Я попытался было еще что-то сказать, но язык затянуло мутными абстракциями, он стал далеким и бесполезным.
-- А сейчас библиотека вроде как не работает, правда? -- спросила она. -- То есть, после полуночи она открыта только для особых книг, для опоздавших полуночников, вроде моей, да?
-- Да, она «закрыта», но...
-- Но что? -- спросила она.
Сам не знаю, откуда взялось это «но», -- но оно так же быстро испарилось, вернувшись в свое забвение предлогов и союзов.
-- Ничего, -- сказал я.
-- Тогда лучше погасите здесь свет, -- сказала она. -- Зачем зря жечь электричество?
-- Да, -- согласился я, наощупь закрывая за собой дверь и чувствуя, как эта робкая на первый взгляд, несчастная девушка оборачивается, оборачивается чем-то сильным, и я не знаю, что мне с этим делать.
-- Я лучше выключу свет, -- сказал я.
-- Да, -- сказала она.
Я выключил свет в библиотеке и включил у себя в комнате. Но пока за нами дверь закрывалась, а перед нами открывалась, зажегся не только свет.
-- У вас очень простая комната, -- сказала она и положила пальто мне на кровать. -- Мне нравится. Должно быть, вам в ней очень одиноко -- со всеми этими недотепами и придурками, которые носят сюда свои книги, -- включая меня.
-- Я называю это место домом, -- ответил я.
-- Грустно, -- сказала она. -- И давно вы здесь?
-- Много лет, -- ответил я. И черт с ним.
-- Вы слишком молоды, чтобы жить здесь так долго, -- сказала она. -- Сколько вам лет?
-- Тридцать один.
-- Хороший возраст.
Она повернулась ко мне спиной и стала рассматривать буфет у меня в кухне.
-- На меня можно смотреть, -- не повернув головы ни на пядь, произнесла она. -- Странно, но я почему-то не возражаю, чтобы вы на меня смотрели. На самом деле, мне это даже приятно, поэтому не стоит так по-бандитски таиться, когда вы меня рассматриваете.
В ответ я рассмеялся.
Неожиданно она развернулась и посмотрела на меня -- сначала вполовину, потом целиком, а затем мягко улыбнулась.
-- Мне действительно было очень непросто.
-- Кажется, я почти понимаю, -- сказал я.
-- Вот и славно, -- сказала она. Потом подняла руку и смахнула назад длинные черные волосы. За ушами вихрем пронесся смерч летучих мышей.
-- Я бы выпила кофе, -- сказала она, глядя на меня.
-- Сейчас поставлю, -- ответил я.
-- Нет, давайте я сама. Я умею варить хороший кофе. Это моя особенность. Зовите меня Королевой Кофеина.
-- Вот же черт, -- сказал я, несколько смутившись. -- Простите, но у меня только растворимый.
-- Тогда пусть будет растворимый, -- сказала она. -- Мы знали, на что шли. Может, и с растворимым справлюсь как-нибудь особенно. Кто знает? -- И улыбнулась.
-- Я сейчас вам все достану, -- сказал я.
-- Нет-нет, -- сказала она. -- Давайте, я сама. Мне любопытно, что у вас за кухня. Я хочу узнать о вас как можно больше, и лучше всего начать с этой маленькой кухни. Я уже вижу, что мы с вами похожи. Вы в этом мире не дома.
-- Давайте, я вам хотя бы кофе достану, -- сказал я. -- Он...
-- Сядьте, -- велела она. -- Не суетитесь. Растворимый кофе может делать только один человек. Я сама все найду.
Я сел на кровать рядом с ее пальто.
Она нашла все и приготовила кофе так, будто это был парадный обед. Я никогда не видел, чтобы к чашке растворимого кофе подходили с такой заботой и красноречием. Как будто кофе -- балет, а она сама -- балерина, что описывает пируэты между ложкой, чашками, банкой и кастрюлькой с кипятком.
Она разгребла завалы на моем столе, но потом решила, что кофе нам следует пить на кровати, потому что там удобнее.
Мы уютно устроились на кровати, словно пара клопов в матрасе, пили кофе и разговаривали о жизни. Она работала техником-лаборантом в маленьком институте, ставившем эксперименты на собаках в надежде разгадать более насущные тайны науки.
-- Как вы нашли эту работу? -- спросил я.
-- По объявлению в «Кроникл».
-- А что случилось в университете Сан-Франциско?
-- Надоело. В меня влюбился преподаватель английского. Я сказала, чтобы он проваливал, а он провалил меня. Я разозлилась и перевелась в университет Калифорнии.
-- А там?
-- Та же история. Прямо не знаю, что у нас с преподавателями английского. Стоит им меня увидеть, и они падают, как гильотины.
-- Где вы родились?
-- В Санта-Кларе. Ладно, я уже наотвечалась на ваши вопросы. Теперь вы мне расскажите, как нашли эту работу. Что скажете, господин библиотекарь?
-- Я ею просто завладел.
-- Я так понимаю, никакого объявления в газете не было?
-- Не-а.
-- И как же вы ею завладели?
-- Парень, работавший здесь до меня, терпеть не мог детей. Он боялся, что они сопрут его ботинки. Я принес ему свою книгу, он стал записывать ее в Гроссбух Библиотечного Фонда, и тут прибегают двое детей -- парень заорал, как ненормальный, а я сказал, что лучше сам займусь библиотекой, а он пусть поищет место, где не бывает детей. Он ответил, что у него и так уже крыша едет, и я получил работу.
-- А чем вы занимались до того, как пришли сюда?
-- Дурака валял: консервные фабрики, лесопилки, заводы. Пару лет меня содержала одна женщина, но потом ей надоело, и она дала мне пинка под зад. Не знаю, -- сказал я. -- До того, как я пришел работать сюда, все было довольно запущенно.
-- Что вы собираетесь делать, когда бросите эту работу, и собираетесь ли вы ее бросать?
-- Не знаю, -- ответил я. -- Что-нибудь появится. Может, найду другую работу или другую женщину, чтобы меня содержала, а может, напишу роман и продам его киношникам.
Это ее развеселило.
Мы допили кофе. Смешно, потому что мы вдруг заметили, что пить нам больше нечего, а мы оба по- прежнему сидим на кровати.
-- Что будем делать? -- спросила она. -- Кофе больше нет, и уже поздно.
-- Не знаю, -- ответил я.
-- Наверное, будет слишком банально -- просто улечься вдвоем в постель, -- сказала она. -- Но я не могу придумать ничего лучшего. Я не хочу ехать домой и спать одна. Вы мне нравитесь. Я хочу остаться здесь с вами.
-- Это странно, -- сказал я.
-- Вы хотите спать со мной? -- сказала она, не глядя на меня, но не глядя и в сторону. Ее глаза были где-то между полувзглядом на меня и полумыслью о чем-то еще.
-- Идти нам больше некуда, -- сказал я. -- Если бы вы ушли сегодня, я бы чувствовал себя преступником. Очень трудно спать с чужими. Я бросил это много лет назад, но мы ведь с вами не чужие.
