Авдеев признал, что Литва дальше всех из Прибалтийских стран продвинулась по пути к вступлению в НАТО. И тем более странно, что от президента РФ внезапно поступило предложение ратифицировать пограничный договор с Литвой. Такая ратификация, несомненно, облегчила бы приближение НАТО к российским границам и закрепила бы за Литвой Клайпедский [514] край. Последний, исторически будучи территорией Восточной Пруссии, в 1945 году по Потсдамскому соглашению перешел в состав СССР. А поскольку нынешняя Литва отвергает сам факт вхождения в СССР и отрицает юридическую силу всех актов, принятых в СССР в отношении Литвы после этой даты, ее права на эту территорию более чем сомнительны. Зачем же РФ стремится удалить и эту тень Потсдама, прекрасно зная, что вступившая в НАТО Литва сможет легко перекрыть дороги, ведущие в Калининградскую область, и «обесточить» ее?
Между прочим, интервью Станкявичюса сопровождает фотография с подписью: «Солдаты из бригады «Железный волк» представляют цвет литовской армии». Это символично и проливает дополнительный свет на «конец Ялты и Потсдама»: «Железный волк» [515] — имя одной из фашистских организаций предвоенной Литвы. Впрочем, еще в 1950 году в Вашингтоне была опубликована декларация о том, что «легионы СС стран Балтии следует считать особыми, отличными от германских СС подразделениями, поэтому они не должны считаться движениями, враждебными правительству США».
Неудивительно, что, по материалам латвийской русскоязычной газеты «Будни», вооружаться Латвии помогает Германия, выделившая на эти цели 1,6 миллионов марок. Еще в 3 миллиона марок обошлось переоснащение латвийских минных тральщиков. Не менее весомая помощь поступает из Дании и США.
Аналогичным образом обстоит дело и в Эстонии, которая, между прочим, для доказательства своей извечной западной лояльности выдвинула и такой вот аргумент: «…Свою древнюю борьбу за независимость в XIII веке мы вели не только против немцев, датчан и шведов, но и против русских…
В дальнейшем мы свое место в Европе твердо определили на самом деле уже в 1242 году, когда вожди эстонского народа со своими воинами составили большую часть немецкого войска в Ледовом побоище против Александра Невского.
В действительности же тогда выбор эстонских вождей был таков… идентификация еще не сформировавшейся совокупности племен с культурным пространством Западной Европы…»
Сей исторический экскурс принадлежит видному дипломату, послу Эстонии в РФ, и хотя он предпочел не упомянуть о том, какую часть немецкого войска составляли эстонцы в 1941–1945 годах, почет, которым окружены ветераны СС и здесь, говорит сам за себя. И трудно было бы более откровенно обозначить связь расширения НАТО на Восток с классическим Drang nach Osten, нежели это сделал, — быть может, сам не желая такой степени откровенности, — эстонский посол в России.
Аналогичная преемственность, позволяющая с фактами в руках, а отнюдь не на чисто эмоциональном уровне, говорить о том, что расширение НАТО на Восток представляет собой скорректированный, применительно к новым условиям, вариант Drang nach Osten, прослеживается и в открытой поддержке администрацией США белорусской оппозиции. А ведь последняя ведет свою родословную не только от пропольски настроенных «западников» предвоенной и послевоенной поры, но не стесняется и родства с теми представителями белорусской «самостийности», которые в годы оккупации открыто сотрудничали с гитлеровцами. Реабилитирующие их статьи были опубликованы в 1996–1997 годах в ряде изданий, в том числе и государственных; а молодежная организация БНФ, именуемая «Маладой фронт», открыто взяла за основу для своих документов документы молодежных организаций, действовавших на территории оккупированной Белоруссии, в частности «Союза беларускай моладзi», аналога немецкого гитлерюгенда. Это, однако, не помешало БНФ даже открыть свое официальное представительство в Брюсселе — там, где размещается штаб-квартира НАТО.
И если события в Белоруссии не удалось развернуть по классической модели Народных фронтов, то это отнюдь не по недостатку усердия на Западе. Решающую роль сыграли прочность традиционной восточнославянской ориентации подавляющей части [516] населения, живость воспоминаний о реальности плана «Ost» и, не в последнюю очередь, личные качества президента Лукашенко, оказавшегося гораздо более прочным на излом, нежели то представлялось его противникам как в самой Белоруссии, так и на Западе и в России.
Проект создания общей российско-белорусской военной группировки [517], о котором речь идет уже несколько лет, может, несмотря на то, что он еще не обрел конкретных очертаний, в случае его реализации существенно укрепить позиции на этом направлении. Разумеется, при условии, что одновременно не будет даваться зеленый свет вступлению Литвы в НАТО и проекту ассоциированного членства Калининградской области в ЕС, что, несомненно, поставит под вопрос присутствие здесь российской вооруженной группировки; а также, разумеется, при условии, что не произойдет кардинальных изменений внешнеполитического курса Белоруссии. Но если Россия всерьез намерена не допустить смыкания Балто-Черноморской дуги, через Крым легко выходящей одновременно и на Кавказ, и в Турцию, то лишенным всякой логики предстает ее поведение на другом участке этой дуги. Там, где препятствием к такому смыканию вот уже на протяжении 10 лет остается непризнанная Приднестровская Молдавская Республика [518], в обиходной речи Приднестровье.
После ухода российских кораблей из Измаила, что означает полную утрату Россией контроля над низовьем Дуная, после сдачи ею позиций в Крыму, на фоне однозначно враждебной позиции стран Прибалтики и на протяжении 10 лет нараставшей прозападной ориентации Киева и Кишинева лишь маленькая ПМР на этом, юго-западном, направлении не позволяет защелкнуть капкан. Одним лишь фактом своего существования она сохраняет для России возможность возвращения ее влияния на балканско- дунайском направлении.
В один из ноябрьских дней 1924 года парламент королевской Румынии гудел и волновался: в сенате шли бурные прения по вопросу о том, как понимать новый и, несомненно, «коварный» ход Москвы — создание ею Молдавской, или, как нередко говорили тогда, Молдаванской республики [519]. Притом — на левом берегу Днестра, на территории, никогда не входившей в состав Молдавского княжества со времени его основания в XIV веке; и на протяжении всей недолгой жизни самого румынского государства никогда не являвшейся объектом каких-либо притязаний с его стороны.
«В какой мере, — встревоженно вопрошал сенатор Гиванеску, — можно считать серьезной Молдаванскую республику, находящуюся на берегу Днестра, в Подолии и на Херсонщине [520] Я задаю этот вопрос, чтобы быть точно информированным относительно солидности этой республики и о тенденциях Русского государства, обозначаемых созданием этой республики».
Особую озабоченность высказал бывший министр Бессарабии Болос, хорошо осведомленный о положении дел и состоянии умов на этой еще недавно входившей в состав Российской Империи правобережной территории Днестра, от Румынии отделявшейся Прутом: «В Бессарабии господствует глубокое недовольство теперешней администрацией. Повсюду говорят только о злоупотреблениях и мошенничествах. На селе румынское слово пробивает себе дорогу с большими затруднениями. Работа в этом направлении почти совсем не велась».
Успокаивая возбужденное собрание, премьер-министр К. Братиану иронически и, как показало будущее, весьма дальновидно заметил: «Я не хочу останавливаться сейчас и здесь на тех намерениях и расчетах момента, из-за которых такая республика была образована. Я хочу рассмотреть этот вопрос с более общей и дальней точки зрения. Мы [521] не можем быть озабочены, а наоборот, можем только радоваться, что соседнее государство признало, что в наших территориальных притязаниях мы не пошли так далеко, как следовало бы» [522].
Стенограмма фиксирует здесь «шумные аплодисменты», и они действительно были заслужены. Своим выступлением Братиану заронил в общественное сознание Румынии — да, пожалуй, и Европы* — мысль о том, что каковы бы ни были цели создателей МАССР, история может пойти своим путем. И новое политическое образование вовсе не обязательно всегда останется магнитом, втягивающим Бессарабию, а затем и Румынию в орбиту нового, сменившего Российскую Империю на просторах Срединной Евразии мегагосударства. Напротив, со временем, быть может, решение 1924 года послужит отторжению левобережья Днестра от российского, восточнославянского цивилизационного и политического ареала и втягиванию — впервые в истории! — в ареал западноевропейский, латинский в своей основе. И что Румынии
