поочередно нападая на них и отводя их удары. Из них только главарь был более-менее опытным, так что сумел продержаться целых пять секунд, после чего пропустил удар, располосовавший ему плечо, и выронил меч. Другой из оставшихся разбойников вскоре опрокинулся с арбалетной стрелой в голове. Мне стало уже неинтересно, а поэтому я просто отрубил оставшемуся кисть вместе с мечом, а потом вторым клинком полоснул по его горлу. Подойдя к главарю, я занес меч.
— Кто ты, — прошептал разбойник побелевшими губами.
Меч свистнул, срубая его давно не мытую голову.
— Смерть твоя, — ответил я обезглавленному телу, прикидывая, обо что бы вытереть клинки.
Это только в кино герои могут перед тем, как уничтожить злодея, разразиться целой речью, изобличая его во всех смертных грехах. Я же героем никогда не был, а потому знал, что пока хотя бы один враг остался в живых, расслабляться рано. Сосредоточившись, я ускорил впитывание силы от мертвых тел, что и так текла в меня стремительным потоком. Когда она иссякла, я проверил резерв и увидел, что он заполнен на одну треть. Неслабо я подзарядился, усмехнулся я и крикнул в кусты:
— Можете выходить!
Ветки зашевелились и появилась бледная Алона, сжимавшая в руке арбалет. За ней нарисовался Ален, который лицо которого было, как мне показалось, еще бледнее.
— Все закончилось, — сообщил я им. — Наши победили!
Сорвав пучок травы, я начал протирать клинки, глядя, как медленно подходят ко мне Алона с Аленом. Оглядев тела, в живописных позах раскинувшиеся на дороге, мальчишка сглотнул и выдавил:
— Они все…
— Скоропостижно скончались, — подтвердил я. — Если не можешь смотреть на тела, то отойди в сторонку и не приближайся. Только блевать мне не вздумай, — предупредил я, глядя как он судорожно сглатывает.
Алона держалась молодцом, насмотрелась уже за время путешествия, но все же была немного бледной. Вложив клинки в ножны, я подошел к ней, обнял и похвалил её:
— Молодец! Просто великолепно стреляешь! Где ты научилась?
— Меня в детстве мама учила.
— Молодец она у тебя! — я обнял её покрепче, чувствуя нервную дрожь пробегавшую по её телу. — Она осталась в городе? — стараясь отвлечь её, я постарался перевести разговор на более приятные темы.
— Она умерла, — всхлипнула у меня на груди Алона. — Два года назад.
Я погладил её по голове и прошептал:
— Прости, я не знал… Только плакать не нужно, — попросил я, слыша как она еще раз всхлипнула. — Я думаю, что она там сейчас очень гордится тобой и не хочет видеть твоих слез…
Постояв так еще минутку, чтобы не позорить её перед Аленом, что наблюдал за нами с поваленного дерева, я разжал руки, посмотрел в лицо принцессе и аккуратно вытер две мокрые дорожки на её щеках.
— Теперь иди к Алену, успокой его, пожалуйста, а то он ведь еще совсем ребенок, — попросил я её, надеясь, что забота о ком-то отвлечет Алону от неприятных мыслей.
Она в ответ только кивнула и вытерла рукавом нос, решительно развернувшись и зашагав к мальчишке. Ну, вот и ладненько, а я сейчас займусь сбором трофеев. Первым делом я собрал наших лошадей, прихватив еще и лошадь святого отца, и отвел их к дереву, велев детям перевести их через него дальне на дорогу, а сам принялся осматривать тела. Тщательно копаться я в них не стал, так как помыться потом было негде, а вонять бомжениной я не хотел. Вытряс из кошеля на поясе главаря несколько золотых и серебряных монет, собрал пару золотых колец с пальцев, причем священник порадовал меня крупным перстнем с розовым камнем. Его медальон я брать не стал, так как присмотревшись внимательнее магическим зрением, обнаружил в нем структуру, что была схожей с нашими разговорными амулетами, но была значительно сложнее. Точно следилку поставили, решил я и не стал даже прикасаться к нему.
Вернувшись к детям, я привязал лошадь священника к своей и велел трогаться. Дальнейшие полчаса протекли в молчании. Каждому из нас было над чем поразмыслить, но по угрюмым лицам детей я понял, что они все еще переживают случившееся, а меня волновал сугубо прозаический вопрос — охотиться ночью, или продуктов в сумке священника святит, чтобы поужинать? Когда я решил, что дальше по темноте идти не имеет смысла, а отошли мы от места побоища уже далеко, я объявил привал и свернул в лес, где расседлал лошадей, наскоро устроил большую лежанку, найдя еще немного одежды и плащ в мешке святоши, и принялся устраивать костер. Плюнув на камни в сумке, я опять подпалил его магическим огнем, заставив ярко вспыхнуть.
Проморгавшись, я увидел, что дети все так же хмуро сидят на лежанке и бездумно смотрят на огонь. Бросив сумку с продуктами, я сел рядом с ними и понял, что нужно обязательно вывести их из этого состояния.
— О чем грустим? — весело спросил я. — Поделитесь?
Алан посмотрел на мою улыбку и хмуро произнес:
— Ты так легко убиваешь людей.
— А то совсем не люди были, — возразил я ему. — То были дикие звери, которые только притворялись людьми.
— Но почему? — не понял он.
— Потому что им просто не хватило сил, чтобы жить по-человечески, — пояснил я. — Именно поэтому они и стали охотиться на людей, как дикие звери. Так что не жалей их, они знали, что делали!
Ален вздохнул и сказал:
— Мне больше святого отца жалко.
— А его жалеть вообще незачем! — отрезал я. — Это был глупый и никчемный человек, по которому никто убиваться не станет.
— Но как же так? — подала голос уже Алона.
— Он сам выбрал свою судьбу, — ответил я. — Я же советовал ему, как выжить, но он предпочел надеяться на помощь Единого и умереть. Это его выбор и он не должен вас волновать.
— Но он же пытался их вразумить, наставить на путь истинный, — возмутился Ален. — Почему же он не достоин сочувствия?
— Потому что иногда лучше не говорить, а делать, — со вздохом произнес я. — Многие люди среди моих знакомых говорят красиво, складно, хорошо, а как доходят до дела, выясняется, что они — пустое место! Так и этот святоша мог вас убедить в чем угодно, но не смог даже защитить себя. Не нужно брать с него пример.
— Но он верил, что ему поможет Единый, что он вразумит разбойников… — Ален все не унимался, в отличии от Алоны, которая уже была согласна с моими словами, это я прочел по её лицу.
— Я расскажу тебе, что такое вера на самом деле, — я устроился поудобнее и продолжил тоном сказочника. — В далекие времена, когда люди и остальные расы были совсем молодыми и глупыми, а природа была совсем дикой и враждебной, у разумных существ было много проблем и много трудностей, которые нужно было преодолеть. И если одни из них сцепляли зубы и боролись с ними, то другие роптали, зачем нам сражаться, если конец все равно один? И тогда одни умники придумали легенду о боге, который создал всех существ, который наблюдает за всеми и может помочь тем, кто истово в него верит. Некоторые возразили, как же это может быть, ведь мы сами создаем свою судьбу, нам никто не помогал никогда! Это потому, что вы не верили, отвечали им умники и стали учить других как молиться, как правильно верить в этого бога, и о чудо! Те, кто роптал, стали покорно переносить все тяготы и трудности, думая, что это божье наказание за их грехи, что создатель наградит их за тяжкий труд, хоть не в этой, так в последующей жизни. И встали они рядом с теми, кто отважно боролся с бедами без веры в душе, и стали им помогать в их сражениях. С той поры и повелось, что слабым духом всегда нужна вера, чтобы заставить их смириться, заставить их молча работать на благо тех, кто им о ней рассказывает… Это я что-то не туда заехал. Мораль этой сказки такова: вера — это всего лишь костыли, помогающие хромому человеку стоять на ногах, а если человек здоровый, то такие костыли будут ему только мешать. Я понятно объяснил?
Дети задумчиво кивнули, а Ален все же возразил:
— Все-таки мне жалко святого отца. Он просто не смог защититься, потому что любил всех!
