тихое, спокойное, видно, вам кто-то из здешних рассказал о нём…А какая там природа! Какие сосны! Вы будете просто в шоке!
Так оно в действительности и вышло. Несколько секунд спустя «ситроен» поравнялся со скалистым утёсом у изгиба шоссе — утёсом, на вершине которого уходила в слепящее голубое небо исполинская сосна. Аксель, прищурив ресницы, залюбовался ею, — и потому только он успел понять, что произошло, когда эта горная красавица, словно подкошенная взмахом невидимого топора, подскочила вверх со своего пьедестала, махнула колючими ветвями и рухнула с утёса точно на их автомобиль.
— А-А-А!!! — разодрал уши пассажиров истошный вопль погибающего водителя. Зелёная туча хвои и веток накрыла «ситроен», и огромный острый сук устремился в глаза оцепеневшему Акселю, который еле успел втянуть голову в окошко. Смерть пронеслась в миллиметре от его расширенных в ужасе зрачков, а затем зрение заволокла тьма с алыми концентрическими кругами. В этой почти кромешной тьме машина рванулась вперёд и, пробив своей тяжестью сплетение тонких веток, выскочила из-под сосновой кроны на свет и воздух.
И, заскрежетав, остановилась.
— Св…вятой Игнасио… — простонал белый, как снег, водитель, откинувшись на сидение. — Святая Евлалия!! И все двенадцать апостолов, которым я недостоин целовать их кровавые язвы!!! — Голос его набирал силу с каждым перечислением. — Сам Господь укрыл мой «ситроен», и моих бедных пассажиров, и меня, грешного, и я не знаю, сколько свечей я зажгу сегодня в соборе — наверное, тоже двенадцать, а святой троице отдельно…И…
— У вас нет воды? — резко прервал его Детлеф, перегнувшись на заднее сиденье. — Моей дочери плохо!
Действительно, Кри тяжело дышала, открыв рот и глядя в одну точку. Аксель в страхе сжал её руку, но она молча затрясла головой, и мальчик, словно обжёгшись, разжал пальцы. Кри всё так же молча закрыла глаза, потом открыла их и слабо выдавила:
— Вс-сё…в-в порядке…
Вода — даже странно! — тут же у водителя нашлась, и была она ледяная, словно из холодильника, может быть, потому, что бутылка валялась где-то на дне машины. Детлеф Реннер влажным платком обтёр Кри лицо, вынес её на руках из кабины и усадил на обочину дороги, в тени оливкового дерева. Через пару минут напряжённого ожидания она слабо улыбнулась и дала понять, что может двигаться сама. Тем временем «таксиста» осторожно приблизился к сосне, наискось перечеркнувшей дорогу от обочины до обочины, и боязливо осмотрел её шевелящиеся под ветерком мохнатые корни — будто лапы гигантского паука, упустившего добычу.
— Сука! — завопил он вдруг, облегчённо вздохнув и пиная ствол носком поношенного башмака. (Аксель и Детлеф подскочили). — Иха де пута! Что, прикончила нас? Раздавила мой кусок хлеба, а? Пойдёшь теперь на дрова, гнилая стерва…
Но тут за поворотом послышалась отдалённая полицейская сирена, и водитель встрепенулся, явно не сказав ещё очень многого.
— О, нам пора, сеньоры…Не знаю, куда я в суматохе засунул лицензию сегодня утром, так что поехали!
Детлеф поспешно отнёс Кри назад в кабину, а Аксель побежал к передней дверце. Взгляд его скользнул по старенькому, неказистому, но заботливо вымытому «ситроену», по дороге и скалистым утёсам, и что-то странное померещилось мальчику в этой картине. Перед его глазами отчего-то вновь возникла морда Шворка, парящего у иллюминатора, а затем — отпечаток собачьей лапы на борту самолёта и глазеющая толпа…Но как именно связано воспоминание о Шворке с тем, что находилось перед его глазами сейчас, Аксель не мог понять — да и времени раздумывать не было. Машина взревела и рванулась с места, успев свернуть за поворот секундой раньше, чем из-за отдалённого горного склона показался полицейский автомобиль.
— Часто здесь такое бывает? — спросил Аксель через пару минут, постепенно приходя в себя.
— Иногда, — ответил «таксиста», отдуваясь. — Горы есть горы…Но чтобы такая махина… вижу впервые! Нам повезло, что мы проскочили, в объезд мы потратили бы ещё минут сорок…
— А то и всю оставшуюся жизнь, — закончил Детлеф, криво усмехаясь. Не успел он договорить, как «ситроен» резко затормозил и замер у дорожной развилки.
— Что ещё? — тревожно спросил Детлеф. — Мотор заглох?
— Нет. Приехали, — улыбнулся водитель и, выпорхнув из-за руля, принялся жизнерадостно выгружать багаж на дорогу.
— Но…
— Нам с вами придётся тридцать или сорок метров пройти пешком, сеньоры. Здесь реликтовые сосны — я не говорил? — рубка леса запрещена, и прямо к пансиону на машине не подъедешь. Единственное неудобство этого места…Зато какая природа!
Действительно, воздух был напоён таким ароматом сосновой хвои и бальзамических смол, что ничего подобного приезжие мюнхенцы, пожалуй, никогда не вдыхали. А водитель, подхватив два баула, уже устремился в чащу, напоминая озабоченного жука в клетчатой рубашке и потёртых джинсах. Следом за ним, по какому-то молчаливому уговору с отцом, шёл Аксель, в правой руке сжимая увесистый, подвернувшийся под ноги сук, а в левой неся свой чемоданчик. И сзади без поклажи следовал Детлеф Реннер, ведя за руку чуть порозовевшую Кри, которая жадно вдыхала лесной воздух. «Если это ловушка, и нас сюда заманили, — мелькнуло в голове у Акселя, — всё произойдёт сейчас!»
Но ничего не произошло. Лесная тропинка, присыпанная морским песком, вывела путников на светлую зелёную лужайку, пронизанную солнечными лучами. А в дальнем её конце возвышался белый двухэтажный дом, обсаженный карликовыми пальмами, с гостеприимно распахнутыми серыми ставнями и дымком из кухонной трубы. Под пальмами копошился выводок жёлтых пушистых цыплят, за которым присматривали две-три курицы, а сбоку за всем этим неопрятным сборищем надзирал многоцветный петух с длинным, как у павлина, хвостом. Искоса поглядев на вновь прибывших, он брезгливо отвернулся и побрёл под увитый виноградными лозами навес, примыкавший к дому справа. Впечатление мира и деревни было столь сильным, что Акселю даже почудилось отчётливое поросячье хрюканье…
— Мы у цели! — торжественно объявил «таксиста», словно представляя гостям замок Бельвер.
Что же, всё выглядело не так плохо, хотя Аксель испытывал сомнения, вправду ли им удастся насладиться покоем в этой лесной тиши. Во всяком случае, частный пансион «Мирамар» был явно невелик, и если, кроме семьи Реннер, здесь окажется ещё пять-шесть постояльцев, то при таком малолюдье будет легче уследить друг за другом. «Отто бы сюда, — подумал мальчик, — или Шворка хотя бы…С ними как-то спокойней». Его размышления прервал низкий и хриплый женский голос, в котором не слышалось ни малейшего энтузиазма:
— Это ты, Луперсио…Давненько я тебя не видала в моих краях.
— Здравствуйте, донья Аделита! — расцвёл «таксиста», повернувшись к виноградному навесу. — Посмотрите, кого я к вам привёз!
Из густой тени навеса выплыл высокий, грузный силуэт в чёрном платье до пят, тёмной шерстяной шали, наброшенной на мощные плечи, и траурной вуали, собранной узлом на макушке. Смуглое, суровое лицо дамы, усеянное разнообразными бородавками и припухлостями, перетекало в два небольших подбородка, а те, в свою очередь, поддерживал индюшиный зоб, под которым, чуть ниже белого кружевного воротничка, начинался богатырский бюст. Узкие карие глаза, замечающие всё — от слишком новенькой ассигнации до последнего цыплёнка — оглядели приезжих, после чего дама медленно и величественно вынула изо рта сигарету на длинном мундштуке, подплыла к крыльцу и чуть склонила голову в поклоне:
— Буэнас тардэс! Сеньор Реннеро с сыном и дочерью?
— Да, это мы, — поспешно сказал Детлеф по-испански, то есть на том же языке, на котором был задан вопрос.
— Добро пожаловать в наш пансион, — басом сказала дама, не выразив ни тени удивления языковыми способностями гостя (она уже знала о них из писем), и, откашлявшись, протрубила:
— Жоан! ЖО-АН!
После третьего или четвёртого призыва из-за угла не слишком поспешной, вихляющей походкой (руки
