дарит нам жизнь и свое благословение.
— Жизнь мне подарили мама с папой, — возразил я. — А без его благословения мне живется вполне неплохо, так что менять что-либо я не хочу.
Священник удивленно на меня уставился.
— Разве тебе в детстве не посвящали Единому, что ты так упрямо отрицаешь его благословение?
— Нет, меня в детстве посвящали совсем другому богу, не спросив моего на то желания, поэтому я всегда считал себя свободным от любых обязательств перед богами! — твердо заявил я.
Действительно, в детстве меня крестили в церкви, когда я был еще совсем маленьким. Мне лишь запомнился красивый храм и бородатый поп в блестящем плаще, что помазал мне лоб какой-то гадостью, после чего протянул икону, чтобы я её поцеловал. Так как до меня её целовали неизвестно сколько человек, а мама недавно рассказывала о том, что в рот нельзя тянуть всякую гадость, то целовать её я отказался, в ответ на что поп просто наклонил мою голову, ткнув лбом в стекло на иконе и пошел крестить остальных в очереди. Так началась моя вера и тут же закончилась. И хотя мои родители были довольно суеверными людьми, привить веру в бога они мне так и не смогли.
В школе на уроках литературы я прочитал Библию для детей, найдя её неплохим набором сказок, хотя подчас очень глупых и бестолковых. После этого я с усмешкой смотрел на верующих людей, считая их жалкими личностями, не способными противостоять окружающему миру. Довершила все дело песня «Арии» «Рабство иллюзий», после которой я стал ярым атеистом, не признавшим никаких религиозных праздников, суеверий и тому подобной чепухи. Особо в этом постарался мой преподаватель в институте, объясняя студентам, как и для чего создавались религии, почему в них так много парадоксов и багов. Его лекции были единственными, на которые являлась почти вся группа, потому что он рассказывал так интересно, что хотелось слушать еще и еще. Именно он окончательно убедил меня в том, что вера — это абсолютно ненужная вещь, особенно для человека с сильным характером. А себя я причислял именно к таким, ведь и мерзкий характер может быть сильным!
— Поэтому ты и не признаешь над собой власти Единого? — уточнил священник.
— А я не раб, чтобы признавать над собой чью-то власть! — ответил я.
— Но ведь Единый заботится о тебе…
— О себе забочусь только я сам, а божьей помощи я в своей жизни никогда не наблюдал.
— Он не помогает явно, только своим благословением…
— Тогда зачем оно мне нужно?
— Но ведь все происходить по воле Единого, даже наша встреча произошла, потому что Ему угодно, чтобы я обратил тебя в свою веру! — так мы уже на ты, опомнился я. Еще немного и он совсем на шею залезет, пора осадить зарвавшегося святого отца.
— Если все происходит по его воле, то тогда твой Единый — очень большая сволочь! — твердо заявил я. — Они могут это подтвердить, — кивнул я на детей. — За последние десятицы им многое пришлось вынести, так что любовью к Нему они после ваших слов явно не воспылают!
Священник задумался, но быстро нашел ответ.
— Пути Единого неисповедимы! Может мы просто своим жалким умишком не можем охватить всю грандиозность его замыслов.
— Железная отмазка! — похвалил я священника. — Главное, что после такого заявления тот, кто верил, проникнется еще больше. Только я, как и раньше отказываюсь верить в Единого, который, как выясняется, может сделать со мной все, что ему заблагорассудится. Зачем мне такой бог, от которого никакой пользы нет, кроме вреда?
За препирательствами я и не заметил, что мой желудок настойчиво просит опустить в него что- нибудь, и желательно съедобное.
— Привал! — объявил я детям и свернул с дороги на удобную лужайку.
Отпустив коней, я достал мясо из сумки и разделил по-братски — детям по половинке кроличьей тушки, а мне целую. Священник тоже остановился и стал копаться в своих сумках, доставая свои продукты. Усевшись на слегка сырой травке, мы начали со вкусом поедать холодное мясо. Через несколько минут к нам присоединился святой отец, начавший поедать свой хлеб с луком. Бедняга даже давился, глядя жадными глазами на мясо в наших руках, что я его пожалел и оторвал от своей тушки довольно приличный кусок.
— Угощайтесь, — я протянул мясо священнику.
— Я не приму еду из рук нечестивого! — с жаром сказал мне в ответ святой отец.
— Как будет угодно, — пожал плечами я и принялся дальше уплетать мясо.
Алона, посмотрев на меня с неуверенностью, тоже оторвала кусок от своей порции и собиралась протянуть его священнику, но я сказал тоном, не терпящим возражений:
— Сестренка, не нужно разбрасываться едой. Святой отец все равно не так голоден, как мы, так что просто не оценит такой жертвы. Ешь, следующий привал будет еще нескоро!
Алона смущенно посмотрела на меня, но больше не пыталась протягивать мясо священнику. Когда дети справились со своими порциями, я разделил то, что еще не успел доесть на три части и поделился с ними, понимая, что их растущие организмы нуждаются в калорийной пище. Так мы и жевали под завистливыми взглядами священника, давившегося хлебом, после чего вытерли жирные руки о траву, попили воды из фляжек и снова забрались в седла немного отдохнувших лошадей. К моему неудовольствию, священник тоже поднялся и с трудом забрался в седло. Я уже надеялся, что он оставит свою затею путешествовать с нами, так как его болтовня уже стала порядком меня напрягать. Я-то надеялся на мирное убеждение, интересный рассказ о всяких чудесах и прочие сказки, а он только поливает меня своим презрением и грубо пытается сбить с истинного пути! Да-а-а, плохо учился ты, батюшка. Наши попы тебе сто очков форы дадут, да еще и в христианство обратят мимоходом, причем особо не напрягаясь. Если у вас все тут такие, то мне жалко этот мир.
— На чем мы остановились? — уточнил священник, пристраиваясь сбоку от меня.
— Мы остановились на том, что Единый виноват во всех бедах, что приключались с нами, — напомнил я ему.
Священник поморщился:
— Не искажай мои слова, сын мой! — укорил меня он.
— Так, давайте договоримся, святой отец. Я еще могу называть вас так, но попрошу запомнить, что у меня только один папа и это точно не вы, поэтому не обращайтесь ко мне со словами «сын мой». У меня есть имя — Алекс, если очень трудно его произносить, то можете просто на «вы», — милостиво разрешил я.
Священник только еще раз поморщился. Ну, что поделаешь, не могу я терпеть хамства по отношению к себе. С кем только можно, я стараюсь перейти на «ты», завязывая приятельские отношения. Но чтобы первый встречный «тыкал» тебе, да и еще требовал уважения — на это у меня терпения просто не хватало. Если раньше я еще мог просто молчать в тряпочку, не обращая на это внимания, то после попадания в этот мир у меня такого овечьего смирения явно поубавилось.
— Хорошо, Алекс, продолжим, — с явным неудовольствием ответил священник. — Я лишь просил не искажать мои слова. Я ведь не говорил, что все беды посылает Единый, я лишь сказал, что все происходит по его воле. А не задумывался ты, что он посылает тебе только испытания, чтобы ты мог стать сильнее, крепче духом?
— Знакомая песня, — пробормотал я. — Все, что не убивает нас сегодня, завтра сделает сильней!
— Именно, сын… Алекс! Ты все правильно понял! Единый просто испытывает, чтобы ты совершенствовался для того, чтобы однажды сделать то, что угодно ему.
— Хорошо пели, святой отец, — усмехнулся я. — Но под конец дали такого петуха! Я не раб Единому, чтобы угождать ему. Я поступаю, как нужно мне, как нужно моим близким, а на его замыслы мне просто нас… начхать! И не нужно при этом говорить, что так и задумано Единым, все равно не убедите, — я хитро прищурился. — Ведь может быть, Единым и было задумано, чтобы я вышел таким вот неверующим, а, святой отец?
После моей тирады священник надолго заткнулся и я наслаждался получасом тишины, снизошедшим на меня милостью Единого… Тьфу! С кем поведешься, так тебе и надо!
Дорога, по которой мы ехали, стала оживляться. Нам все чаще попадались встречные путники на
