решила узнать. С другой стороны, её вопрос застал нас врасплох.
— Что, не видите? — сказал я сурово. — Мы нашли слиток белого металла. Ученые будут проверять его происхождение. Нас наградят почётной грамотой. И дадут денежную премию.
— Вы что, не видите, что это обычные хулиганы? — злобно сказала молодая мамаша с ребёнком на руках. Уже давно этот ребёнок стремился слезть с её рук и прямо отправиться к нам в дыру. И всё время получал за это по попе. Однако своих усилий не оставлял.
— Были бы руки свободны, — мечтательно сказала эта молодая мамаша. — Ух, я бы уши им надрала… Устроили тут!
— Граждане! — сурово произнёс я. — Неужели не понятно, что мы роем не сами, а по заданию? Здесь будет закладка памятника первопроходцам Красной Пресни. Для начала надо установить мемориальную плиту. В плите заложить капсулу. В капсуле будет лежать письмо от молодого поколения нашего двора к молодому поколению того двора, который здесь будет через пятьдесят лет. Дети ваших детей или их внуки должны достать эту капсулу и достроить памятникам первопроходцам.
Постепенно люди начали от нас отходить. Дети стали проситься домой, старушки унесли свои табуретки. Остался только пенсионер в белой рубашке и чёрной шляпе.
— Мальчик, — сказал он, — а ты уверен, что вы удачно выбрали место? Не лучше ли было поставить мемориальную плиту где-нибудь в сквере, или предположим на площади?
— Нет, — сказал я. — Именно во дворе. По крайней мере, такое у нас задание.
— Спасибо вам за всё, — сказал пенсионер и сильно успокоенный удалился.
Между тем солнце вдруг скрылось куда-то. Небо заволокло серым и противным налётом, от которого не последовало никакой прохлады, одна духота. Сильно захотелось есть и пить.
— Ну что, перекур? — сказал Колупаев. — Пойдём водички принесём. Заодно и хлеба. А то уже каторга какая-то получается, а не закладка памятника первопроходцам.
— Лёва, а действительно зачем мы её роем? — вдруг пытливо посмотрел на меня Сурен. — Какая цель нашей работы? Будет ли от неё польза?
Колупаев начал было ему объяснять про ковбойский бар, мачту для пиратского флага, окоп и блиндаж, как вдруг замолк и смущённо закашлялся. Он смотрел на меня, поражённый моим молчанием и полностью отсутствующим видом. Лицо его сквозь трудовую испарину начало медленно наливаться багровым цветом заката.
…Ну что я мог им сказать?
Ну не мог же я им сказать то, что думал на самом деле?
Что дыра прекрасна и огромна сама по себе. Что стены её уютны и прочны, асфальт надёжен, глина мягка, песок бел и сыпуч, кирпич тёмен и загадочен… Что наш труд на благо двора объединил нас, таких в сущности разных, в одном трудовом порыве. Что памятник первопроходцам Красной Пресни, которые жили во времена первых асфальтов, когда вокруг ещё цвели подсолнухи и какали козы — это не шутка, а моя заветная мечта. И что, наконец, мы с ними стояли уже по пояс в дыре, а ноги наши находились на уровне — страшно подумать — на уровне какого-нибудь тысяча девятьсот пятьдесят девятого года! Или даже ещё раньше! Голова у меня даже слегка закружилась от понимания того, на какой исторической глубине стоят мои старые сандалии, и я хрипло сказал, повинуясь неожиданной интуиции:
— Смотрите. Он опять появился. Слиток белого металла.
Колупаев издал вопль и начал руками счищать слой за слоем. Сурен острой лопатой взрыхлял почву по бокам слитка.
— А если это золото? — прошептал Колупайшвили страшным голосом.
Сурен издал радостное бульканье и сказал, что побежит за отцом и братом, иначе нам одним не справиться.
Вскоре семья Сурена во главе с мамой в тапочках и фартуке взволнованно приблизилась к нам на безопасное расстояние.
— А это не бомба, Суренчик? — гортанно сказала мама. — Москву же бомбили во время войны, я знаю. Одна бомба запросто могла не разорваться. Такие случаи были, я знаю.
— Бомба была бы ржавая, — сказал отец. — Это явно не бомба.
— А ты уверен, что это слиток? — сказал брат Сурена в чёрных очках и с сигаретой. — Слиток не может быть такой большой.
Сурен гордо стукнул лопатой о металлическую штуку, которая уже прилично высовывалась из земли, и раздался страшный звон.
— Ох! — сказала мама Сурена. — Ох мне не нравятся эти ваши дела! Что скажет милиция интересно мне знать? Вы роете московскую землю на глазах всего двора… Что скажут люди в конце концов?
Отец Сурена, ещё более мрачный, чем он сам, и очень небритый мужчина молча спрыгнул в нашу дыру и вытолкнул Колупянчика и меня одним движением короткой сильной руки.
— А чёрт его знает, — сказал он по-армянски. — Я не знаю, что это такое.
…Но мы всё почему-то поняли.
— Рыть опасно. Но и так бросать глупо. Чем чёрт не шутит, вдруг дети что-то нашли. Совершенно случайно. Так ведь бывает. А?
… Мы с Колупаевым продолжали понимать армянский язык без всякого перевода. Это даже нас немного испугало.
Серый налёт на небе опять куда-то делся и солнце начало жарить по новой.
— Иди покорми мальчишек обедом, — сказал отец Сурена. — А мы с Левоном пока разберёмся.
…— Нет! Нет! Спасибо! — разом закричали мы с Колупаевым и отец Сурена удивленно посмотрел на нас. Видимо, он решил что мы действительно знаем армянский, потому что сказал тут что-то такое, чего мы уже не поняли.
— Он говорит, идите спокойно к нам в гости. Умойтесь. Поешьте. Никуда не денется ваш слиток, если это слиток, — сказала мама Сурена.
— Кладоискателям полагается пятая часть, — сурово сказал Колупаев.
Отец Сурена захохотал.
— Хороший парень! — хохотал он. — Пятая часть!
Потом он неожиданно кончил хохотать и рассудительно сказал:
— Вот втроём и разделите эту пятую часть. А пока идите, поешьте. У нас дома очень вкусный суп приготовила мама. А мы с Левоном посторожим вашу яму…
Колупаев предусмотрительно захватил с собой Суренову лопату, чтобы они пока не вздумали без нас копать, и мы пошли обедать. Есть действительно хотелось очень сильно.
Но до обеда мы дойти не успели. Навстречу нам бежал и страшно махал руками белый человек в белом костюме и белой панамке.
— Стойте! — кричал он и махал руками. — Здесь нельзя копать. Здесь ни в коем случае нельзя копать… — задыхался он.
Увидев в руках Колупаева острую прямую лопату и двух мрачных мужчин над нашей дырой, белый человек зашатался и стал падать. Но падал он недолго. Мама Сурена его подхватила и немного встряхнула. Человек отдышался и оказался начальником ЖЭКа.
— Вы что, копали вот этим? — с ужасом спросил он, глядя на лопату.
— Ага! — гордо сказал Колу-Пай.
— Это ужасно, — тихо вздохнул начальник ЖЭКа. — Однако хорошо в таком случае, что вы живы.
Тут начала валиться набок мама Сурена, но начальник ЖЭКа тоже подхватил её и немного встряхнул. Так они обменялись любезностями. Папа Сурена мрачно смотрел издали на эту сцену.
— А вы! — накинулся на него начальник ЖЭКа. — Что вы смотрите! Как вам не стыдно! Вы что не можете отличить кабель от трубы? Ведь могла произойти авария!
— Я же тебе говорил, что это кабель, — сказал по-армянски брат Сурена.
— Отстань, Левон, — мрачно буркнул отец Сурена.
Теперь я понимал по-армянски настолько спокойно, что и сам мог бы что-нибудь сказать на этом красивом наречии.
— А почему у вас дыра уже три дня стоит? — спросил отец Сурена. — Или неделю… Это как?
