промысел сдирать шапки с волосами. Один черт, что погибнуть от злого боярина, что от палача! Но пока меня поймают в петлю, достанется от меня многим! Доберусь я и до самого Семена Никитича!-- Хлопка разгорячился.-- Иду к Москве, непременно к Москве! -- воскликнул он.-- Народу у меня столько, что не знаю, куда деваться с ними. На ловца и зверь бежит! Наскучило прятаться по лесам и оврагам. В чистое поле! Подниму всю сволочь: повею вихрем, помету метелью и зажгу Россию молниею с одного конца до другого. Тешься душа, веселись на кровавом пиру! Всех бей и режь от мала до велика! Ха, ха, ха! Вина!
С ужасом смотрел Иваницкий на ожесточенного кровопийцу, который в бешенстве, пылая злобою противу равного себе злодея, грозил гибелью отечеству и приносил в жертву своему мщению невинную кровь. Голова у Хлопки закружилась, он бросился на постланное для него ложе из ветвей и войлоков и заснул. Ерема заступил его место: разделил шайку на три смены и поставил сторожевых у огней. Наконец все разбойники утихли и прилегли отдыхать вокруг огней. Не зная положения места, опасаясь разгневить Хлопку и попасть снова в его руки, Иваницкий и его товарищи не помышляли о побеге и решились ждать исполнения обещания атамана разбойников. Усталость превозмогла беспокойства: они также заснули.
С первыми лучами солнца Хлопка был уже на ногах.
– - Савка Гвоздь! -- закричал он, и разбойник тотчас явился.-- Все ли благополучно?
– - Все исправно, я был сам в большой дружине у есаула; там всего довольно, а вестей нет никаких. На нашу стражу пришел наш приятель, еврей Юдка с литовской границы. Он хочет поговорить с тобой.
– - Приведи Юдку и пошли к есаулу сказать, чтоб он шел за нами четырьмя шайками, одна от другой на три ружейные выстрела. Для передачи голоса между шайками должны идти исправные люди, как водится. Мы пойдем по берегу к ближнему литовскому селению, к Лоеву. Сигнал к походу -- три свиста, к остановке -- два, к помощи -- два выстрела. Ступай!
Лишь только Савка Гвоздь скрылся в кустах, явился жид в сопровождении одного разбойника. Жид снял шапку и в пояс поклонился атаману.
– - Ну, что скажешь, приятель? -- сказал Хлопка, сев на бревне.-- В которой стороне ратники и проведали ли они, что я близко?
– - Полным-полнехонько и конных и пеших; и ходят, и ездят по берегу, а все ищут тех беглецов московских, о которых я тебе сказывал третьего дня. Об тебе еще не проведали и думают, что ты далеко. Я вчера говорил с самим московским головою. Добрый барин! Дал мне полтину и велел проведывать о беглецах. За одного, который называется Григорий… как бишь Григорий Трепаев, или Отрепаев, не помню, да у меня написано: за этого одного обещает дать пятьсот рублей чистыми денежками! Я пришел к тебе сказать об этом: не велишь ли своим людям поискать беглецов. Я бы свел их связанных и принес бы тебе денежки. Твои люди попроворнее этих ратников.-- Жид опять поклонился, а Хлопка посмотрел значительно на Иваницкого и на монахов и примолвил:
– - Пятьсот рублей! Дорогая голова!
Беглецы молчали, почитая себя погибшими. Хлопка обратился к Иваницкому и сказал:
– - Что ты призадумался, дорогая головушка?
– - Думаю, как бы отблагодарить тебя за добрый прием и помощь,-- отвечал Иваницкий.
– - Уж верно не пятьюстами рублями, которые дает за тебя начальник московской дружины,-- примолвил Хлопка, улыбаясь.
– - Почему знать? Быть может, когда я возвращусь из Литвы, то дам тебе и более,-- отвечал Иваницкий.
– - А ты знаешь пословицу: не сули журавля в небе, а дай синицу в руки,-- сказал Хлопка.-- Видишь ли, Юдка, вот те беглецы, которых ты мне советуешь искать.
– - Не связанные! -- воскликнул Юдка.
– - А! ты любишь связанных! Постой, будут и связанные,-- примолвил атаман.-- Гей, Ерема! свяжите жида.
– - О, вей мир! меня за что? -- воскликнул жид со слезами.
– - Здорово живешь,-- возразил Хлопка, смеясь.-- Ерема, руки назад, петлю на шею, да и на сук!
Жид страшно завопил и бросился к ногам Хлопки, воскликнув:
– - Помилуй! что тебе сделал Юдка? Не я ли верно служил тебе?
– - Ты служил черту, а не мне, так от него и жди милости,-- сказал атаман хладнокровно.-- Ерема! на сук приятеля!
Разбойники связали руки жиду и накинули аркан на шею.
– - Что я сделал! Чем я виноват! -- кричал жид в отчаянии.
– - А зачем Христа мучили? -- сказал Хлопка с зверскою усмешкой.
– - Я не мучил никого! -- сказал жид, заливаясь слезами.
– - Все равно, ты или твой дед, прадед. На сук его, Ерема! -- сказал Хлопка.
Несчастного жида поставили под деревом, закинули веревку на сук, и два разбойника потянули ее. Жид вскрикнул в последний раз, а Ерема запел с адским смехом: 'Вечная память!'.
– - Негодная трава из поля вон! -- примолвил Хлопка.-- Ну, Григорий, что, ты думаешь, сделаю я с вами?
– - Проведешь в Литву, как обещал,-- отвечал Иваницкий.
– - Угадал! -- отвечал Хлопка с довольным видом.-- Что сказано, то сделано. Я тебя не выдал бы и за сто тысяч рублей! По глазам твоим вижу, что ты дока и наделаешь много хлопот на Руси. А мне это и на руку! Кого боится царь Борис, у того, верно, сам черт в голове. Давай руку, приятель, ты будешь ночевать в Литве. Ворон ворону не выклюнет глаза.
Иваницкий ударил по руке атамана и сказал:
– - Сдержал ты слово, сдержу и я. Увидишь, что дам выкуп за себя и за товарищей.
– - Что будет впереди, о том потолкуем после, а теперь с добрым словом в путь во дороженьку.-- Хлопка при сем свистнул три раза, взял ружье на плечи и, велев Иваницкому следовать за собою, пошел вперед. Разбойники пошли за атаманом в некотором расстоянии, не все вместе, но по нескольку и поодиночке.
Хлопка шел лесом с такою уверенностью, как большою дорогою. Он часто смотрел на деревья и замечал, с которой стороны ствол и сучья обросли мохом и плесенью. Это означало север. Он часто прилегал к земле и прислушивался, замечал течение солнца, полет птиц и, подобно опытному мореходцу, держался безошибочно настоящего пути. Наконец к полудню лес стал редеть, появились полевые птицы, потом следы и тропинки, и Хлопка остановился. Он дал отдохнуть своей шайке, подкрепил силы толокном и небольшим приемом водки, велел наблюдать тишину и, выслав Ерему и Гвоздя на разведы, прилег отдохнуть. Между тем разбойники взлезли на деревья и смотрели вокруг. Разбойники разговаривали между собою шепотом. Приказания атамана исполняемы были во всей точности.
Наконец, часа через три, возвратились Ерема и Гвоздь и донесли атаману, что до берега Днепра не более пяти верст и что лес почти подходит с этой стороны к реке. На берегу, возле малой деревушки, видели они человек десять конных ратников. Крестьянин, встреченный ими в поле, сказал, что целая дружина московская пошла сего утра вниз по реке, к Любечу, и что завтра ожидают отряда в деревне.
– - Не надобно терять времени,-- сказал Хлопка. Он снова свистнул и подал знак, чтоб передовая дружина собралась вокруг него.
– - Ребята, -- сказал атаман, -- пойдем потихоньку опушкою леса и, разделившись на три части, нападем на ратников, прижмем их к реке и принудим сдаться. Если не захотят -- бей!
Хлопка шел впереди и вскоре увидел воинов, которые, не предвидя никакой опасности, пасли коней своих, а сами лежали в шалаше из древесных ветвей, раздетые, без всякой предосторожности. Хлопка переменил план. Он велел всем броситься к шалашу, что и было немедленно исполнено. Оплошных ратников перевязали и забрали их лошадей и оружие.
На берегу находилось несколько лодок, которые стерегли ратники. Хлопка призвал к себе Иваницкого и сказал:
– - Вот я исполнил мое обещание: видишь, что все делается по моему слову. Возьми лодку и ступай на ту сторону с двумя своими товарищами; третьего, толстого попивалу, я удерживаю при себе на некоторое время для письменных дел. Мой дьяк убит. Я намерен начать большую работу, и мне надобно переписываться с городами. Прощай! Если жизнь наша тебе нравится, воротись: я друг твой!
Иваницкий и монахи поблагодарили атамана от чистого сердца и, простившись с ним и с Мисаилом, сели в лодку. Мисаил не оказывал ни малейшего сожаления, расставаясь с своими товарищами, которые всегда
