– - Сон твой, царевна, касается до одной тебя. Судьбы Вышнего неисповедимы,-- отвечал монах.-- Но ты вредишь своему здоровью напрасною, преждевременною кручиной,-- примолвил он.-- Позволь мне, как доктору, прикоснуться к твоей руке, чтоб узнать состояние твоей крови.-- Не дожидаясь ответа, монах подошел к царевне и смело взял ее за руку, устремив проницательный взор на прекрасное ее лицо.
– - Святой отец! -- воскликнула царевна,-- рука твоя -- как огонь, и ты крепко жмешь мою руку. Оставь меня в покое!
Монах опустил руку царевны, краска выступила на бледном лице его. Он взял кувшин с водою, налил в хрустальную чашу, вынул из-за пазухи белый порошок, всыпал в воду и, подав царевне, сказал:
– - Выпей это: кровь твоя успокоится, голова облегчится, и тяжесть спадет с сердца.
Царевна отвела тихонько рукою предлагаемую ей чашу и сказала:
– - Спасибо! мне запрещено пить всякие зелья от чужих людей без ведома моей матери царицы.
– - Выпей, дитятко! -- сказала няня.-- Неужели ты сомневаешься в искусстве отца Григория после того, что он сделал со мною? Я тебя люблю не менее твоей матери.
– - Не стану ничего пить,-- возразила царевна и встала с постели. Монах, не сказав ни слова, перекрестился и выпил приготовленное питье, которое было густо и бело, как молоко.
– - В странствиях моих я видел много красавиц,-- сказал монах,-- но не видал такой ангельской красоты, как твоя, царевна Ксения Борисовна.-- При сих словах царевна покраснела, а няня улыбнулась и весело посмотрела на свою питомицу. Монах продолжал: -- В черных очах твоих изображается душа нежная, непорочная, чуждая всякого земного соблазна. Откуда же закралось в нее подозрение, отвращение от помощи, предлагаемой человеком, который пролил бы кровь свою для твоего здравия и счастья… предлагаемой… иноком!…-- Он не мог долее говорить: смущение пресекло слова его.
– - Не подозрение, но уважение к воле родительской заставляет меня отвергать всякий совет и помощь без их ведома. Впрочем, я совершенно здорова и не нуждаюсь в лекарствах,-- сказала Ксения ласково. Монах молчал и горестно смотрел на царевну. Глубокий вздох вылетел из груди его.
– - Не гневайся, отче Григорий,-- сказала няня,-- она еще дитя, и если обидела тебя, то без всякого умысла.
– - Не гнев, но горесть терзает сердце мое,-- отвечал монах.
– - Прости, отче мой, если я невольно тебя огорчила! -- примолвила царевна, взглянув ласково на монаха, у которого лицо пылало. Он хотел что-то сказать, раскрыл уста и остановился. Сильное смущение выражалось во всех его чертах. Наконец он возвратился на свое место, сел и, помолчав немного, сказал тихо и спокойно:
– - Царевна! ты создана не огорчать, но радовать сердце. Да пребудет над тобою благословение Божие! Должно повиноваться воле родителей. Но различные страны, чрез которые я проходил, имеют различные обычаи, и во всех европейских государствах женский пол давно уже причислен к человеческому роду и признан одаренным от Бога волею и разумом, как пол мужской. Только в одной России сохраняется варварский обычай наших древних покорителей татар, обычай почитать женщину бессловесным существом, рабынею в доме родителей и супруга. В Англии царствовала королева Елисавета с такою же славою, как у нас Иоанн. Повсюду сама невеста выбирает себе жениха, и муж советуется с женою, как с другом, а не как с прислужницею. Сердцу и уму дана полная свобода…
Вдруг двери терема быстро растворились, и карлица Даша, вбежав опрометью, сказала вполголоса: 'Государь! Государь!' Марья Даниловна испугалась; царевна не знала что делать, а монах, схватив книгу и четки, побежал к противоположным дверям, но в сию самую минуту царь Борис Федорович вошел в комнату. Монах остановился и поклонился до земли государю.
– - Кто осмелился войти в царский дворец, в девичий терем без моего ведома? -- сказал государь грозно, бросив гневный взгляд на монаха и на устрашенную няню.
– - Прости, государь! -- воскликнула Марья Даниловна, сложив поднятые вверх руки,-- недуг одолел меня, и я, чтоб служить тебе верою и правдою, должна была призвать лекаря.
– -› Я посылал к тебе несколько раз моего немецкого врача Фидлера, но ты не хотела слушать его советов и принимать от него зелия,-- сказал государь, не трогаясь с места.
– - Помилуй, отец государь! -- сказала няня,-- я скорее умру, чем соглашусь принять что-нибудь от иноверца. Оставь волю душе моей, она во всем другом предана тебе и твоему семейству.
– - При всей твоей преданности, при всем усердии ты можешь повредить моей дочери внушением ей своей вздорной ненависти к чужеземцам, между которыми я имею верных и полезных слуг и даже… но об этом поговорим после.
– - Я не мешаюсь не в свои дела, православный государь-батюшка,-- сказала няня,-- и научаю мою питомицу одному: быть послушною Богу и воле родительской.
– - А сама для примера преступаешь мою волю,-- возразил царь.-- Ты знаешь, что я строжайше запретил, чтоб кто-либо входил во дворец без моего ведома.
– - Без вины виновата, прости и помилуй! -- воскликнула няня и залилась слезами.
– - Кто ты таков, из какой обители? -- спросил государь монаха.
– - Я странствующий инок Острожского монастыря святого Василия, православный государь,-- сказал монах.-- По обету я ходил в Иерусалим поклониться гробу Спасителя и говеть на Афонской горе. Оттуда прошел в Киев и наконец захотел помолиться святым угодникам в первопрестольном граде, в столице православия, и зашел в Москву, где молюсь ежедневно с братьею о здравии и благоденствии твоем, великого государя.
– - Давно ли ты в Москве и в первый ли раз? -- спросил царь.
– - В другой раз, и теперь проживаю здесь не более месяца,-- отвечал монах.
– - Кто ввел тебя в царские палаты?
– - Я принес письмо и дары Марье Даниловне от киевского архимандрита Анастасия. Нашед ее в недуге, взялся вылечить и успел при помощи Господней.
– - Где же ты научился лечению?
– - В обители, в которую я был отдан в юности для обучения.
– - Откуда ты родом? как тебя зовут? из какого ты звания?
– - Зовут меня Григорием; я из русских дворян, роду Отрепьевых.
– - Где ты проживаешь в Москве?
– - Нам ли, грешным отшельникам, иметь постоянное убежище! Дни провожу по церквам, питаюсь иногда за монастырскою трапезою в Чудовом монастыре или подаяньем благочестивых людей; а ночую где Бог пошлет, то у своих братьев, то по дворам у добрых людей.
– - Зачем же тебе сидеть с чужим человеком, дочь моя? -- спросил царь Ксению, стараясь смягчить гневный голос.
– - Государь-батюшка! Я… я пришла навестить няню; в это время пришел отец Григорий… я хотела уйти… после того он стал мне толковать сон… я осталась,-- отвечала царевна прерывающимся голосом в сильном беспокойстве.
– - Что такое, что такое! --- сказал государь, возвысив голос,-- толковать сон! Ты толкуешь сны, отче Григорий?
– - Государь! Во время пребывания моего на Афонской горе один престарелый монах, знающий еврейские, арабские и халдейские письмена, открыл мне правила, которыми руководствовались древние патриархи и священники иудейские при толковании снов. Ручаться за истину не могу, но говорю, чему обучен.
– - Ступай за мною, отче Григорий,-- сказал государь ласково.-- Ты, Марья, успокойся, я на тебя не гневаюсь и ради твоих лет и недуга прощаю первое упущение твоей обязанности. Только смотри, чтоб это было в первый и в последний раз.
Сказав сие, царь Борис Федорович вышел из комнаты, и монах последовал за ним, поклонясь няне и царевне. Затворив двери няниной светлицы, царь остановился и сказал монаху:
– - Будь смелее и ничего не бойся. Я вижу, что ты человек умный и ученый, а я люблю таких людей, особенно в духовном звании. Мне хочется с тобою посоветоваться, пойдем в мою палату. Я награжу тебя своею милостью, если ты будешь со мною откровенен и скромен.
Монах низко поклонился и отвечал:
– - Готов служить тебе, как могу и как умею. Государь прошел с монахом чрез терем и спустился
