— Он правду говорит, Мерле, — поддержала его Юнипа. — Я действительно могу немного видеть. И чувствую, что с каждой минутой вижу лучше.
Арчимбольдо обрадованно кивнул.
— Прекрасно!
Он взял Юнипу за руку и стал от радости кружить ее в танце, правда, довольно осторожно, чтобы она не споткнулась. Вокруг них взметнулись и развеялись остатки дымной пелены.
— Скажи сама, разве это не удивительно?
Мерле таращила на них глаза и никак не могла поверить в то, что происходит. Юнипа, слепая от рождения, может видеть. Тринадцать лет полного мрака остались позади. И все это благодаря Арчимбольдо, этому невзрачному лохматому старичку.
— Помоги своей подруге дойти до комнаты, — сказал мастер, выпустив Юнипу из рук. — Завтра у вас будет трудный день. У меня в мастерской каждый день — трудный. Но я думаю, вам здесь понравится. Да, я в этом уверен.
Он протянул Мерле руку и добавил:
— Приветствую тебя в доме Арчимбольдо.
Немного помедлив, она решилась произнести фразу, которую ей вдалбливали в приюте:
— Большое вам спасибо за то, что вы нас взяли к себе в учение, произнесла она вежливо, но сама почти не слышала того, что говорила. Огорошенно смотрела она вслед старичку, который, радостно пританцовывая, дошел до мастерской и прошмыгнул в дверь, плотно прикрыв ее за собой.
Боязливо взяв Юнипу за руку, Мерле повела ее вверх по лестнице на третий этаж. И через каждые пять шагов робко спрашивала, правда ли, что теперь ей уже не так больно? Всякий раз, когда Юнипа оборачивалась, у Мерле мороз по коже пробегал. В зеркальных глазах подруги она не видела ничего, кроме своего собственного отражения, причем двойного и немного кривого. Мерле утешала себя тем, что потом привыкнет к взгляду Юнипы и он не будет ей казаться таким странным.
Но все-таки ей было не по себе. Раньше слепые глаза Юнипы казались молочными и теплыми, а теперь стали холодными, острыми, как нож.
— Мерле, я могу видеть, я в самом деле вижу…
Юнипа еще долго шептала эти слова, когда они лежали в постели.
Мерле погрузилась в беспробудный кошмарный сон. Всего лишь раз перед самым рассветом она на минуту очнулась от скрежета колодезной крышки, где-то глубоко-глубоко внизу, где-то очень-очень далеко.
Первые несколько дней в зеркальной мастерской Арчимбольдо тянулись мучительно долго. Мерле и Юнипа были загружены грязной работой, которую не желали делать старшие ученики. Мерле по несколько раз на день выметала мельчайшие осколки стекла, усыпавшие пол в мастерской, словно песок аравийских пустынь, иным летом добиравшийся с морскими волнами до Венеции.
Как Арчимбольдо и обещал, Юнипа чувствовала себя лучше день ото дня. Она видела еще только неясные контуры предметов и людей, но уже могла их различать между собой и старалась обходиться в незнакомом месте без посторонней помощи. Ей поручали более легкую работу, чем Мерле, но нельзя сказать, чтобы более приятную. После мучительной операции в первую по приезде ночь ей так и не пришлось отдохнуть, — надо было взвешивать кварцевый песок, пересыпая его из бесчисленных мешков в мерные стаканы. Для чего это было нужно старику-мастеру, она не могла понять.
Вообще казалось, что Арчимбольдо изготавливал зеркала вовсе не по тем старинным рецептам, которыми издавна так гордится Венеция. Раньше, в шестнадцатом веке лишь немногие люди посвящались в тайну искусства зеркальных мастеров. Все подмастерья жили на Мурано, острове стеклодувов, как в тюрьме. Они там буквально купались в роскоши, им было дозволено все на свете, — кроме свободы. Как только начиналось их обучение, им запрещалось даже на время уезжать с острова. Кто на такое осмеливался, того карали смертью. Тайные агенты Ее Светлости охотились за изменниками-зеркальщиками по всей Европе и успевали с ними расправиться прежде, чем те выдадут секрет изготовления зеркал чужакам. Зеркалами из Мурано украшались все самые знатные дома Европы, потому что только в Венеции делали самые прекрасные зеркала в мире. Секрет этого искусства ценился в Венеции больше, чем на вес золота. Впрочем, так считали не все венецианцы: некоторые зеркальщики все же сбежали с острова Мурано и продали тайны своего мастерства французам. Французы в благодарность венецианцев прирезали, открыли вскоре собственные мастерские и лишили Венецию зеркальной монополии. С той поры многие страны стали изготовлять зеркала, а потому все запреты и ограничения для зеркальщиков Мурано со временем канули в Лету.
При изготовлении своих зеркал Арчимбольдо пользовался не только старыми приемами зеркальщиков, но и рецептами алхимиков, и очень скоро Мерле подумала, что пройдут годы, прежде чем он посвятит ее в секреты своего мастерства. Те трое мальчишек, старшего из которых зовут Дарио, живут в этом доме уже два года, но не имеют ни малейшего представления о том, как делаются зеркала Арчимбольдо. Они, понятное дело, глядят во все глаза, а, бывает, подслушивают и подсматривают, Но главной тайны так и не выведали.
Высокий черноволосый Дарио считался заводилой среди учеников Арчимбольдо. В присутствии мастера он всегда был послушным и тихим, но по сути оставался тем же головорезом, каким был два года назад, когда пришел сюда из приюта. В редкие свободные от работы часы он любил и собой похвалиться, и другими покомандовать, хотя, надо признать, что мальчики терпели от него больше, чем Юнипа и Мерле. Девочек Дарио вообще не замечал. Его злило, что Арчимбольдо взял в обучение «никчемных девчонок». К тому же он недолюбливал Унку и побаивался, что в любой вспыхнувшей ссоре Мерле и Юнипа встанут на сторону домоправительницы или выдадут ей кое-какие его секреты. Дело в том, что он частенько прикладывался к бутылке доброго красного вина, которую Унка хранила для Арчимбольдо в кухонном шкафу под замком. Она и не подозревала, что Дарио, потрудившись в поте лица, выточил себе второй ключ для шкафа. Мерле уже на третью ночь случайно обнаружила у Дарио незаурядные воровские способности, встретив его в темном коридоре с кружкой вина в руке. Ей и в голову не приходило обратить свое открытие против Дарио, но он с тех пор старался ее избегать, зло косился на нее, хотя и не решался открыто с ней ссориться. Делал вид, что Мерле для него пустое место, хотя само по себе подобное поведение было большим знаком внимания, чем его пренебрежительное отношение к Юнипе.
Мерле, бывало, спрашивала себя, почему Арчимбольдо взял в ученики этого отвратительного мальчишку? Но тут же напрашивался другой не особенно приятный вопрос: а что хорошего он в ней самой увидел? И ответа пока не находилось. Юнипа, например, могла послужить отличным объектом для опытов Арчимбольдо с зеркальными глазами (девочки тем временем узнали, что раньше он на такие эксперименты не отваживался), но что его побудило взять Мерле из приюта? Старик ее никогда в жизни не видел и должен был верить всему, что скажут о ней надзиратели, а Мерле очень сомневалась, что Арчимбольдо услышал о ней одни только добрые слова. В приютском доме ее называли пронырой и воображалой, что на обычном человеческом языке значит «любознательный и полный собственного достоинства человек».
Двое других учеников были всего лишь на год старше Мерле. Один, белокожий рыжеволосый парнишка носил имя Тициан, а второго — коротышку с заячьей губой — звали Боро. Оба страшно радовались тому, что теперь они в мастерской не самые младшие, и постоянно крутились вокруг Мерле, но не позволяли себе ничего такого, что могло ее обидеть. Напротив, если работы у нее было выше головы, они сами ей помогали, не дожидаясь, пока их попросят. А вот Юнипа внушала им нечто вроде страха. Боро вообще предпочитал обходить ее стороной. Мальчики считали Дарио своим вожаком. Они не ползали перед ним на брюхе, как бывало (Мерле это сама видела) в приютских бандах, но подчинялись ему почти беспрекословно. Ведь он уже целый год жил у Арчимбольдо, когда оба туда впервые попали.
Недели через полторы, к полуночи Мерле снова увидела, как Унка спускается в колодец. Мерле было собралась разбудить Юнипу, но передумала. Постояла с минуту у окна, оглядела на крышку колодца и вернулась в постель, хотя сон долго не шел.
В один из ближайших вечеров Мерле рассказала Юнипе о своем наблюдении.
— Она вправду спустилась в колодец? — спросила Юнипа.
— Я тебе о том и говорю!
— Наверное, вниз упало ведро с веревкой.
— Ты полезла бы среди ночи в жутко темный колодец, если бы ведро свалилось? Тогда бы она его
