«Отдельного рассмотрения заслуживает вопрос об источниках пополнения бандформирований оружием и боеприпасами. Конечно, многое из этого осталось в Чечне после вывода оттуда войск в конце 1991 г. [1322]. Однако есть и новые каналы поступления оружия.
Чеченская оппозиция подтверждает наличие в бандформированиях переносных зенитных ракетных комплексов типа «Стингер». Они были доставлены Хаттабу в мае-июне этого года из Афганистана через Турцию и Грузию. Вместе с тем оппозиция считает, что основных организаторов поставки оружия и боеприпасов следует искать в России. И сделать это не так трудно. В частности, по маркировкам на боеприпасах, номерам на оружии, химическому анализу стали можно проследить всю цепочку их продвижения, начиная от изготовления. Если это невозможно, значит за этим «бизнесом» стоят весьма влиятельные люди, против которых бессильны даже органы ФСБ».
То же «НВО» [1323] спустя два с половиной месяца после начала операции в Чечне, когда освобожденной считалась уже большая часть территории республики, привело достаточно впечатляющие данные, согласно которым потенциал вооруженных боевиков превосходил тот, что имелся у них в октябре. «По данным военной разведки, — сообщала газета, — численность основного состава бандформирований составляет 22–25 тыс. боевиков. На их вооружении не менее 28 танков, 61 единица БМП и БТР, 14 зенитных установок, батарея установок системы залпового огня «Град», 20 единиц 152-мм гаубиц и 122-мм минометов. Это, не считая внушительного количества 82-мм минометов, ручных противотанковых гранатометов различных модификаций, а также зенитных ракетных переносных комплексов типа «Стрела-2», «Игла» и «Стингер».
Разнобой в столь важном вопросе, как оценка вооруженности боевиков, позволяет оценить потенциал влияния кругов, очевидно, не заинтересованных в быстрой и эффективной реализации армией поставленных перед ней задач. Чем дальше углублялись войска в Чечню, тем это становилось очевиднее, к чему мы еще вернемся. Одновременно источники Интерфакса в Главной военной прокуратуре выразили озабоченность тем, что Объединенная группировка на Северном Кавказе испытывает серьезные проблемы, которые отрицательно влияют на выполнение боевых задач. Сотрудники прокуратуры, изучив состояние дел в войсках, одной из основных проблем назвали оснащение частей и подразделений федеральных сил боевой техникой. По их данным, общая исправность вертолетного парка армейской авиации Северо-Кавказского военного округа составляла менее 50 %, а боевых вертолетов — 53 %. Указывалось, что около 80 % вертолетов летает с агрегатами, у которых истекли сроки эксплуатации; из-за сокращения лимита ГСМ значительно снизился уровень подготовки летного состава. Технические недостатки и слабая подготовка личного состава по пользованию средствами связи привели к тому, что подразделения МВД четырежды попадали под удары армейской авиации, в результате чего погибли 17 и ранены 77 человек [1324].
Тем не менее, подводя предварительные итоги действий авиации на Северном Кавказе, главком ВВС РФ Анатолий Корнуков заявил 25 сентября, что для продолжения воздушной атаки против террористов у авиации есть и боеприпасы, которых на складах скопилось в 3–4 раза больше положенного, и топливо, выделенное федеральным Центром из госрезерва. Однако в интервью Главкома, опубликованном в «НВО» 19 ноября 2000 года под заголовком «Корнуков озабочен состоянием техники ВВС», он констатировал: «Самая большая беда — морально и физически устаревает техника. В бедственном положении полки, вооруженные истребителями Су-27, - низка исправность по двигателям и выносной коробке агрегатов. Их нужно закупать. После окончания нынешних событий это станет приоритетной задачей».
Получила ли армия новейшую российскую технику? Мой весьма надежный источник подтвердил промелькнувшую в прессе информацию, согласно которой всю зиму на аэродроме в Моздоке простояли три «Черные акулы», но войска в Чечне так и не дождались их. Причиной, как полагают, было предупреждение нескольких арабских стран о том, что они откажутся покупать эти вертолеты в случае, если последние будут использованы в Чечне. Самым удивительным для меня здесь было то, что мой собеседник, сам вертолетчик высокого ранга, не усмотрел в таком поведении правительства по отношению к собственной воюющей армии чего-либо особо аморального; и это, пожалуй, лучше многого другого характеризует атмосферу, в которой под огонь вновь пошли только что призванные солдаты-срочники.
По тем же данным Военной прокуратуры, комплектование Объединенной группировки являлось серьезной проблемой. В ноябре-декабре 1999 года подлежали увольнению 40 % военнослужащих, принимающих участие в операции в Чечне, из них желание продолжить службу по контракту изъявили менее 2 %. Зато в операции приняло участие немало военнослужащих, призванных на службу в мае-июне 1999 года.
22 октября главный военный прокурор генерал-полковник юстиции Юрий Демин сообщил: «Ряд воинских частей укомплектовали почти наполовину военнослужащими, которых с учетом требования закона нельзя направлять в республику Дагестан [1325].
При проверке на одном из опорных пунктов обнаружили, что воинское подразделение отдельного мотострелкового батальона было укомплектовано на 90 % военнослужащими со сроком службы в 1–2 месяца. Какой отпор экстремистам смогут оказать эти необстрелянные молодые ребята? А потом, это влечет за собой неоправданные потери личного состава» [1326].
Действительно, на начало ноября в Российской армии уже были погибшие, в том числе и среди недавно призванных. Однако число погибших в ходе первого этапа операции являлось одной из главных тайн начинающейся войны. 20 октября первый заместитель начальника Генштаба генерал-полковник Манилов заявил, что с начала боевых действий на Северном Кавказе (в Дагестане и в Чечне) погибло «около 190 военнослужащих Минобороны и около 400 получили ранения».
Эти цифры совершенно неправдоподобны: как уже говорилось, по уточненным данным только в Дагестане погибли 197 военнослужащих Минобороны и 17 сотрудников МВД. Даже с учетом неизбежной погрешности (+-7), получается, что из российских военнослужащих на первом этапе операции не погиб ни один человек, что представляется совершенно невероятным. Ведь не было контактных боев, но боевые-то действия все-таки были, а чеченцы вовсе не принадлежат к числу тех, кто ударившему их по одной щеке подставляет другую и не отвечает выстрелом на выстрел.
Удуговская пропаганда называла фантастические цифры убитых российских военнослужащих, но это была именно пропаганда, и такую статистику, разумеется, всерьез принимать не стоит. А вот Комитет солдатских матерей утверждал, что с начала войсковой операции в Чечне до конца октября общие потери федеральных сил превысили 300 человек, не считая умерших в госпиталях от ран. И хотя Комитет тоже склонен завышать статистику, в данном случае его данные представляются более достоверными и подтверждаются другими, косвенными источниками.
А коль скоро это так, то — даже с учетом того факта, что речь идет о последней декаде октября, когда начались уже настоящие ожесточенные бои, приходится признать, что погибшие были и на первом этапе. Да и как их не могло быть, если действий снайперов никто не отрицает, а высокая эффективность этих действий была продемонстрирована еще в первую чеченскую кампанию? Остается гадать, чем руководствовалось Минобороны, замалчивая потери [1327] первого этапа операции; но можно высказать гипотезу, что такое замалчивание было одним из элементов психологической обработки общества [1328] с целью облегчить переход ко второму этапу операции. А это означало переход Терека, о котором вначале речь не шла.
16 октября войска заняли господствующие высоты по границам Чечни с Дагестаном и Ингушетии, закрепились на левом берегу Терека и Терском хребте, отрезав тем самым три северных района от остальной территории республики.
Командующий группировкой российских войск на Северном Кавказе генерал Виктор Казанцев объявил о завершении первого этапа операции в Чечне.
На этом предполагалось сделать паузу до весны. Согласно планам Минобороны, пехота должна была перейти «на зимние квартиры», боевиков, оставшихся без света, тепла, продовольствия и горючего, предполагалось интенсивно обрабатывать артиллерией. Такой сценарий мотивировался многими соображениями — в первую очередь, тем, что туман и снег практически лишают авиацию возможности поддерживать войска с воздуха, а машины со всепогодным оборудованием только начали поступать на Кавказ. Серьезным было и второе соображение: собранные со всех концов страны войска не успели подготовиться к серьезной войне в крупных населенных пунктах и горных районах, а специальные горные части, несмотря на горький опыт войны 1994–1996 годов, так и не были созданы.
