другой стороны, тот, кто боялся, наверное, и впрямь верил почти всему, что ему рассказывали, — до тех пор, пока рассказчик одновременно сулил спасение.
Она решила пробраться чуть поближе к помосту оратора. Люди были так подавлены его речью, что едва замечали, когда Деа толкала или отодвигала их.
Через некоторое время она подошла уже на достаточное расстояние, чтобы взглянуть Белому прямо в лицо. Она думала, что, рассмотрев его поближе, обнаружит нечто вызывающее почтение и даже благоговение. Быть может, глаза, внушающие доверие, или дружелюбная, ободряющая улыбка. Однако ничего подобного не было. Совсем напротив: Деа показалось, что Белый производит впечатление злого и коварного человека. Ни за что на свете она не доверилась бы ему. Как странно: люди боялись ее отца и в то же время толпами следовали за такой отталкивающей личностью, как этот Белый!
Проповедник все говорил и говорил, но Деа почти не слушала его речей. Она не отрываясь вглядывалась в это мрачное, ящероподобное лицо.
Чем дольше она смотрела, тем отчетливее понимала, что голова Белого действительно похожа на голову ядовитой змеи. Девочка напряженно прищурила глаза, сосредоточившись на облике оратора. Пропади все пропадом! Разве его зрачки не узки, как щели? А зубы не так же остры, как змеиные?
Боже великий, его лицо и вправду изменилось! Оно все больше и больше искажалось, превращаясь в ужасающую, отталкивающую морду некоего чудовища — не ящерицы, не волка, а чего-то абсолютно неведомого, от чего по спине Деа побежали мурашки.
Она в полном смятении огляделась вокруг. Почему же, ну почему никто, кроме нее, не замечал этого?! Толпа все еще почтительно слушала заманчивые слова проповедника. Никто, кажется, не видел того, что отчетливо бросалось в глаза Деа, некую тварь, которая могла называться кем угодно, но только не человеком!
И тут взгляд Белого упал на нее.
Это был не тот случайный рассеянный взгляд, каким оратор время от времени окидывал толпу, скользя по лицам и ни на ком надолго не задерживаясь. Нет, казалось, он намеренно выхватил девочку из всей этой людской массы и холодно уставился на нее. Деа почувствовала, как что-то вонзается в ее сознание и будто сверлит его — что-то острое, как хрустальный клинок. И такое же убийственное.
Но вдруг случилось нечто странное.
Белый вздрогнул. Его речь стала бессвязной, он начал запинаться. Постепенно колющая боль в голове Деа прошла; казалось, невидимое оружие этого монстра натолкнулось на какое-то препятствие, заставившее его отступить.
У Деа не было времени раздумывать об этом. Она круто повернулась и бросилась бежать. Не обращая ни на кого внимания, она продиралась сквозь толпу, наступая на ноги и пиная всех подряд. Она слышала, как Белый снова заговорил, и была уже почти готова к тому, что сейчас он натравит на нее своих слушателей.
«
Но Белый не сказал ничего подобного. Он просто продолжил свое воззвание и больше не обращал на Деа никакого внимания. И все же, когда она оглянулась, то заметила, что проповедник украдкой следит за ней. Она безошибочно чувствовала, как он запечатлевает в своей памяти ее лицо. Ее тело. Ее движения. Он смог бы ее найти, смог бы узнать ее, смог бы…
Толпа осталась позади, и Деа постаралась прогнать от себя всякую мысль о демоне на помосте.
Единственное, чего она сейчас хотела, это как можно скорее увидеть отца. Готен решит, что надо делать и как поступить. Возможно, он еще успеет спасти несчастных, собравшихся на рыночной площади, прежде чем они последуют за Белым в его «Божий путь», который наверняка окончится для них совсем не в Святой земле.
Деа как одержимая мчалась по переулкам, минуя дома, пересекая улицы, пока не очутилась наконец перед цитаделью. Она, конечно, пробежала бы через открытые ворота прямо во внутренний двор, если бы один из охранников не задержал ее.
— Куда? — грубо спросил он, хотя по выражению его лица было ясно, что он не пропустит девочку, что бы она ему ни ответила. — Я хочу к моему от… — начала Деа, но тут же поправилась: — К моему учителю. К Готену, охотнику за ведьмами.
Никто не должен был знать, что она его дочь, и, если бы она заявила об этом здесь, ее тут же, без промедления, вышвырнули бы из города.
— К Готену? Так-так, — повторил охранник с самодовольной ухмылкой. — И чего же ты от него хочешь?
— Попросить его отдать приказ, чтобы с тебя содрали кожу живьем, — выдохнула она в бешенстве, изо всех сил наступила стражнику на ногу и промчалась мимо внутрь цитадели. За своей спиной она услышала громкие крики охранника, к которому тотчас присоединились и другие солдатские глотки.
«
Деа пронеслась мимо человека, который, широко раскинув руки, пытался поймать ее, нырнула под вытянутое копье другого, хотевшего ее остановить. Молнией помчалась она к арке ворот, ведущих в главное здание цитадели. Где же и быть собранию, если не здесь?
Ход, наклонно ведущий от ворот в глубину крепости, был, к великому облегчению Деа, совершенно безлюден. Где-то здесь, вероятно, должен быть боковой вход. За собой она все еще слышала вопли охранников, громыхание их доспехов и пронзительный скрежет клинков, выхваченных из кожаных ножен. Деа отчетливо понимала, что погибнет на месте, если солдаты доберутся до нее. Отец был сейчас ее единственным спасением!
Впереди себя она вдруг увидела женщину, появившуюся из боковой двери и несущую целую стопку простыней. Стопка была так высока, что скрывала лицо женщины. Она с трудом балансировала под тяжестью своего груза и не заметила Деа.
Деа подставила ей ножку. Женщина споткнулась и с криком упала, уткнувшись лицом в свои простыни. Когда она вновь приподнялась и огляделась, Деа уже стояла над ней, сжимая рукоятку своего тупого ножа, полученного когда-то в подарок от деревенского кузнеца в Гибельштайне. Девочка смотрела на служанку, стараясь придать своему лицу как можно более грозное выражение; та, скуля и хныча, поднялась и, высоко подняв руки, убежала.
Деа спрятала нож, собрала белье и понесла его перед собой на вытянутых руках. Теперь ее лицо было надежно спрятано, и она следила за тем, чтобы как-нибудь не высунуть его.
Неся свой груз, она дошла наконец до комнаты с высоким потолком, где множество служанок занимались разной работой. Почти все переносили что-то с места на место. Среди них Деа ничем не выделялась.
Скоро в дверях помещения столпилось около полусотни вооруженных солдат. Они озирались, явно выискивая кого-то. Не найдя, охрана побежала дальше. Они не узнали Деа за грудой простыней. Впрочем, это был только вопрос времени: испуганная служанка наверняка доложит о своей неприятной встрече кому-нибудь из стражи. И тогда уже ни простыни, ни что-либо еще не спасут Деа.
Она снова бежала, углубляясь все дальше в мрачную цитадель, пока наконец не увидела через распахнутые двери одного из залов множество мужчин. И среди них — она с трудом верила своему счастью — был и Готен!
Совещание, видимо, не началось, так как большинство мужчин медленно расхаживали по залу, а кресла, расставленные вокруг огромного стола в центре, пустовали. Там было человек двадцать, а может, далее и больше — так показалось Деа. Готен одиноко сидел на углу стола. Его дочь знала, что он невысокого мнения о других охотниках за ведьмами и не стремится к общению с ними.
Она глубоко вздохнула, бросила наконец на пол простыни и направилась прямо к Готену.
Он увидел ее, лишь когда она подошла совсем близко. Но и другие служители церкви заметили девочку: разговоры смолкли; иные из собравшихся от неожиданности отступили в сторону.
— Деа! — вырвалось у Готена. Она впервые видела его таким изумленным. — Что ты…
Она прервала его, с трудом переводя дыхание:
