Как Сенька видел собачью свадьбу
Не выдал Эраст Петрович, справедливый человек, сироту на произвол судьбы. Мало того – велел собирать вещички и увёз к себе на квартиру, в тот самый Ащеулов переулок, где Сеньке на свою беду (а может, и не на беду, а совсем наоборот – как знать?) взбрело в голову стырить узелок у «китаезы».
Квартира была диковинная, не как у обыкновенных людей.
В одной комнате вовсе никакой мебели не было, на полу полосатые матрасы и боле ничего. Там хозяин с Масой рэнсю делают, японскую гимнастику. Посмотреть – ужас что такое. Молотят друг дружку руками-ногами, как только до смерти не убьют. Маса стал и Сеньку звать – вместе метелиться, но тот напугался, на кухню убежал.
Кухня тоже интересная, в ней начальник Маса. Плиты нет вовсе, бочки с капустой-огурцами тоже. Зато в углу большой железный шкаф под названием рефрижератор. В нем завсегда холодно, как в леднике, и на полках лежит сырая рыба. Они, квартирные жильцы, её кусками режут, коричневым уксусом кропят и прямо так зрескают с рисом. Сеньке на завтрак тоже давали, но он не опоганился, одного рису пожевал немножко. И чаю пить не стал, потому что он был невзаправдошный – жёлтый какой-то и совсем несладкий.
Спать Сеньке определили в комнате у сенсея, а там и кроватей-то нет, одни подстилки на полу, будто в Кулаковской ночлежке. Ладно, рассудил Скорик, лучше поспать на полу, чем в сырой земле с пером в боку. Потерпим.
Чудней всего был хозяйский кабинет. Одно название, а так больше на механическую мастерскую смахивало. Там на полке книжки, по большей части технические, на чужестранных языках; стол завален листами бумаги с непонятными рисунками (называется «чертежи» – видно оттого, что в них черт ногу сломит); у стен – всякие железки, пружины, резиновые обода и много чего другого. Это потому, что Эраст Петрович – инженер, выучился в самой Америке. У него и фамилия нерусская: господин Неймлес. Сеньке очень хотелось расспросить, для какой надобности потребны все эти штуковины, но тогда, в первый день Ащеуловской жизни, не до того было.
Спали допоздна, после этакой-то ночи. Как пробудились – господин Неймлес с Масой давай по матрасам прыгать, да кричать, да колошматить один другого, потом, значит, сырятины своей покушали, и повёз Сенька Эраста Петровича знакомиться со Смертью.
По дороге меж ними вышел спор про то, какая она, – Смерть, – хорошая или плохая.
Эраст Петрович говорил, плохая.
– Судя по тому, что вы мне рассказали, Скориков, эта женщина упивается своей способностью м- манипулировать людьми, да не просто людьми, а самыми жестокими, безжалостными преступниками. Она осведомлена об их злодействах, безбедно существует на награбленные деньги, однако сама вроде как ни в чем не повинна. Мне знакома эта порода, она встречается во всех странах и во всех слоях общества. Так называемые инфернальные женщины абсолютно безнравственны, они играют человеческими жизнями и судьбами, только эта игра и приносит им удовлетворение. Неужто вы не видите, что она и с вами поиграла, как к-кошка с мышкой?
И так он сердито это говорил, на себя совсем непохоже, будто от тех инфернальных женщин ужасно настрадался, прямо всю жизнь они ему перепахали.
Только Смерть никакая не инфернальная и не безнравственная, а несчастная. Ничего она не упивается, а просто потеряла себя, найти не может. Так Сенька ему и сказал. Даже не сказал – в голос выкрикнул.
Эраст Петрович вздохнул, улыбнулся, но печально, без насмешки.
– Ладно, – говорит, – Скориков. Я не хотел задеть ваши чувства, только, боюсь, вас ждёт болезненное разочарование. Что, она, действительно, так уж хороша, эта хитровская К-Кармен?
Кто такая Кармен, Сенька знал, ходили с Жоржем в Большой театр на неё смотреть. Испанка эта была толстая, крикастая, всё ножищами топала и рукой в жирный бок упиралась, будто крючит её. Вроде умный человек Эраст Петрович, всё при нём, а ничего в женщинах не понимает. У слуги бы своего поучился, что ли.
– Да Кармен ваша против Смерти жаба болотная, – сказал Скорик и ещё сплюнул для убедительности.
На повороте с Покровского бульвара на Яузский Сенька привстал в пролётке и тут же обратно нырнул, вжался в сиденье.
– Вон ейный дом, – шепнул. – Только нельзя к ней сейчас. Трутся там двое, видите? Звать Дубина и Клюв, оба из Упыревой колоды. Увидят меня – беда.
Эраст Петрович наклонился, тронул извозчика за плечо:
– Проезжайте за угол, остановите на Солянке. – И Сеньке. – Кажется, происходит что-то интересное? Вот бы п-посмотреть.
Когда упыревских проехали, Скорик снова распрямился.
– Посмотреть – это навряд ли, а подслушать можно. И повёл Эраста Петровича к потребному дому дворами. Бочка, какую Сенька к окну ещё вон когда подкатил, так и стояла, никуда не делась.
– Всунетесь? – показал Скорик на приоткрытую фортку ватер-клозета.
Господин Неймлес прямо с места, без разбежки, впрыгнул на бочку, потом подпрыгнул ещё раз, подтянулся на руках и легко, словно бы играючи, ввинтился в малый квадратик – только каблуки мелькнули. Сенька тоже полез, не так ловко, но все же через небольшое время оказался в нужнике и он.
– Странный способ проникать к д-даме, – прошептал Эраст Петрович, помогая Скорику спуститься. – Что за дверью?
– Горница, – выдохнул Сенька. – В смысле, гостиная. Можно тихонько щёлочку приоткрыть, но только совсем чуть-чуть.
– Хм. Я вижу, сей способ наблюдения вами уже з-запатентован.
На этом разговоры закончились.
Эраст Петрович чуточку, на волосок, шевельнул дверь и припал глазом к щёлке. Скорик потыркался и так, и этак (тоже ведь интересно), и в конце концов приспособился: сел на корточки, прижался к бедру господина Неймлеса, лбом к косяку. Короче, занял место в партере.
Увидал такое, что засомневался в зрении – не врёт ли?
Посреди комнаты стояли в обнимку Смерть с Упырём, и этот слизень сальноволосый гладил её по плечу!
Сенька не то всхлипнул, не то шмыгнул носом – сам толком не понял – и был немедленно шлёпнут господином Неймлесом по затылку.
– Кралечка моя, – промурлыкал Упырь жирным голосом. – Утешила, усластила. Я, конечно, не Князь, самоцветов тебе дарить не в возможности, но платочек шёлковый принесу, индейский. Красоты неописуемой!
– Марухе своей отдай, – сказала Смерть, отодвигаясь. Он оскалился:
– Ревнуешь? А Манька моя неревнивая. Я вот у тебя, а она за углом на стрёме стоит.
– Вот и дай ей, за утружение. А мне твои подарки ни к чему. Не этим ты мне дорог.
– А чем? – ещё пуще заулыбался Упырь (Сенька скривился – зубы-то жёлтые, гнилые). – Вроде Князь ухарь ухарем, только я-то, выходит, лучше?
Она коротко, неприятно хохотнула.
– По мне лучше тебя никого нет.
Этот на неё уставился, глаза прищурил.
– Не пойму я тебя… Хотя баб понимать – понималки не хватит.
Схватил её за плечи и давай целовать. Сенька от горя лбом об деревяшку стукнулся – громко. Эраст Петрович его снова но маковке щёлкнул, да поздно.
Упырь рывком развернулся, револьвер выхватил.
– Кто там у тебя?!
– Экий ты дёрганый, а ещё деловой. – Смерть брезгливо вытирала губы рукавом. – Сквозняк по дому гуляет, двери хлопают.
