говорит даже о полумиллионе человек, и цифры того же порядка называла французская организация «SOS-расизм» еще до формального окончания войны.
Во всяком случае, количество бомб, сброшенных на Ирак, поражает воображение: ведь по данным, которые привел уже в январе 2000 года в иракском еженедельнике «Аз-Завра» руководитель гражданской стороны Ирака генерал Касем аш-Шамри, количество неразорвавшихся бомб и иных взрывных устройств, сброшенных на Багдад и другие города страны, превышает 372 тысячи. Однако же и те, что разорвались, то есть подавляющая часть, метались далеко не с такой компьютерной точностью, как это подавалось на пресс-конференциях в ходе войны. Сегодня картина предстает иной.
На протяжении 43 дней Ирак подвергался бомбардировкам, не имеющим прецедента в истории, но в ходе этих бомбардировок бомбы с лазерным наведением и другие высокотехнологичные средства составили всего лишь 7 % от общего числа бомб, сброшенных на иракские цели, — то есть 6520 тонн из общего количества 88500 тонн. Эти данные Эрик Лоран приводит в своей книге «Секреты Белого дома», ссылаясь на конфиденциальные источники в Пентагоне. Согласно тем же источникам, 81980 тонн «классических», то есть неуправляемых бомб, имели точность попадания примерно в 25 %.
Другие цифры еще более ошеломительны. Тогда как высокоточное оружие поразило цели в 90 % случаев, 70 % обычных бомб, сброшенных на Ирак и Кувейт американскими самолетами, в цель не попали.
Стоит ли удивляться после этого, что специальная комиссия ООН, оценивая состояние Ирака после войны, пришла к выводу: в результате бомбардировок, обстрелов, наземных сражений Ирак находится в состоянии, близком к «апокалипсическому» и отброшен в «доиндустриальную эпоху».
Не следует думать, однако, что такое разрушение потенциала развития страны, ставшей первой — но отнюдь не последней — жертвой карательных акций безнаказанно действующей сверхдержавы, явилось следствием лишь случайных попаданий. Случайно не могли быть разрушены не только все мосты, автомобильные и железнодорожные трассы, но и все электростанции, вследствие чего перестали работать системы водоснабжения и канализации, а страна оказалась под угрозой парализации всей жизнедеятельности.
Здесь скорее можно говорить о новом типе военного воздействия, а именно: об обеспеченной как техническим превосходством, так и полной правовой и нравственной бесконтрольностью возможности манипулировать историческим временем, искусственно моделируя те цивилизационные разрывы, которые существовали между белыми и «туземцами» в эпоху первого колониального раздела мира. Выражение «вбомбить в каменный век» как раз и родилось после войны в Заливе, и это вовсе не метафора.
К 28 февраля, когда в обращении к нации Буш объявил о прекращении войны, стало совершенно ясно, что Коалиция может действительно выполнить подобную угрозу, поставив страну и ее армию в положение едва ли не более беспомощное, нежели туземцы эпохи колониальных завоеваний: те, по крайней мере, оставались в привычной для себя среде обитания. Генерал Халед зафиксировал это, даже будучи союзником сверхдержавы, — так что же говорить о ее жертве? Саудовский принц пишет: «Для военных, вроде меня, этот кризис имел еще один аспект — открыл глаза на произошедшие революционные изменения в области методов ведения современной войны, ярко высветил расширяющуюся пропасть, отделяющую наши возможности от возможностей развитых стран [174], несмотря на большие усилия с нашей стороны дотянуться до их уровня».
И далее: «С сугубо военной точки зрения самая большая ошибка Саддама состояла в том, что он не учел огромный разрыв между возможностями его армии и изощренными, новейшими видами вооружений, имеющихся в руках сверхдержавы».
Думается, все было сложнее. Разумеется, Саддам понимал эту разницу, но не предполагал, что сверхдержава [175] не только безнаказанно, но даже при поддержке и одобрении как ООН, так и другой, теперь уже бывшей, сверхдержавы применит свою многократно превосходящую мощь против одной из стран «третьего мира». В этом-то, а отнюдь не в «дурном» поведении Саддама Хусейна и заключалась абсолютная новизна ситуации. США жаждали продемонстрировать миру как набранную в 1980-е годы военную мощь [176], так и волю к господству. А потому, не будь Саддама, нашелся бы какой-нибудь другой повод как для подобной демонстрации, так и, в особенности, для перехода к утверждению того нового мирового порядка, о котором — как о главной цели США — Дж. Буш объявил именно после войны в Заливе.
Национальным суверенитетам, как и самой идее сообщества равнодостойных наций, положенной в основание ООН, всей системе международных норм, выработанных за десятилетия тяжких совместных трудов, приходил конец, и это стало особенно очевидно именно по окончании войны — а скорее, уже в процессе ее окончания, так не похожем на общепринятые процедуры окончания войн. Теперь, при панорамном обзоре всех событий, ясно, что классической процедуры окончания войны [177]* не последовало не только потому, что Буш поддался соблазну формулы «сточасовой войны», по аналогии с «шестидневной войной», — хотя версия эта имеет широкое хождение. Главное, на мой взгляд, заключается в другом: именно сама «аморфность и неопределенность» финала становилась мощным инструментом дальнейшего разрыхления всей системы сложившихся международных норм и сколь угодно длительного, никак не оформленного юридически вмешательства в дела региона, не говоря уже о давлении на побежденную сторону. Этим целям предназначено было служить также сохранение Саддама как предельно демонизированной фигуры, само присутствие которой позволяет произвольно отменять действующее право в отношении граждан целой страны. Позже по этой же болванке будут отливаться образы Радована Караджича, Ратко Младича, не говоря о Слободане Милошевиче.
И вот к этому, похоже, действительно никто не был готов, включая самого Саддама Хусейна. Во всяком случае, об этом свидетельствуют события 15 февраля 1991 года, когда Совет революционного командования в Багдаде сообщил, что Ирак готов выполнить резолюцию Совета Безопасности № 660 и вывести свои войска из Кувейта без всяких предварительных условий. Ирак, однако, попытался увязать свой уход с аналогичным уходом Израиля с оккупированных территорий и потребовал также, чтобы, в случае отказа, на Израиль были наложены такие же санкции, что и на Ирак. И в самом Ираке, где люди высыпали на улицы, да и повсюду в мире это заявление вызвало радость и было воспринято как достаточное основание для прекращения огня.
В самой же увязке не было ничего экстраординарного — во всяком случае, для довоенного периода. Так Саддам пытался ставить вопрос еще осенью 1990 года [178], и тогда такой подход нашел сочувственный отклик не только у министра иностранных дел Великобритании и президента Франции, но даже, в известной мере, и у самого Буша. Несомненно, важнейшую роль должна была сыграть позиция СССР, и останься линия его поведения прежней, события в Заливе могли бы развиваться иначе. Основания же для жесткой увязки дополнительно дал сам Израиль, когда 8 октября 1990 года израильская полиция в Иерусалиме расстреляла 21 палестинца. В ответ на принятую ООН резолюцию и ее намерение прислать экспертную комиссию для расследования инцидента Ицхак Шамир заявил, что члены комиссии могут посетить Израиль исключительно как туристы. Это переполнило даже чашу терпения Джеймса Бейкера, который сравнил такую реакцию на резолюцию ООН с позицией самого Саддама Хусейна.
Но эмоции одно, а прочные союзнические отношения — другое. Разумеется, с головы Израиля не упал ни один волос, и, более того, для защиты от пресловутых «Скадов» американцы поставили в Израиль перехватные установки «Пэтриот», избежав таким образом главной опасности: втягивания Израиля в войну и, как следствие, выхода арабских государств из Коалиции.
Что до предложения Саддама, то оно было с порога отвергнуто: не помогли и запоздалые, притом весьма робкие попытки СССР поддержать подобную постановку вопроса. Американцы даже не сделали перерыва в бомбардировках, а переходя к наземной операции, вообще не контактировали с ООН, по поводу чего немало сокрушался тогдашний ее генсек Перес де Куэльяр.
К этому времени, по оценке одного из представителей командования Коалиции, «все, что можно было разрушить, было разрушено». А согласно конфиденциальному заявлению одного из сотрудников Роберта Чейни, союзная авиация получила приказ бомбить любого, кто будет передвигаться на танке, БМП или на грузовике. «Единственное спасение для иракских солдат — это все оставить и уходить пешком хоть на север, хоть на юг».
Еще раньше бомбовые удары разрушили до основания иракскую систему СЗ руководства, управления
