кроманьонства человечество отнюдь не рвануло в общем устремлении к небу? Большая часть предпочла все так же блуждать по равнине, именуя свои скитания цивилизацией.
— Для небожителя вы чересчур суровы к нам, — заметил Сворден Ферц.
Белый Клык становился все ближе и ближе. Порой казалось, что он сам движется навстречу долгожданным гостям, величаво скользя по вывернутой наизнанку поверхности Флакша. Свордену Ферцу даже почудилось — прислушайся он внимательнее к обволакивающему его гулу лугоморья, и сквозь шелест трав, хлюпанье воды под ногами, стрекотание насекомых обязательно проступит скрип огромных каменных глыб, с неторопливостью улитки ползущих вверх по склону.
— Волосатые обезьяны всегда были стадом — не больше, но и не меньше. А здешние обитатели уже на самом раннем этапе развития превратились из стада в общество. Если спасаться от энтропии — то только всем и сразу, а не поодиночке и не за счет братьев наших меньших.
— Уж не хотите ли вы сказать, что их целью является создание полностью разумного биоценоза?
— Вполне возможно. Их теперешнее состояние можно назвать застывшим в единении с природой, но эволюция всегда поспешала медленно.
Лугоморье кончилось внезапно. Они выбрались из зарослей трав и оказались на равнине, усыпанной белыми валунами. Земля почти что бесстыдно оголилась, лишь редкие островки зелени отвлекали от созерцания ее красноватой, морщинистой, иссушенной плоти. Удушливая жара лугоморья сменилась гнетущим пеклом пустыни.
Сворден Ферц сделал несколько шагов вперед и только затем сообразил, что Господь-М не ведет, не сопровождает его. Маленькая фигурка замерла на границе двух миров.
— Вы не пойдете?
Тот покачал головой:
— Дальше вы и сами доберетесь. Не люблю я этого — распадаться, восстанавливаться… Идите. Вас ждут.
— Кто? Где?
— Человек На Горе, — сказал Господь-М, каким-то непонятным, но весьма убедительным образом показав, что только так и следует именовать таинственного незнакомца — с заглавных букв.
Сворден Ферц с сомнением осмотрел отвесную гладкую стену Белого Клыка. Древность и непогода хоть и испортили его эмаль кариесными червоточинами, но забраться наверх без альпинистского снаряжения, а вполне возможно, что и с ним, не представлялось возможным.
— Там есть лестница, — успокоил Господь-М. — Увидите сами. И еще… — Сворден Ферц насторожился. — Идите поосторожней… Мало ли что…
— Что?
Человечек исчез. Даже ни единой травинки не шевельнулось. Словно выключили голограмму.
Глава семнадцатая. УСТЬЕ
Сворден чистил автомат. Живорез замер в проеме хижины и наблюдал как человек раскладывает, а затем вновь собирает в единое целое уже смазанные, блестящие штуковины.
Штуковины с мягким щелчком становились на свои места. Сворден еще раз внимательно осматривал оружие, стирал ветошью остатки масла, целился в щелястую стену, а затем вновь приступал к разборке, смазке, сборке, прицеливанию и так далее по бесконечному кругу. Ему казалось — стоит остановиться, и в голове опять заворочается клубок мыслей, похожий на клубок червей в куске перегнившего мяса.
А еще его раздражало присутствие живореза. Он еле сдерживался от того, чтобы в качестве мишени выбрать не ржавые бока мертвых лодок, а нелепую фигуру Выползня, который со страхом таращился на странные превращения автомата в груду железяк и обратно. Можно ожидать, что столь сомнительную шутку живорез не поймет и не оценит, и даже наоборот — со звериным воплем ломанется по переходам и мосткам, поднимая на ноги всех обитателей поселения.
— Эй, Выползень, — позвал Сворден, — хочешь дам подержать автомат?
Живорез шумно задышал, крепче вцепился когтями в деревянные стены хижины, но, к удивлению Свордена, остался стоять на своем месте. Видимо, сказывалась медленная сообразительность Выползня. Но затем совершил то, что иначе как отчаянной храбростью назвать трудно, — переступив копытами, он шагнул внутрь.
Сворден покосился на гостя, но гнать не стал. Сам ведь, получается, пригласил.
Выглядел Выползень жутко, как и все живорезы. Встреть такого на побережье во время десантной операции, Сворден не только укокошил бы его в особо изощренной форме, но и не пожалел бы баллона огнемета, чтобы стереть из мира все следы столь мерзкого создания. Но сейчас он вроде даже пообвык, хотя всеми силами старался поменьше встречаться с уродами.
Но когда становилось совсем невмоготу, он, по совету Наваха, занимался чисткой оружия и подгонкой амуниции, либо обследовал мертвые дасбуты в поисках боеприпасов, пока в одном из них не наткнулся на такое, что и вспоминать жутко. Так что теперь осталось лишь два противоядия беспричинной тоске — чистка и подгонка. Ну, может, еще поддразнивание робкого Выползня.
— Т-т-тебя-я-я-а-а зову-у-у-ут, — невыносимо растягивая слова даже не вымолвил, а промычал живорез и огромным языком облизал огромный влажный нос.
— Кто зовет? — хмуро спросил Сворден, намертво гася в себе желание поддержать Выползня ответным мычанием.
— Чу-у-у-де-э-э-э-сни-и-ик, — теперь уже проблеял живорез, — Нэ-э-э-ва-а-а-ах.
Можно было и не спрашивать. Чудесник и Навах. Кто еще мог его куда-то позвать? Не Выползень же решил пригласить Свордена попастись на травке или заготовить пару вязанок сухостоя.
— Бы-ы-ы-ыстро, — опять проблеял живорез.
— Бы-ы-ы-ыстро, — передразнил Сворден. — Чего ты молчал, урод?
Они выбрались из хижины, поставленной на ракетной палубе между рубками дасбута. То ли древность, то ли неизвестная болезнь выгрызла в лодке огромные дыры, откуда в неподвижный воздух поднимались рыжеватые столбы пыли. Некоторые из стартовых шахт были открыты, но ракеты в них отсутствовали, лишь чернела маслянистая вода. В откинутых огромных люках собиралась дождевая вода, вполне годная для питья, если собрать ее в канистры раньше, чем туда наползала склизкая живность.
Вот и сейчас заморосил мелкий нудный дождь, словно только дожидался момента, когда Сворден выползет из-под крыши. По хорошему не мешало бы пополнить запас воды, чтобы потом не тащиться в лес к источнику, но Выползень от нетерпения бил копытом, и Сворден, напоследок пнув канистры, направился к мостику.
Живорезы жили на остовах дасбутов, заполнявших разлив Блошланга как стадо дервалей, выброшенных штормом на отмель. Огромные туши лодок соединялись наплавными или накидными мостиками, а палубы обезображивали лачуги аборигенов, лишь изредка напоминавшие человеческие жилища, а по больше части похожие на бесформенные гнездовья, отвратительно выглядящие и смердящие.
Внутрь дасбутов живорезы никогда не спускались и вообще отчаянно боялись любого упоминания об отсеках. Ходили слухи, что там обитают упыри, а в темное время поднимаются на палубы и раскают повсюду в поисках добычи. Питались они, понятное дело, живорезами, поэтому когда некоторые из аборигенов бесследно исчезали, пропажу списывали на упырей.
Удивительно как при такой боязни ржавых остовов живорезы не поселились в лесу. Но позже Сворден понял, что леса они бояться еще больше, чем дасбуты. Живорезы редко спускались на берег, еще реже заходили в подлесок, а забираться вглубь даже и не пытались. Аборигены напоминали тонкий слой липкой плесени, покрывшей мертвые дасбуты, но не имеющей жизненных соков перекинуться со скудного пайка гниющих останков на более плодородные и влажные лесные внутренности.
Живорезы гроздьями усеивали палубы и издали походили на крыс, отчаянно дерущихся за толику скудных отбросов. Над разношерстными кодлами висело непроницаемое для слуха облако нечленораздельного гомона, смахивающего на звериные завывания и птичий клекот. Глаз терялся
