пять назад. Кто-то ее оставил здесь после рождественской вечеринки для сотрудников. Обычно ее использовала мисс Блэкетт, чтобы дверь между ее комнатой и кабинетом Генри Певерелла оставалась приоткрытой. Шипучий Сид стал чем-то вроде издательского талисмана. Блэки почему-то к нему очень привязана.
— А вчера ваш брат велел ей от него избавиться.
— Полагаю, миссис Демери не преминула сообщить вам об этом. Да, он так ей и сказал. Жерар был не в очень-то добром расположении духа после совещания директоров, и вид этой игрушки почему-то вывел его из себя. Блэки убрала ее в ящик стола.
— Вы видели, как она это сделала?
— Да. Я, Габриел Донтси и наша временная машинистка-стенографистка Мэнди Прайс. Могу вообразить, с какой скоростью эта новость распространилась по всему издательству.
— Ваш брат ушел с совещания директоров раздраженным? — спросил Дэлглиш.
— Я этого не говорила. Я сказала, он был в не очень-то добром расположении духа. Как и все мы. Не секрет, что у «Певерелл пресс» сейчас трудные времена. Нам придется пойти на то, чтобы продать Инносент-Хаус, если мы хотим сохранить хотя бы надежду остаться на плаву.
— Такая перспектива должна быть особенно огорчительна для мисс Певерелл.
— Я не думаю, что кто-то из нас с радостью воспринимает такую перспективу. Абсурдно предполагать, что кто-то из нас мог попытаться предотвратить это, повредив Жерару.
— Я такого предположения не делал, — сказал Дэлглиш и разрешил ей уйти.
Клаудиа только успела дойти до двери, когда в кабинет заглянул Дэниел. Он распахнул для нее дверь и молча ждал, пока она уйдет.
— Газовщик уже уходит, сэр, — сказал он. — Все так, как мы и ожидали. Дымоход почти заблокирован. Похоже на осколки от внутренней облицовки трубы, но еще там полно сажи, скопившейся за много лет. Он представит официальный отчет, но вообще-то у него нет сомнений в том, что произошло. С дымоходом в таком состоянии этот камин был просто-напросто смертоносным.
— Только в помещении без соответствующей вентиляции, — возразил Дэлглиш. — Нам это повторяли достаточно часто. Смертоносным оказалось сочетание горящего камина с неоткрывающимся окном.
— Там был один особенно крупный кусок облицовки, упиравшийся в дымоход, — сказал Дэниел. — Он, конечно, мог сам отвалиться, но мог быть и специально смещен. На самом деле точно не определишь. Достаточно было бы потыкать в какое-то место, как осколки начали бы отваливаться. Не хотите сами взглянуть, сэр?
— Да. Иду.
— Вы хотите, чтобы этот камин, и осколки, и мусор — все отправилось в лабораторию?
— Да, Дэниел, буквально все.
Не было необходимости уточнять, что ему нужны отпечатки, фотографии — весь набор. Как уже было сказано, он работал с экспертами в том, что касалось насильственной смерти.
Когда они шли вверх по лестнице, Дэлглиш спросил:
— Есть какие-нибудь новости о пропавшем магнитофоне или о ежедневнике Этьенна?
— Пока нет, сэр. Мисс Этьенн подняла шум, когда речь зашла о том, чтобы проверить столы сотрудников, которых отослали домой или которые в отпуске. Мне подумалось, вы не захотите запрашивать ордер на обыск.
— Не сейчас. Сомневаюсь, что он вообще понадобится. Обыск можно будет провести в понедельник, когда все сотрудники будут на своих местах. Если убийца забрал магнитофон по какой-то особой причине, то магнитофон скорее всего уже лежит на дне Темзы. А если его забрал издательский шутник, то он может обнаружиться где угодно. То же самое относится и к ежедневнику.
— Магнитофон такого типа в издательстве, кажется, всего один, — сказал Дэниел. — Он принадлежал лично мистеру Донтси. Остальные гораздо крупнее — кассетники, работающие на батарейках АС. У них обычные кассеты, размером два с половиной на четыре дюйма. Мистер Де Уитт интересуется, не поговорите ли вы с ним поскорее, сэр? У него дома лежит тяжелобольной друг, он обещал ему вернуться пораньше.
— Хорошо. Я приглашу его следующим.
Газовщик, уже в пальто и вполне готовый уйти, весьма красноречиво выразил свое неодобрение. Его явно одолевали противоречивые чувства — почти собственнический интерес к прибору и возмущение по поводу его неаккуратного использования.
— Не встречал каминов этого типа вот уж по меньшей мере лет двадцать. Ему место в музее. Но функционирует он нормально. Он хорошо сделан, он очень прочный. Этот тип каминов делали для детских. Кран у него съемный — видите? Это чтоб дети не могли его случайно включить. Можно вполне ясно представить, что тут случилось, коммандер. Дымоход полностью заблокирован. Сажа в него валилась годами. Бог его знает, когда этот камин профессионально чистили в последний раз. Смерть тут просто у порога стояла. Мне такое и раньше видеть приходилось, да и вам тоже, не сомневаюсь. И еще не раз увидеть придется. И ведь никто не может сказать, что их не предупреждали! Газовым приборам нужен воздух. Без вентиляции мы что получаем? Неправильную работу и растущее содержание угарного газа. А газ сам по себе — совершенно безопасный вид топлива.
— С ним все было бы в порядке, если бы окно было открыто?
— Должно бы быть. Окно высоко, и оно довольно узкое. Но если бы было как следует открыто, с ним все было бы в порядке. А как вы его нашли? Думаю, заснул, сидя на стуле? Так это с ними обычно и бывает. Человек становится вроде как пьяный, засыпает и уже не просыпается.
— Бывают и похуже способы уйти из жизни, — сказал Дэниел.
— Нет уж. Ничего хуже быть не может, если ты — инженер-газовщик. Это — оскорбление делу твоих рук. Думаю, вам потребуется отчет, коммандер? Ладно, скоро вы его получите. Он, говорят, был молодой парень? Это ухудшает дело. Не пойму почему, но только всегда ухудшает. — Он открыл дверь и, обернувшись, оглядел комнату. — Интересно, чего это он сюда наверх работать забрался? Странное место выбрал. Если подумать, так в здании такого размера должно бы рабочих кабинетов хватать и без того, чтоб сюда наверх лезть.
28
Джеймс Де Уитт закрыл за собой дверь и с небрежным видом остановился на пороге, как бы решая — стоит ему заходить в кабинет или нет. Потом легким, свободным шагом пересек комнату и, подойдя к столу, передвинул пустой стул ближе к торцу.
— Не возражаете, если я сяду здесь? — спросил он. — Сидеть напротив друг друга как-то страшновато. Невольно вспоминаются не очень приятные беседы с научным руководителем.
Одет он был довольно небрежно: темно-синие джинсы, свободный свитер в резинку, с кожаными заплатами на локтях и плечах — похоже, купленный на распродаже армейских излишков. Однако на нем эта одежда выглядела почти элегантно.
Он был высок ростом, наверняка выше метра восьмидесяти, худощавый и гибкий, с чуть неловкими движениями крупных рук с длинными, узловатыми пальцами. Худое, умное лицо, с выступающими скулами и впалыми щеками, светилось меланхоличным юмором грустного клоуна. Густая прядь светло-каштановых волос падала на лоб. Узкие глаза под тяжелыми веками казались сонными, но мало что могло ускользнуть от их взгляда, и мало что можно было в них прочесть. Когда он заговорил, его мягкий, приятный, голос и медлительная манера речи странно не соответствовали тому, что он сказал:
— Я только что видел Клаудиу. У нее отчаянно усталый вид. Вам что, так уж надо было допрашивать ее именно сейчас? Она ведь только что потеряла единственного брата, да к тому же при ужасающих обстоятельствах.
— Вряд ли это можно назвать допросом, — ответил Дэлглиш. — Если бы мисс Этьенн попросила нас прекратить беседу или если бы я думал, что она слишком расстроена, мы, несомненно, отложили бы интервью.
