Его слова привели Элинор на ум еще одно воспоминание, которое она берегла для тех случаев, когда сомнения в любви к ней отца сильнее всего одолевали ее. Это было зимой, уже после смерти матери. Она была ненамного старше, чем сейчас Ричард, и как теперь у племянника, у нее случился жар, от которого она могла умереть. Тогда ей показалось, что она видит сон, когда, подняв глаза, она увидела, как отец склонился над ее кроватью. Потом он с невероятной силой выхватил ее из простыней, и его холодные слезы крупными каплями закапали на ее горящую в лихорадке шею. Позже, когда она рассказала об этом тетке, сестра Беатриса ответила, что это был вовсе не бред. Узнав о ее болезни, барон под проливным дождем проскакал без остановки весь долгий путь от Винчестера до Эймсбери, спеша оказаться у постели дочери.
Тогда почему, спросила Элинор, в другое время он никогда не выказывает такой любви? Тетка, посадив худенькую девочку к себе на колени, объяснила так: «Потому что твоя мать унесла с собой в могилу и сердце твоего отца, и нерожденное дитя. Ты так похожа на свою покойную мать, что он не может взглянуть на тебя, не увидев призрака жены».
Теперь уже голос сестры Анны вернул Элинор к действительности.
— Вам следует спросить, чего желает Он, милорд, — говорила барону высокая монахиня, — то, что ваш внук поправляется, дело Его рук, а не моих. Я лишь орудие Его благодати.
— Похоже, мне с Ним придется решать, как вас должным образом отблагодарить, — улыбнулся Адам и кивнул в сторону дочери, — может быть, настоятельница Тиндальская согласится выступить посредницей?
Элинор поймала себя на том, что улыбается отцу счастливой улыбкой ребенка, на долю которого выпала редкая похвала. И правда, с тех самых пор, как она оставила Эймсбери ради нового поста, и до болезни Ричарда она не слыхала от него ни ободряющих слов, ни семейных новостей, хотя сестра Беатриса говорила ей, что слухи о том, как ловко Элинор сумела после событий прошлого лета не ввести Тиндал в долги, достигли двора. Конечно, отец не мог не слышать этих рассказов. В конце концов, многим ли настоятельницам доставался в управление монастырь, где среди монахов и монахинь шла глухая распря, а еще убили одного, да тут вдобавок суровая зима и доходы упали — все в одно и то же время? Даже если подобное испытание и выпадало на долю других женщин, многие ли достойно вышли из него, умом и искусством преодолев все трудности? Если она не принесла в свою семью богатства, отказавшись от выгодного брака, которого желал ее отец, разве она, по крайней мере, не добавила семье славы?
Анна тронула ее за плечо.
— Если позволите, милорд, — в то же время говорила она барону, — я бы пошла к вашему внуку и дала вам с миледи побеседовать наедине.
— Почтенная сестра, сперва вы должны немного подкрепиться. Вам в комнату принесут еду и вино. Я уверен, что нянька Ричарда в состоянии позаботиться о нем еще пару часов, пока вы отдохнете. Она, может быть, и взбалмошная женщина, но в уходе за мальчиком на нее можно положиться. Вы нуждаетесь в отдыхе.
Высокая монахиня поклоном выразила свою благодарность, улыбнулась Элинор и оставила отца и дочь вдвоем.
— Она умница, твоя монахиня, — сказал барон, рукой показывая Элинор на один из стульев, стоявших вокруг высокого стола, — где она научилась лечить?
— Ее отец был врачом, и я думаю, научил ее многому из того, что знал сам. До того как приехать в Тиндал, они с мужем держали аптеку, хотя из надежного источника мне известно, что своим успехом их лавка в первую очередь была обязана ее талантам в деле врачевания.
— Дочка врача, а после вдова аптекаря? Смерти, наверное, пришлось повозиться, чтобы вырвать у нее мужа, несмотря на все ухищрения медицины. Как у него только получилось умереть при такой жене?
— Она не вдовствует, отец. Ее муж пожелал стать монахом, и она отправилась за ним в Тиндал.
— Вот и мне она показалась упрямой! При дворе я наслушался историй, каково приходится больным, которые не выполняют ее рекомендаций, — его губы сложились в обычную невеселую улыбку, но в глазах Элинор не увидела насмешки. — Тоскует она по жизни в миру?
— Она довольна.
Элинор прикусила язык, чтобы не сказать лишнего. Прошлое сестры Анны было заботой ее духовника, а не отца настоятельницы. В большинстве же случаев и не самой настоятельницы тоже, потому что, какие бы тайны и печали ни хранила Анна в своей душе, монахиня на деле показала себя надежным другом и хорошим врачевателем. Подобно своему отцу Элинор высоко ценила преданность и умела уважать секреты в сердцах других людей, если интуиция не подсказывала ей, что внутри зреет нарыв и требуется срочное вмешательство, пока зараза не пошла дальше.
Элинор подняла глаза на отца. Пока она размышляла о прошлом сестры Анны, он молчал, изучающе глядя на нее.
— Вот и хорошо, — наконец проговорил он, — но есть и более важные вещи, чем прошлое твоей монахини. Мне, дочка, нужно кое-что с тобой обсудить.
Элинор вопросительно подняла брови.
— Надеюсь, я смогу быть вам полезной, милорд.
Ее страх вернулся, и она в который раз спрятала руки в рукава платья.
— Хороший ответ, — откликнулся он, и в глазах промелькнула искра веселья, прежде чем брови снова сдвинулись, придав лицу обычное суровое выражение, — со времени приезда сюда ты была так занята уходом за племянником, что у меня не было случая рассказать тебе о своих планах. Я устраиваю женитьбу твоего брата на дочери одного своего друга и прежнего боевого товарища.
— Ради самой лучшей невесты Хью не вернется из Святой Земли, отец. Надеюсь, этот счастливый союз может подождать.
— Я говорю о Роберте, а не о Хью. Своего старшего я пристрою, когда он вернется, если принц Эдуард раньше не решит женить его на одной из своих ближайших родственниц, — он хмыкнул. — Ты ведь понимаешь, что я шучу. Принц слишком хорошо знает, что и так может рассчитывать на нашу преданность. Поэтому он не станет тратить такую партию на Хью.
— Тогда, быть может, наш добрый король пожалует Хью руку одной из савойских родственниц своей жены, королевы? — предположила Элинор, пытаясь подстроиться под его шутливый тон. Несмотря на всю охоту, с которой ее отец занимался устройством выгодных браков для своих детей, сам он оставался непоколебим, когда подобные предложения его сеньора касались его самого. Немногие мужчины его возраста отказались бы от столь выгодного союза, который, помимо прочего, должен был согреть одинокую постель. Точно так же до нее никогда не доходили слухи ни о какой давнишней любовнице, спрятанной в деревне по соседству или среди слуг. Конечно, Элинор вряд ли стала бы пенять ему за это, но подобная верность их покойной матери не могла не тронуть ее.
Мимолетная улыбка Адама быстро угасла.
— Наш добрый король стареет, как и все мы, дитя мое, и он утратил интерес к родственницам своей жены. Сейчас все то время, что он проводит в бодрствовании, он посвящает мечтам об усыпальнице своему любимому святому Эдуарду Исповеднику.
Он понизил голос.
— Честно говоря, я бы предпочел, чтобы сын нашего короля не был сейчас на другом конце света, воюя с сарацинами. Лорду Эдуарду нужно быть здесь, чтобы облегчить отцу бремя власти и успокоить свой народ.
Король Генри III страдал сразу несколькими тяжелыми болезнями в силу возраста, и отец не может этого не знать, подумала Элинор. От своей тетки в Эймсбери, женщины с очень хорошими связями при дворе, она слыхала, что немощный монарх сейчас уже являет все признаки старческой дряхлости и так сильно болен, что лорду Эдуарду было послано письмо, в котором его умоляют немедленно вернуться. Многих при дворе беспокоило, что прочный мир в Англии так и не установился. Случись королю умереть и не окажись рядом наследника, который бы твердой рукой взял бразды правления, гражданская война могла вспыхнуть снова. Второго такого мятежа страна могла и не пережить. Раны от первого еще не затянулись и продолжали кровоточить.
— Вы сказали, что хлопочете о женитьбе для Роберта, милорд. Вы говорили ему об этом?
