спокойствия, и ты будешь царствовать над новым поколением, которое от колыбели привыкнет чтить тебя будущим своим владыкою, взирать на тебя, как на существо высшее, рожденное для власти. Повторяю: на твоей стороне важное преимущество, сын мой, ты найдешь все готовое, пойдешь путем очищенным…
– - Ах, родитель мой! -- воскликнул юный Феодор с слезами на глазах.-- Стоит ли будущее мое величие тех жертв, которые ты приносишь для утверждения меня на престоле? Если между ними есть невинные?.. Несчастие безвинного может обратиться на мою голову.
– - Безвинные!.. Дитя! -- воскликнул Борис.-- Кто тебе внушил эти мысли, эти рабские чувства? Для того ли отваживал я мое счастье, спокойствие и… словом, отваживал все, чтоб передать власть в руки малодушного? Безвинные жертвы! Разве это не вина -- завидовать мне, быть неблагодарным? Честолюбивые бояре питают ко мне злобу и ненависть за то только, что я царь и что не каждый из них царем на моем месте; они почитают меня виновным за то именно, что я возвеличен судьбою не по рождению, но по заслуге. Неужели я должен почитать их правыми за то самое, за что они почитают меня виновным? Стыдись своей слабости, первородный сын родоначальника нового царского поколения! Кровь, пролиянная на войне, на защиту веры, престола и отечества, как целебный бальзам, оживляет и укрепляет силы государства. Я в войне среди мира для доставления тебе спокойного царствования; понимаешь ли, сын мой?
– - Но где же твои враги, государь, где противоборники?-- сказал Феодор.-- Все беспрекословно повинуются твоей власти, от первого боярина до холопа; все по одному твоему мановению готовы положить за тебя свои головы. Родитель мой! я молод и неопытен, не смею ни давать тебе советов, ни излагать моего мнения. Но я читал в 'Римской истории', что многие римские императоры напрасно терзались подозрениями и казнили людей праведных по наущению злых, которые изветами и ложными доносами хотели выслужиться, показать свое усердие для приобретения царских милостей и вместе для удовлетворения своему мщению. Таков был Сеян при Тиверии…
– - Хорошо, что ты помнишь прочитанное; но зачем же ты забыл о заговорах подлинных, невымышленных, которые были составлены на жизнь многих римских императоров? -- сказал Борис, горько улыбнувшись.-- Сын мой! взятое силою должно быть и охраняемо силою. Сладко благотворить и миловать, но я принужден прибегать к казням и опале для доставления тебе и потомству твоему наслаждения делать добро. Мучусь, терзаюсь для счастья, величия моего рода! Сын мой, утешь меня! -- Борис встал, и юный Феодор бросился в его объятия. Слезы их смешались.
– - Благотвори, милуй, родитель мой! -- воскликнул сквозь слезы растроганный Феодор.-- Не хочу другого дара от тебя, кроме любви народной!
– - Это твой удел, сын мой,-- сказал Борис, сев на прежнее место,-- тебе предоставляю милость, себе строгое правосудие и труд истреблять крамолу. Но если сердце твое будет говорить в пользу обвиненного -- проси, я не откажу тебе в помиловании.
– - Благодарю тебя, родитель мой! Ты делаешь меня богаче всех владык земных! -- Феодор бросился к ногам государя и облобызал его руки. Борис поднял сына, прижал к сердцу и благословил.
– - Ступай почивать и позови ко мне моего немого, чтоб раздел меня и положил в постель,-- сказал Борис,-- я две ночи мучусь бессонницею и сегодня так утружден, что надеюсь заснуть.-- Феодор вышел, и Борис стал молиться перед образом.
ГЛАВА IV
Mонах из дворца пошел прямо к церкви Василия Блаженного на Лобном месте. Здесь, на паперти, дожидался его товарищ.
– - Ну, слава Богу, наконец ты отделался благополучно! -- воскликнул Леонид.-- Я начинал уже беспокоиться о тебе. Ты слишком смело начинаешь, Иваницкий! Монашеская одежда не всегда может спасти тебя от предательства клевретов Бориса и его подозрительности.
– - Первый шаг сделан, теперь робость скорее может погубить, а не спасти,-- отвечал Иваницкий.
– - Кто тебе говорит о робости? -- возразил Леонид.-- Благоразумие и робость не похожи друг на друга. Но излишняя смелость может испортить все дело, погубить тебя и всех нас…
– - Что, всех вас? -- воскликнул Иваницкий, прервав речь приятеля.-- Везде вы о себе думаете! Что с вами станется? Неужели ты думаешь, что огонь и железо могут заставить меня изменить товарищам, открыть тайну? Не знаешь ты меня, Леонид! Я смолоду закалил себя на все труды и муки. Есть ли при тебе нож? Испытай: режь меня -- увидишь, что испущу дух, но не подам голоса.
– - Бог с тобой! -- сказал Леонид.-- Береги свое терпение на другой случай.
– - Знаешь ли ты, с кем был я наедине, в Кремлевских палатах? -- сказал Иваницкий.
– - Разве ты ходил не к няне царевниной? --спросил Леонид.
– - Ходил за зайцем, а видел волка,-- примолвил Иваницкий.-- Я беседовал наедине с царем Борисом!
– - Шутишь! -- воскликнул Леонид.
– - Клянусь Богом, что говорю правду. Царь Борис застал меня у няни, где была и царевна. Сперва разгневался, но, узнав, что я толкую сны, призвал к себе и открыл передо мною душу свою!
– - Видно, он догадался, что ты пришел за его душою. Что ж он говорил тебе? -- спросил Леонид.
– - Я целовал крест, чтоб молчать,-- отвечал Иваницкий.-- Скажу только, что в каменном сердце Бориса есть также трещины, слабые стороны, чрез которые можно сокрушить его силу душевную. Любезный друг! Царь Борис кажется твердым, непреклонным, выше судьбы; но надобно видеть сильных в минуты их слабости, чтоб знать их совершенно. Борис с летами упал духом: суеверие им овладело. Лютейший враг его и наш лучший помощник -- собственная его совесть. Он мучится на престоле, как грешник в аде, и не устоит противу грозного испытания, когда законный наследник царства восстанет из гроба требовать от него отчета. Теперь я совершенно уверен в успехе. Сновидения Бориса и его дочери, виденные ими на одной неделе,-- ужасные сновидения -- открывают мне будущее.
– - Давно ли ты принялся за ремесло вещуна и снотолкователя? -- спросил с улыбкою Леонид.
– - Не смейся, друг мой! Ты знаешь, что я далек от предрассудков и суеверия и не вовсе верю тому даже, чему надлежало бы верить, но… не постигаю сам причины, отчего сон Бориса привел меня самого в ужас. Удивительнее всего, что и царевна видела во сне ужасные мечты, весьма близкие к нашим замыслам. Должно быть в мире что-то сверхъестественное, чего мы не можем постигать нашим умом.-- Иваницкий задумался и после краткого молчания воскликнул: -- Ах, как мила царевна Ксения!
– - Ты, как языческий жрец, восхваляешь жертву пред закланием,-- сказал Леонид.
– - Нет, друг мой,-- сказал Иваницкий пламенно,-- Ксения не погибнет! Она должна жить и быть счастливою. Я -- защитник ее!
– - Ты сам не знаешь, что говоришь,-- отвечал Леонид.-- Престол должен быть очищен для законного государя, а этого нельзя сделать, не истребив целого семейства Годуновых.
– - Пусть погибнут все -- кроме Ксении! -- воскликнул Иваницкий.
– - Счастливую участь ты хочешь приготовить ей, истребив весь род ее и племя! -- сказал, улыбаясь, Леонид.-- Воля твоя, а ты иногда бредишь, как во сне,-- примолвил он.-- Как можно думать, чтоб царевич Димитрий согласился оставить в величии или, по крайней мере, в живых дочь лютейшего врага своего, которая может своею рукою возбудить притязателя, мстителя? Кто осмелится предстательствовать за нее?
– - Я! -- отвечал Иваницкий гордо.-- Она будет моею женой, и горе тому, кто помыслит препятствовать моему счастью! Видел ли ты ее?
– - Нет. Но хотя бы она была краше всех красот земных -- это не мое дело,-- сказал хладнокровно Леонид.-- Полагаю, что и тебе надлежало бы так думать. Не для волка растут красные яблоки!
– - Любезный друг! -- сказал Иваницкий.-- Я два раза видел Ксению, Два раза говорил с нею и полюбил ее, полюбил, как никогда не думал, чтоб мог любить! Она должна быть моею! Я вдохну любовь в эти розовые уста, в эту нежную грудь: я научу ее жить новою жизнью! Она должна быть моею: отныне это
