деревьями.
Поэты
Обезьяна взяла в руки палку, чтобы развивать критическое направление, а потом потерла палкой о палку и стала воскурять фимиам…
Каждый поднявшийся на Олимп видит у ног своих вершину Парнаса.
В литературе цель оправдывает средства лишь при условии, что средства — художественные.
Время — как вода, и не потому, что оно течет, а потому, что скрадывает расстояния. Как будто из одного Ренессанса Данте и Рабле, а расстояние между ними — как между Носовым и Ломоносовым.
Древнегреческая трагедия возникла из дифирамба. Так всегда бывает: то, что начинается дифирамбом, оканчивается трагедией.
Мало выйти из гоголевской шинели. Надо еще знать, куда идти.
Конечно, гений — это терпение. Но кто же согласится его терпеть?
Что такое писательская кухня? Это обычная кухня, в которой днем варится суп, а ночью создаются бессмертные произведения.
Перечеркните минус — и он станет плюсом. Этим и занимается сатира: все ее плюсы — из наших минусов.
Краткость — сестра таланта, но далеко еще не талант.
Двести лет назад вышел сборник сказок под названием: «Лекарство от задумчивости и бессонницы». Бессонница до сих пор не проходит, но задумчивость удалось излечить.
Данте писал о девяти известных ему кругах ада.
Умирают на земле имена. Сейчас уже редко встретишь Харлампия — Сияющего Любовью. И Калистрата — Прекрасного Воина. А куда девался Павсикакии? Есть Акакий — Беззлобный, есть Иннокентий — Безвредный. А куда девался Павсикакии — Борец Со Злом? Либо зло слишком сильное, либо Павсикакии уже не те, что были когда-то.
Никому не известные имена легко уживаются в одном тексте. Известным трудней. Больно видеть, как они, чужие и несовместимые, живут в нем, втайне ненавидя друг друга, но подчиняясь общему смыслу, которому призваны служить. Разве можно спокойно читать вот такую фразу: «Сестры Наталья Гончарова, в замужестве Пушкина, и Екатерина Гончарова, в замужестве Дантес…»?
В басне Крылова трудяге псу несладко приходится, а комнатная собачка горя не знает. Одна у нее забота — на задних лапках ходить. Тот, кто ходит на задних лапках, освобождает от работы передние.
Повествовательное предложение отличается от других тем, что там, где хочется спрашивать или кричать, оно умеет сохранить спокойную интонацию.
Слово, которое обобщает все краски земли, самое невыразительное и бесцветное слово.
Чтобы ПРИдать чему-нибудь новый смысл, необязательно ПРЕдать старый.
Архаизмы — это слова, забывшие о том, что и они были когда-то неологизмами.
На всех процессах жизни литература выступает одновременно в роли обвинителя и в роли защитника. Обвинителя зла и защитника добра.
Последняя роль наиболее трудная — особенно если думать не о том, чтобы оправдать подзащитного, а о том, чтобы оправдать доверие начальства.
Если крыловская Мартышка узнает себя в зеркале, плохо будет зеркалу, а не Мартышке. Таков закон отражения действительности: чем сильнее литература отражает действительность, тем сильнее действительность отражает литературу.
Аллегория выдает свой костюм за чужой, а риторика нахально щеголяет в чужом костюме.
Сатира, которая призвана вскрывать язвы общества, достигла больших успехов по части анестезиологии. И хотя вскрывает хуже, но значительно лучше умеет усыплять.
Юмор — это соломинка, которая не спасает. Но когда за нее хватаешься, делаешь движение, которое помогает держаться на воде.
Строгий порядок букв в алфавите обретает смысл лишь тогда, когда его нарушают.
«Нам нужна вся правда!» — говорит полуправда. «Нам нужна полуправда!» — говорит четвертьправда. А что говорит правда? Она молчит. Ей опять не дают слова.
У советских издателей к писателям было двоякое отношение: одних они любили печатать, но не читать, а других — читать, но не печатать.
Квалифицированная цензура читает не тексты, а мысли автора.
И вот уже он стал таким великим художником, что мог не видеть ничего вокруг, как Гомер, и ничего не слышать вокруг, как Бетховен.
И почему бы не писать о бескорыстии, если за это хорошо платят?
В романе отдельные неудачи возвышаются, как утесы, над плоской гладью посредственности.
Сладость сатиры — в ее запретности.
Советские читатели так привыкли читать между строк, что разучились читать то, что в строчках.
Распрямись ты, ложь высокая, правду свято сохрани!
