туристического сезона. Она переходит на другую сторону Тринадцатой северо-западной и останавливается у обочины, в тени огромного, сложенного из красного кирпича здания тюрьмы. Даже в тени она начинает потеть, но надеется, что благодаря обработке антиперспирантом пятна под мышками не расплывутся. Вскоре у обочины останавливается серебристый седан «крайслер», и Лорна ныряет в салон, радуясь прохладе, созданной кондиционером. Шерил Уэйтс, ее лучшая подруга, тоже одета в полотняный костюм, но сшитый из ткани цвета фуксии. Под ним у нее белая блузка из полиэстера с фонтаном кружев у горла, на губах помада того же цвета фуксии, глянцевый блеск которой особенно эффектен на фоне кофейного цвета кожи. Росту Шерил почти такого же, как Лорна, а весит на двадцать фунтов больше, но она совершенно не заботится о фигуре, будучи уверена, что и так выглядит потрясающе, и, насколько может судить Лорна, муж Шерил полностью разделяет ее уверенность.
Лорна нередко задается вопросом, какова основная причина их дружбы, и порой ее одолевают недостойные мысли насчет того, что Шерил пользуется резким контрастом между ними. И хотя черная женственность подруги затмевает ее собственную, она все равно любит ее и ощущает ответную любовь. Впрочем, может быть, это тоже иллюзия? Кто теперь может сказать?
Они подружились еще в первый день занятий в Барри-колледже, обе получили степень магистра, и с той поры, пропустив лишь время, проведенное Лорной на севере, в Корнелле (степень доктора философии), она раз в неделю непременно обедала с Шерил Уэйтс и, можно сказать, стала членом ее семьи. Шерил являлась психиатром социальной службы и возглавляла отдел психического здоровья в Либерти-сити, бедном черном районе Майами, где ее считают то святой, то толстозадой сукой, причем нередко одни и те же люди, в зависимости от настроения.
Они отправляются в умеренно дорогой ресторан в прибрежном отеле с прекрасным видом на бухту Бискайн. Цены там, в этом сходятся они обе, довольно высоки, но меню того стоит. Подруги ревностно блюдут очередь по оплате счета. В ожидании заказа женщины обмениваются новостями, которые, учитывая образ их жизни, на восемьдесят процентов состоят из забавной болтовни Шерил, всегда предваряемой фразой «дисфункция в здоровой черной семье». Она с удовольствием рассказывает о муже Леоне, патрульном лейтенанте в полицейском управлении Майами, самом никчемном мужчине на свете, и троих дефективных, непослушных детях, обреченных сгинуть на улицах. Все это, разумеется, не соответствует действительности: дети у нее нормальные, а уж муж и вовсе выше всяких похвал. В ответ Лорна рассказывает истории о своих пациентах, включая Дидерофф и ее святых, — конечно, не называя никаких имен. Шерил, похоже, эта история заинтересовывает, но ведь ее подруга особа религиозная, католичка, а стало быть, по мнению Лорны, в этом смысле недалеко ушла от вышеупомянутой пациентки. Остальная часть их разговора посвящена, как обычно, Лорне и мужчинам.
— Есть кто-нибудь на горизонте? — спрашивает Шерил.
— Никого подходящего.
— Тяжелый случай.
— Ну, перестань. Мне всего тридцать четыре.
— Ага. Насколько мне известно, ты пока не встречалась ни с одним стоящим мужчиной. Все эти тощие белые интеллектуалы до безобразия инфантильны и хотят, чтобы ты была им мамочкой, пока они морочат тебе голову. Тебе нужно как-то разобраться в своей жизни, девочка.
— У меня все в порядке, Шерил. В этом штате отсутствие постоянного мужчины не является уголовно наказуемым деянием. И вот о чем я задумалась: почему это всякий наш ланч непременно заканчивается обсуждением моей сексуальной жизни? Я хочу сказать, что это уже приелось, ты не находишь?
— Я скажу тебе, что точно приелось, дорогуша! Это когда ты звонишь мне в два часа ночи и начинаешь охать и ахать насчет того, что тебя в очередной раз кинул очередной придурок.
— Ладно. Теперь я буду звонить тебе исключительно в рабочее время.
— О, ради бога! На то ведь и друзья, дурочка упрямая! Просто я переживаю за тебя. Я хочу, чтобы ты была счастлива! Постоянно. Гуляла со славным малым по зеленым полям, полным цветов.
— Как в рекламе туалетной бумаги.
— Именно. Правда, каждая четвертая рекламная пара черная, а чуваки в роликах частенько смахивают на гомиков. Но если серьезно, то ты просто обязана изменить свой образ жизни.
— Ага, изменись сама и изменится мир, как в песне поется.
— А что, правильно. Песни не врут, дорогуша, да. Они не врут.
— Ты твердо вознамерилась изменить мою жизнь, превратив ее в некое семейное блаженство, не так ли? Руководствуясь при этом извечной мудростью, заключенной в старой популярной песне?
— И моими отточенными практикой профессиональными навыками социального работника. Но хватит трепаться попусту, лучше ты мне вот что скажи, тебе не приходило в голову подумать о копе?
— Да я с ними работаю бок о бок.
— Дурочка. Я имею в виду не работу. Ты не подумывала о том, чтобы начать встречаться с полицейским?
— Ну, дорогая, опять ты меня озадачила, — растерянно отвечает Лорна. — Это не по моей части.
— А собственно говоря, почему?
— Потому что… Дай подумать. Послушай, ты знаешь, я люблю Леона, но мне нужен… как бы это выразиться, чтобы ты не сочла меня высокомерной задавакой…
— Не тяни: будь у меня такое желание, я бы давно могла счесть тебя кем угодно, благо поводов хоть отбавляй.
— Спасибо на добром слове. Так вот, мне нужен человек, с которым, кроме всего прочего, было бы о чем поговорить. Пообщаться. Человек, который читает книги.
— Леон читает книги.
— Я имею в виду
— Тебе обязательно нужен интеллектуал, а?
— Наверное, да.
— Как папочка?
Лорна делает вид, будто смотрит по сторонам, как бы в поисках официанта.
— Извини, мне казалось, что мы можем обойтись без психотерапии. Принесут нам счет или нет?
Шерил, однако, оставляет этот возглас без внимания и, окинув подругу явно одобрительным взглядом, говорит:
— Слушай, мне внезапно пришло в голову кое-что интересное.
— Что еще? Сразу скажу, выражение твоего лица мне не нравится.
— Мне пришло в голову, что тебе обязательно нужно познакомиться с Джимми Пазом.
— А почему? Он интеллектуал?
— Во всяком случае читать умеет, это я знаю точно. Послушать Леона, так это самый умный парень, когда-либо работавший в их департаменте за всю историю его существования.
— Наверное, отучился три семестра в двухгодичном колледже.
— Вот теперь ты ведешь себя как высокомерная задавака, — заявляет Шерил, устремляя на нее такой взгляд, каким обычно награждается кто-нибудь из расшалившихся отпрысков или досадивших ей подопечных-наркоманов.
Лорна чувствует, что снова краснеет.
— Ладно. Это я зря.
— Я прощаю тебя, точнее, прощу, если ты зайдешь к нам через субботу. Мы устраиваем вечеринку, проводы в отставку Амоса Грили. Ты с ним знакома.
— Наставник?
— Угу. В общем, Паз там будет. Будут и белые. У нас нет предубеждений или чего-то подобного.
— Он кубинец, верно?
— Афрокубинец.
— Значит, не очередной носитель свинского мужского шовинизма?
Шерил смеется, долго и громко, привлекая к себе внимание с соседних столиков.
— Дорогая, они
