— Я стал королем, потому что так захотел, и потому что вы поверили в меня! И вот мы в Париже, во дворце Хловиса, — благодаря своей храбрости и решительности: Отныне никто и ничто не помешает нам распоряжаться тем, что мы завоевали, и жить по своей воле — как хотим и с кем хотим!
Его люди вскочили с мест и встречали каждую фразу короля громкими криками одобрения. В завершение своей речи Хильперик выхватил из ножен скрамасакс и изо всех сил вонзил его в столешницу.
— Вот в чем наша сила! — воскликнул он. — И вот что ожидает того, кто встанет у нас на пути! Истинное могущество исходит только отсюда!
Истощенный этой громкой речью, он буквально рухнул в кресло. На лице его сияла дурацкая ухмылка. Остальные франки, по его примеру, тоже принялись потрясать скрамасаксами, похожими на мясницкие тесаки, на глазах перепуганных парижских буржуа. Зал еще долго содрогался от их воплей, пока, наконец, не наступило относительное спокойствие. Тогда с места поднялся епископ Германий. Не говоря ни слова, он обернулся к юному монаху, стоявшему за его креслом, и взял у него свой посох. Затем снова повернулся к королю. Хильперик успел лишь недоуменно взглянуть на него, когда епископ, еще более яростным жестом, чем он сам незадолго до этого, обрушил посох на скрамасакс. Кинжал вылетел из столешницы и упал на пол, со звоном ударившись о каменные плиты. Когда Хильперик и следом за ним его воины снова вскочили с мест, епископ гневным жестом воздел указательный палец.
— Единственное истинное могущество, — загремел он, — исходит от Бога! И ни от кого, кроме Бога! Как ты посмел об этом забыть?
Германия сотрясала дрожь от возмущения. Глаза его впились в короля. Казалось, еще одно слово — и он обрушит свой посох на его голову. Хильперик в изумлении смотрел на епископа, скорее пораженный, чем разгневанный, — он искренне не понимал причины такого негодования Германия. Они долгое время молча смотрели друг на друга, пока, наконец, замешательство короля не переросло в раздражение, на смену ему пришел гнев, а затем — настоящее бешенство.
И именно в этот момент из глубины зала донесся звонкий женский смех. Все одновременно обернулись к той, кого происходящее до такой степени развеселило. Большинство приглашенных не знали ее, но почти все сочли ее смех очаровательным и заразительным. Хильперик вначале был раздражен тем, что она смеется над этой сценой, но вскоре понял, что она смеялась не над ним, а над епископом, и на душе у него полегчало. Одного лишь взгляда на Германия, чье лицо от гнева исказилось почти до неузнаваемости, было достаточно, чтобы Хильперик и сам расхохотался, а вслед за ним и большинство присутствующих.
Вне себя от ярости, епископ вышел из зала, под смех и шуточки франков, в сопровождении остальных священнослужителей, тогда как парижане уткнулись носом в тарелки, чтобы скрыть свое веселье или, напротив, ужас от того, что они стали свидетелями унижения святого человека.
Сидя рядом с королем, неподвижная, словно оледеневшая, Одовера не отрывала глаз от Фредегонды.
Дождь лил, как из ведра, и с высоты своей дозорной башни Хильперик с трудом различал за сплошной серой пеленой лишь смутные очертания города. Звуки тоже сюда почти не доходили, заглушённые стуком капель по черепичным крышам. Однако армии его братьев уже были здесь, где-то на размокшем от грязи правом берегу, и, возможно, ожидали только, пока дождь немного поутихнет, чтобы начать штурм. Невозможно было это узнать и невозможно было дальше оставаться под таким ливнем. Хильперик резко повернулся, покинул свой наблюдательный пост и по спиральной лестнице спустился в караульную, где еще оставались его люди.
Войдя, он встряхнулся, словно промокший пес, и тут же сбросил отяжелевший от дождя плащ. В центре помещения стоял каменный чан, в который были насыпаны горячие угли, — откуда исходило приятное тепло. Хильперик, улыбаясь, приблизился к чану, но его улыбка почти мгновенно погасла. Здесь оставались всего три человека: разумеется, Дезидериус, Берульф и еще какой-то увалень, который напоминал скорее крестьянина, чем воина, однако его лицо показалось Хильперику смутно знакомым. Заметив, что все опустили голову, избегая его взгляда, он тут же понял, в чем дело. Все остальные ушли…
— Они там? — спросил Хильперик.
Дезидериус нахмурился, не вполне понимая, о ком идет речь, но Берульф тут же ответил:
— По крайней мере, отряды Гонтрана. Они уже занимают предместья. Говорят, их отбросили, но это не точно. Армия Карибера на правом берегу. Как тут разглядеть, сквозь этот дождь?..
— А Зигебер? Берульф покачал головой.
— Сколько человек в нашем распоряжении?
— Я не знаю… Мы выслали всадников навстречу отрядам ваших братьев, но они не вернулись. Ансовальд и Бладаст со своими отрядами защищают мосты, но от них тоже нет известий. Может быть, они погибли, взяты в плен, или где-то укрылись, или предали вас — как знать?.. Этот город невозможно защитить, принц. Конечно, можно выдержать осаду во дворце, но без припасов мы там долго не продержимся.
— Что ж, тогда прикажи открыть ворота.
— Сеньор, нет!
— Мои братья решили нанести мне визит, Берульф… Нужно, чтобы я принял их по-королевски. Прикажи открыть ворота, Дезидериус, собери всех стражников, каких найдешь, и приведи их сюда. Пусть, по крайней мере, хоть в этой комнате будет побольше народу. А ты…
— Бертрам, государь.
Хильперику показалось, что при последних словах молодой человек ухмыльнулся, но у него не было времени заострять на этом внимание. Все трое приближенных ушли выполнять его приказы. Оставшись один, Хильперик медленно приблизился к очагу, сжимая рукоять меча и отрешенно глядя на чуть тлеющие угли. Вот так… Уже ничего нельзя сделать, кроме одного, — погибнуть с честью. Его правление длилось всего несколько дней — как раз достаточно для того, чтобы восстановить против себя наиболее могущественного епископа всей территории Франкии… Но все же он правил!
Однако уже очень скоро мрачная задумчивость молодого короля была нарушена шумом, мгновенно распространившимся по всему дворцу. Отовсюду слышались тревожные крики, топот, резкие отрывистые слова приказов, лязг оружия. В караульную влетел Берульф, сжимавший в руке меч. Его лицо пылало, словно в лихорадке. Затем — Дезидериус, чьим единственным оружием была ножка табурета, и с ним — еще с десяток человек. Они едва успели собраться вокруг Хильперика — и буквально в следующее мгновение появились солдаты в коттах кроваво-красного цвета поверх кольчуг, а следом за ними — Карибер.
— Чему обязан удовольствию видеть тебя? — бросил ему Хильперик, по прежнему неподвижно стоявший возле очага.
Карибер покачал головой, невольно усмехнувшись. Он небрежным жестом выпустил из руки топор, чтобы с иронической почтительностью поаплодировать брату. Топор, державшийся на ременной кожаной петле, охватывающей запястье, закачался в воздухе, словно маятник, и каждый мог заметить, что лезвие запятнано кровью.
— Я приехал посмотреть, как ты устроился, — ответил он тем же полушутливым тоном, подхватывая игру младшего, однако ярость, бушевавшая в его глазах, никого не могла обмануть.
— Ну и что скажешь?
— По правде говоря, я разочарован. Ты заслуживаешь лучшего, братец…
Продолжая говорить, Карибер двинулся вперед, и его люди последовали за ним. Несколько шагов — и теперь обоих братьев разделял лишь каменный очаг.
— Это все из-за дождя, — возразил Хильперик. — Под дождем любой город нехорош… Тебе бы стоило приехать весной, в хорошую погоду. Я могу это устроить.
Воины, собравшиеся вокруг Хильперика, переводили взгляды с одного брата на другого и пристально следили за приближением людей Карибера. В горле у них пересохло, дыхание было прерывистым, сердце быстро стучало, пальцы судорожно сжимали рукояти мечей.
В тот момент, когда Карибер обошел очаг, а Хильперик уже готовился выхватить меч из ножен, из
