станут прозрачны, как воды горного озера, я снова вернусь к вам.
Но не тревожьте Танцующего до срока. Ухожу я в свое одиночество, в свою пустыню.
