голосом.
— Ну вот! — торжествующе сказал Володя.
Мария Николаевна не ожидала такого дружного отпора и отступила. Это все сразу поняли. И совсем зря она думает, что настояла на своем, что Сенька так и останется сидеть на Луне, как муха на арбузе, а все будут на него любоваться.
Когда она вошла в класс на третий урок и увидала, какие все сидят тихие, примерные, то уже поняла, что это не к добру…
И верно, не успела она сесть за свой стол, как поднялся Сенька Любушкин. Часто моргая намокшими от слез ресницами, он сказал отчаянным голосом:
— Снимите меня с Луны, Мария Николаевна!
В этот вечер, когда мама пришла с работы, Володя сразу заметил, что она очень чем-то озабочена. Он подумал, что это и лучше: может быть, она не спросит, как прошел день, и потом, если мама так озабочена, то она сама начинает рассказывать о своих делах. Она всегда рассказывает Володе и даже советуется с ним. Тогда становится все яснее, если она поговорит, поделится веем, что накопилось на душе, и хорошего, и плохого.
Есть, например, в типографии такая личность Хорошун, в стереотипном цехе. Ничем не интересуется, никакой общественной работы не признает. Мама о нем спокойно говорить не может. Как только вспомнит, обязательно постучит своим маленьким, не больше Володиного, кулаком:
— Он — вот! Как стол. Но я его все равно переломлю. Я его на общественность вытащу. Знаешь, чем он сегодня отличился? Осторожней, не урони.
Мама рассказывает и в это время моет посуду, а Володя вытирает и возмущается, как это люди могут так тупо жить.
Вдруг мама без передышки спросила:
— Ну, а у тебя как? Что нового?
— Да, ничего… вроде…
— У тебя в школе все благополучно?
— У меня в школе не все благополучно, — признается Володя, ничуть не удивляясь тому, что мама догадывается, что у него неспокойно на душе.
— Так я и предполагала. Сегодня мне на работу звонила Мария Николаевна. Она сейчас к нам придет.
Володя давно заметил, что все родители, и мама тоже, робеют перед учительницей, как будто она их сейчас вызовет к доске. Смешно. Ведь мама старше Марии Николаевны, а все равно побаивается.
Она быстро составила посуду в буфет, села против Володи за стол и потребовала:
— Ну, быстро, подробно и ничего не скрывать.
Володя рассказал все, как было, ничего не утаил, потому что он во всем прав, а учительница неправа.
— Где эта твоя картина?
— У меня. Я ее после уроков снял и унес.
— Ты сорвал плакат? Подумай-ка, что ты сделал!
— Да ведь там Сенька на Луне. Сенька! Все ребята крик подняли.
— Совсем ты от рук отбился. Что с тобой делать? Я на работе весь день, а ты как-то растешь тут без меня. Не могу же я бросить работу.
Пришла Мария Николаевна. Володя нахмурился и встал. Мама тоже встала, как ученица, и пошла встречать гостью.
Снимая свою серую нарядную шубку, Мария Николаевна негромко, по-домашнему проговорила:
— Ужасный у вас сосед, этот Понедельник. Зашла к нему насчет сына поговорить: совсем не хочет учиться. А он схватил ремень и начал его бить. Я заступилась. Жалко: мальчик способный, но дома такая обстановка…
Васька способный? Вот новость! В другое время Володя удивился бы, но сейчас ему не до того.
— Трудно вам с ними? — спросила мама и предложила: — Может быть, чаю выпьете?
— С удовольствием. Когда родители помогают, то еще ничего. Только, конечно, не так, как ваш сосед.
Володя все ожидал, когда же дело дойдет до него, но Мария Николаевна строгим школьным голосом распорядилась:
— Поди-ка побегай во дворе.
— Иди, иди, — торопливо проговорила мама.
А что на дворе? Знакомая картина: Васька в своей причудливой шубейке и, как всегда, без шапки сидел на заборе.
— Погоди, бандит. Я для тебя нагайку куплю! — орал он, утирая ладонями злые слезы.
— Ух, собака! — хрипел Капитон и, посмеиваясь, потрясал ремнем. — Это ты про отца соображаешь…
А мачеха стояла на крыльце и шепелявила:
— Каку моду взял: учителку в дом приваживать. Да я бы на отцовском месте еще и не так…
— А ты, Мурзилка, не высовывайся, тебя тоже, не бойся, не забуду, — пообещал Васька и, увидев Володю, спрыгнул к нему во двор.
Он и раньше всегда заявлял, что учиться он все равно не будет, потому что у него нет способностей. Он говорил, что у него мозги устроены не так, как у всех людей. Ему бы только закончить четыре класса и — прощай школа! Некоторые ему верят, но Володя-то знает, что насчет способностей ему внушает отец, а Васька и рад. Учиться ему неохота, вот он и наговаривает сам на себя.
— Мария Николаевна у вас? — спросил Васька.
— Пришла. Чай пьет.
— Тебе хорошо. Тебя лупить не будут.
— А знаешь, Мария Николаевна сказала, что ты — способный.
— Врешь! — опешил Васька.
— Сам слыхал. Способный, говорит, и живой.
Капитон, выглядывая из-за забора, поигрывал ремнем и удушливым своим голосом сочувственно приговаривал:
— Дело ваше, студенты, нелегкое. Вы меня послушайте, вы, главное, ей не поддавайтесь, из кожи не вылазьте. Чего ей надо — это понятно. Ей надо лучше всех выглядеть, красивше. Чтоб ее класс на все красные доски записали. Карьеру пробивает на ребячьих жизнях. Шкуру с вас спускает. Вы ей не поддавайтесь. Учитесь не спеша…
— Детей бить нельзя, — прервал Володя удушливый поток его слов.
Капитон хлестнул ремнем по забору и с удовольствием согласился:
— Правильно, нельзя.
— А вы бьете.
— Правильно, бью. — И он, все похлестывая ремнем, весело приговаривал: — Бью, потому что от этого польза. Я бы и тебя поучил, а то ты больно умный да вострый.
Оглянувшись, Володя негромко сказал, с презрением глядя в дрожащее от смеха жирное лицо:
— Барыга.
— Ладно. Так мы, значит, мамаше и доложим, — удовлетворенно пообещал Капитон.
Поднявшись на крыльцо своего дома, он хлестнул по косяку двери и крикнул сыну:
— Лети в гастроном, на жратву чего-то потянуло.
Володя остался один посреди большого двора, покрытого мокрой побуревшей травкой. Мокрые деревья стучат ветками по мокрой крыше, пугая мокрых воробьев.
Пустые клетки валяются под навесом, мама не согласилась, чтобы кролики зимовали в прихожей, и дяде пришлось их продать. Двоих он все-таки оставил, поселил их дома под печкой. Около клеток лежит никому не нужный пестерь, напоминая о последнем приключении ушедшего лета.
И все кругом мокрое, ненужное, опустевшее. А дома сидят мама с учительницей и думают, что с ним делать: трудно жить на свете, если неспокойно на душе!..
