поверила своему счастью. Знакомые манипуляции заняли несколько секунд: ноги привязали, в руки – поручни, и вперед. Григорий Анзорович встал слева, акушерка – справа от меня. Дима... Нет, на этот раз не напротив «выхода» (хватит с него потрясений), а у изголовья.
Тужилась я вполсилы. Могла бы, конечно, стараться и посильнее. Но мне опять было страшно. Страшно, что головка ребенка разорвет меня на части. Вокруг все командовали: тужься, тужься! И я безропотно слушалась – набирала в рот воздух и напрягалась. Но в один прекрасный момент в этом сонме голосов я услышала призыв мужа, по привычке скандировавшего «дыши, дыши», и вместо того, чтобы задержать дыхание на потуге, выдохнула воздух.
– Да что ты делаешь, тужься!!! – зашипели на меня люди в белых халатах.
Я исправилась. А сама не могла удержаться от смеха – Дима мой тот еще «спец» в акушерстве, но он не мог оставаться безучастным и решил тоже внести свою лепту в помощь роженице.
Наш сын появился на свет с третьей потуги. Ну-ка, ну-ка, кто там у нас родился? Первое, что бросалось в глаза – это настоящая копна черных волос (Боже, какие они длинные!). Дальше взгляд задерживался (и надолго!) на огромном «мужском хозяйстве» мальчугана. Наконец, придирчивый взор мамаши выцепил «несовершенство» – белые жировички, рассыпанные по носу. Интересно, они пройдут?
Часы на стене показывали без десяти двенадцать. О-о-о! Рожала-то я всего час пятьдесят (ну, если не считать периода невнятных схваток). Значит, не зря говорят, что вторые роды – быстрые. Проверено! В моем сознании эти час пятьдесят пролетели просто молниеносно. Да, было больно, и даже очень. Зато недолго.
После рождения малыша я снова испытала облегчение и любопытство. А Дима... Мой любимый муж – всегда такой спокойный, выдержанный, невозмутимый – заплакал! Отвернулся к окну и стал вытирать слезы руками. Я растерялась. Ну и ну! На его месте должна быть я! Это я сентиментальна до невозможности. Это у меня глаза всегда на мокром месте. Но мне плакать совсем не хочется. Наоборот, хочется веселиться. Я не знала, что мне делать: то ли утешать Диму, то ли следить, что там творят с нашим ребенком.
Мужской взгляд.
Малыша понесли измерять и взвешивать. А говорят, что вторые дети всегда крупнее первых. Ничего подобного!
– Уже решили, как назовете? – спросил нас Григорий Анзорович.
– Да. Гришей, – отозвалась я.
– А, тезка...
Доктору Георгазде, что там говорить, было приятно, что у младенца, которого он принял, будет такое же имя, как и у него.
Я хочу вам сказать, что природа уже во второй раз играет со мной злую шутку. Я посмотрела на нашего сына и поняла, что он – вылитый Гриша. Черненький, смугленький. Мое штамповое сознание именно таким Григория всегда и представляло (равно как и Даша для меня – это темненькая девочка). Так в кого в итоге превратился наш смуглый брюнет? В голубоглазого блондина! (И дочка тоже, хоть и родилась с темными волосами, сейчас «носит» русые). И вот сморю я сейчас на своего Гришу и думаю:
– Ну, какой же ты Гришка? Ты же Степка! И чего я Олю не послушала? Да кто же знал, что такой иссиня-черный мальчуган надумает «менять окрас»?
Так что подрастает у нас в семье белобрысый Григорий. А я теперь знаю, что дети с момента рождения кардинально меняются. И предугадать, какая «масть» у твоего ребенка, не-воз-мож-но.
Мне вновь предстояла малоприятная процедура наложения швов. В этих родах я опять не почувствовала, в какой конкретно момент меня разрезали, а вот Дима не только видел сам процесс, но и слышал, как за несколько секунд до этого затрещала ткань моей многострадальной промежности. Но на этот-то раз у меня не было проводков эпидуральной анестезии, по которым можно было бы пустить анестетик и притупить чувствительность нежного места! Я завопила, что согласна на наложение швов только при условии полного обезболивания. Позвали анестезиолога. Им оказался уже знакомый мне Борис Борисович. Меня он, конечно, не узнал, зато я его очень даже.
– Пациентка хочет полностью обезболиться, – «представил» меня Григорий Анзорович анестезиологу.
Тот понимающе кивнул. Куда-то ушел, но быстро вернулся. Со шприцем в руках. Борис Борисович собрался делать общий наркоз. Я немного удивилась (не ожидала, что мне НАСТОЛЬКО пойдут навстречу, думала, ограничатся местным обезболиванием), но мгновенно согласилась.
Из соседнего бокса уже минут двадцать слышались команды медперсонала «тужься!».
– Слава богу, у меня все позади, – подумала я и отрубилась.
Мужской взгляд.
...Я открыла глаза и тут же зажмурилась. Мне в лицо светила гестаповская лампа. Я снова открыла глаза и увидела перед собой много-много ярких точек. Сфокусировавшись, я поняла, что это потолочные светильники. Они прыгали, плясали и бегали из стороны в сторону. Как их много! Штук тридцать, наверное. В голове мелькнуло: неужели роддом разорился на такое яркое освещение?
Повернув голову, я увидела очертания человека. О, да это же мой муж!
– Дим, меня зашили? – заплетающимся языком спросила я.
– Зашили, зашили.
Было странно, что он все еще рядом. Потому что мне показалось, что в бессознанке я провалялась минимум полдня.
– Сколько времени?
– Час дня.
– О-о-о! Так я всего полчаса спала?
– Да.
– Дим, а меня зашили?
– Ты уже спрашивала. Зашили.
– И как?
– Все нормально.
– А Гриша где?
– Дышит под кислородной маской.
– Так ты сказал, меня зашили?
– Да зашили уже! Лежи спокойно!
У меня было ощущение, что я напилась «в зюзю» и теперь вот мучилась похмельем. Да, общий наркоз – штука коварная. Я никак не могла прийти в себя. Родильное кресло, на котором я лежала, как будто плыло подо мной по волнам и качалось туда-сюда. Потолочные светильники все плясали у меня перед глазами. Но теперь я уже могла их сосчитать. Оказалось, их совсем немного.
Еще я заметила, что мы с Димой в боксе не одни. За столом сидел Григорий Анзорович и мирно заполнял мою карту. Так он слышал, как я позорно отходила от наркоза? Вот ужас!
Тут-то в мою пьяную голову и закралась шальная мысль, которая еще долго не давала мне покоя: а что доктора-мужчины «забыли» в акушерстве? Почему выбрали именно эту профессию (явно не из-за
