в этом втягивании будет принадлежать ключевая роль.
Тогда же, в 1924 году, газета «Лупта», близкая к военным кругам, сообщала: «Военные круги получили сведения, что единовременно с провозглашением республики не исключается возможность, что румынские села Заднестровья, недовольные большевистским режимом, решат отправить делегации к нам, чтобы заявить, что они на стороне Румынии». И дальше: «В случае советской пропаганды в Бессарабии для ее объединения с Заднестровской республикой Советы рискуют возбудить намерение перехода румынских сел Заднестровья на нашу сторону».
Таким образом, сюжет грядущей драмы в основных своих чертах сложился именно в те осенние дни 1924 года, и весь он, как в ядре, сосредоточен в противостоянии двух приставок: «за» и «при». Когда левобережье Днестра именуют Заднестровьем [523], это означает, что за точку отсчета принимается Румыния, движущаяся на восток не только от Прута, но и от Днестра. Именование же его Приднестровьем подразумевает иное: точкой отсчета в таком случае является Россия, движущаяся на юго-запад, в Причерноморье, и включающая в себя земли, прилегающие к Днестру с востока. Ядру этому еще предстояло детонировать взрыв.
Годы, прошедшие с той далекой осени, — годы, которые вместили в себя и катастрофу Второй мировой войны, и дорогой ценой оплаченную послевоенную стабильность Европы, застывшей в казавшихся уже незыблемыми границах, — к началу последнего десятилетия XX века сделали волнения, сотрясавшие 60 лет назад этот уголок Европы, где Карпаты сходятся с Балканами, далекими и какими-то игрушечными, словно интриги средневековых немецких дворов.
Однако с началом демонтажа СССР, получившего кодовое имя «перестройка», история, описав крутой изгиб, вернула на берега Днестра вопрос, так эскизно-небрежно очерченный некогда румынским премьером Братиану.
Случайно ли, что ПМР родилась той же осенью 1990 года [524], когда в Париже, по словам Бжезинского, Советским Союзом, в лице Горбачева, был подписан формальный акт капитуляции в «холодной войне», — либо это то самое совпадение, совсем не случайный смысл которого раскрывается мною позже? Думаю, минувшие десять лет уже позволяют ответить на этот вопрос уверенным «да». А то, что на саммите ОБСЕ в Стамбуле [525] России было предъявлено требование ликвидировать свое военное присутствие не только в Грузии, но и в Приднестровье, таким образом по важности своей уравненном с Закавказьем, лишь подтверждает гипотезу о системном характере процессов, разворачивающихся по периметру нынешней России. Символическое же значение продвижения Запада за днестровский рубеж, предпосылкой к чему является уход отсюда России, в определенном смысле едва ли даже не превосходит значение его прорыва на Кавказ. Ибо здесь речь идет о пересечении им той границы, перейти которую он стремился и не мог еще со времен Римской империи. И вот теперь там, где некогда потерпела крах великая Pax Romana, готовится торжествовать победу Pax Americana.
Судьбе угодно было сделать этот крошечный клочок земли не только перекрестком народов [526], не только стыком трех великих империй — Османской/Оттоманской, Австро-Венгерской и Российской, но также и зоной напряженного соприкосновения Рима и мира как олицетворения, соответственно, западной цивилизации, желающей подчинить все человечество своему стандарту, и противящегося этой стандартизации, этому высокомерному насилию людского океана, простирающегося за пределами западной ойкумены.
«Уже в глубокой древности, — пишет тираспольский историк Н.В. Бабилунга, — Днестр стал условной границей, которая разделяла кочевую цивилизацию Великой Степи с народами Центральной и Юго- Восточной Европы. При этом кочевники связывали Дальний Восток по Великой Степи с мусульманским миром, тогда как население, проживавшее к западу от Днестра, через Дунай и Карпаты было связано с народами Западной Европы и Балкан» [527]. В начале первого тысячелетия до нашей эры Днестр стал пограничьем между фракийскими племенами и киммерийцами, упоминаемыми еще в «Одиссее», обитавшими на восток от Днестра в Причерноморье и преградившими фракийцам путь на восток.
Примерно с VII века до нашей эры киммерийцев сменили скифы, занявшие территорию от Днестра и Дуная до Дона, затем Днестр стал границей между фракийскими племенами гетов и ираноязычными сарматскими кочевниками; однако земли, лежащие на восток от Днестра, в широком смысле так и остались «Скифией», как «скифами» навсегда остались для Запада населяющие их народы.
Именно «скифов» и не смогли одолеть римские легионы, наголову разбившие и уничтожившие племена гето-даков. Днестра они так и не пересекли, а остатки завоеванного населения правобережья были частично романизированы и в III веке нашей эры ушли с римлянами, когда сюда вторглись германские племена готов. Днестр опять стал границей — на сей раз между владениями вестготского короля Атанариха [528] и державой остготского короля Германариха [529]. В IV веке нашей эры и тот, и другой были разбиты пришедшими из глубин Азии гуннами. Приднестровские земли запустели, а с конца V — начала VI веков стали заселяться славянскими племенами. Когда же в IX веке происходит разделение славян на западных и восточных, Днестр опять становится границей — на сей раз между ареалами формирования тех и других.
Итак — почти всегда пограничье! Трудно найти другую реку, которая через тысячелетия столь устойчиво пребывала бы в этом качестве. А такие глубины истории не тревожат безнаказанно. Быть может, необходимость этой черты почувствовал и римский император Траян, при котором, как считалось до сих пор, были воздвигнуты знаменитые «лимы» — валы, насыпанные для защиты «цивилизованного мира» от простирающегося на восток «мира варваров». «Траянов вал», как пишет французский историк Ле Гофор, долгое время даже было принято именовать «Великой Китайской стеной Западного мира». Правда, раскопки, проведенные недавно в Приднестровье, пошатнули привычное представление и позволили выдвинуть новую гипотезу, согласно которой лимы были воздвигнуты не римлянами для защиты от скифов и протославян, а наоборот — последними для защиты от римлян. Но, в конечном счете, это не меняет главного: того, что здесь пролег рубеж цивилизаций, и за этот рубеж Запад мог прорываться лишь спорадически — будь то с Речью Посполитой или гитлеровской коалицией, — всякий раз бывая отброшен.
В X–XII веках территория, ныне именуемая Приднестровьем, входила в состав Древнерусского государства, затем была разорена батыевыми ордами, а затем, после разгрома татарского войска в битве на Синих водах русско-литовским князем Ольгердом и пребывания в Великом княжестве Литовском, Приднестровье на несколько веков оказалось на стыке Польши и Крымского ханства. Частично его земли вошли в состав Речи Посполитой, а частично образовали так называемое Дикое поле — территорию без общепризнанного суверена и с пестрым по этническому составу, хотя и редким населением. О характере его дает некоторое представление молдавский историк и писатель XIX века Богдан Хашдеу. Он пишет: «За Днестром, на границе Польши с татарским ханством была создана маленькая республика из беглых людей, девизом которых стало уничтожение врагов христианства. Вскоре они прославились своей неустрашимостью и стали называться казаками…»
Память о казацком прошлом и сегодня хранят некоторые топонимы Левобережья, а сами казаки стали основой сложнейшего симбиоза этносов, который образовал население Приднестровья. Основные его группы составили малороссы, молдаване, великороссы. Кроме того, довольно крупные общности составляли поляки, болгары, евреи, в небольшом количестве проживали сербы, немцы, чехи и представители других народов соседствующих империй. В результате русско-турецких войн конца XVIII столетия, итоги которых были закреплены международно признанными договорами, земли эти вновь вошли в состав русского государства [530] — как казалось, навсегда. В 1792 году А. В. Суворовым на левом берегу Днестра были заложены город и крепость Тирасполь, а территория Приднестровья вошла в состав Подольской и Херсонской губерний, где и пребывала вплоть до революции 1917 года. Как мы видели, «Подолией и Херсонщиной» именовал его и сенатор Гиванеску в 1924 году.
Все говорит о том, что история этой земли совершенно отлична и отдельна от всей истории Бессарабии [531]; и если на сайте ЦРУ, как то стало известно из утечки в прессу, вся территория, лежащая между Румынией и Украиной, именуется Бессарабией, то это можно объяснить лишь полным незнанием истории вопроса — либо же сознательным умыслом, преследующим далеко идущие цели.
