журналу «Камбио-16», тот же Ратко Младич подчеркнуто акцентировал тему общей опасности мусульманского фундаментализма для Европы: «Фундаментализм достиг Парижа. На юге Испании, у самых ворот Европы, находится 150 миллионов мусульман, которые не могут прокормиться у себя дома и должны расширять свой ареал. В последующие 50 лет численность мусульман возрастет втрое. Через Дарданеллы, юг Болгарии, Албанию и Боснию с Герцеговиной они осуществят прорыв в Западную Европу. Этот вход они зовут зеленым трасверсалом [846]. На Зимних Олимпийских играх 1984 года в Сараево они определили этот зеленый транспуть. Только сейчас, спустя 8 лет, мы узнали, что обозначает слово «Зетра»».
Если этот акцент был сделан Младичем из тактических соображений, то выстрел в цель не попал: испанский журналист вообще никак не отреагировал, переведя разговор на другую тему. И, к слову сказать, Испания приняла участие в агрессии НАТО против Югославии в 1999 году — не слишком, стало быть, опасаясь «Зетры». Но, возможно, генерал выражал и некоторые весьма распространенные тогда в Сербии иллюзии, что США и Европа все-таки осознают «общую опасность» и вспомнят о той роли, которую исторически играла их страна в борьбе с ней. Ведь писал же художник Милич в своем дневнике 6 сентября 1994 года, восторженно комментируя жест Уэсли Кларка [847], который при встрече с Младичем в Баня-Луке обменялся с ним головными уборами, и якобы имевшее место по этому поводу смятение в американской администрации: «Не стоит обращать внимания, администраторы совсем ничего не смыслят в том, как держат фасон в армейской среде. Им как раз недостает одного военного переворота в США. Пришли бы и там однажды генералы к власти и навели бы некоторый порядок в затуманенных американских мозгах. Знают ли они, что в мире уже идет столкновение цивилизаций и Сербия находится на передней линии фронта, обороняя нашу общую евро-американскую цивилизацию? [848] Что вы задумали, если нас непрерывно подвергают бомбардировкам еще с Пасхи 1941 г. Вот так, ровно 50 лет [849].
Трудно сказать, что подразумевал Милич под «50-летними бомбардировками»; зато теперь хорошо известно, что именно носители «евро-американской цивилизации» не метафорически, а буквально повторяли гитлеровские пасхальные бомбардировки и что именно они сбрасывали на сербов бомбы с циничными пожеланиями «Happy Easter!» [850]. А для России этот опыт утраченных сербами иллюзий сегодня — в свете того, что и в ней нашлось немало охотников [851] толковать проблемы, с которыми она сталкивается в Чечне и, шире в целом на южной дуге, в ключе «общей опасности», будто бы грозящей и нашей стране, и «евро- американскому» миру, — приобретает кричащую актуальность.
Уже весной 1993 года, параллельно с разработкой предложенного летом-осенью 1992 года плана Вэнса-Оуэна, предусматривавшего раздел территории Боснии и Герцеговины в соотношении: сербам — 42,3 %, мусульманам — 28,8 %, хорватам — 25,4 %, обозначилась четкая линия Запада на сдерживание военных успехов сербов, при столь же четко выраженной поддержке действий мусульман. Зимой 1993 года американцы напомнили о «Буре в пустыне», а весной в эпицентре событий снова оказалась Сребреница. Отбитая у сербов мусульманами в мае 1992 года, она стала плацдармом для мусульманских набегов на сербские города и села Восточной Боснии; понятно, что овладение ею было для сербов насущной необходимостью. На Западе, однако, апрельское [852] наступление сербов на Сребреницу односторонне расценили как преднамеренную попытку срыва плана Вэнса-Оуэна, и лорд Оуэн, который еще в феврале предлагал прибегнуть к бомбардировкам для обеспечения «равновесия сил», теперь, после взятия сербами Сребреницы, предложил сосредоточить карательные акции исключительно на них, чтобы помешать им овладеть другими удерживаемыми мусульманами стратегически важными населенными пунктами.
Бомбардировки сербов становятся положительно «идефикс» западной демократии, и в общий хор с особым усердием включаются неофиты. Именно в это время Чехия вписала в свою историю позорную страницу, когда президент Вацлав Гавел, посетивший Белый Дом, с прямо-таки нездоровым усердием настаивал на вмешательстве воздушных сил НАТО. Притом — в контексте открытия музея Холокоста в Вашингтоне, что придавало специфический привкус и без того уже разнузданной кампании СМИ по демонизации сербов. Реальность угрозы воздушных ударов привела к осложнению отношений Милошевича, настаивавшего на уступках, и Караджича, требовавшего соответствующих гарантий для сербов. 18 апреля последний направил письмо секретарю Совета Безопасности, в котором давал согласие на вывод сербских сил из окрестностей Сребреницы при условии, что ООН разместит свои силы в городе в течение 72 часов.
В тот же день в Сребреницу вошли канадские части, но сербов обманули: в соответствии с заявлением Кофи Аннана, тогда заместителя Генерального секретаря ООН, о недопустимости «разоружения жертв», мусульман разоружать не стали. Миротворческие силы тем самым превращались из нейтрального арбитра в пособника одной из сторон конфликта, в инструмент евроатлантического сообщества, реализующего на Балканах свои масштабные геополитические замыслы. «Гуманитарная» озабоченность страданиями почему-то только одной из сторон была лишь прикрытием этих целей, а выпадение России из разряда великих держав позволяло и вовсе уже не стесняться в своих действиях.
Необычайно ярко это проявилось во время июльского кризиса 1993 года вокруг Сараево.
Надвигалось то самое, от чего еще в 1992 году предостерегала Декларация о признании и поддержке всех гуманитарных акций международного сообщества, принятая Скупщиной сербского народа в Боснии и Герцеговине 11 августа в Баня-Луке. Подчеркнув, что сербская сторона, передав аэродром Сараево под контроль ООН, не препятствует никаким гуманитарным акциям, в том числе и международной инспекции тюрем, Скупщина предупреждала:
«…3. Хотя сербские солдаты не представляют себе столкновения с солдатами из Великобритании, Франции, США или из какой-либо другой страны старой сербской союзницы, все же международное военное вмешательство переросло бы в неконтролируемый процесс, результаты которого невозможно было бы предугадать.
4. Прибытие каких бы то ни было других войск, кроме беспристрастных сил как гаранта мира, может привести к эскалации войны и непредсказуемым последствиям.
Ошибка преждевременного признания Боснии и Герцеговины не может быть исправлена совершением новой ошибки — военным вмешательством, которое превратилось бы в военный арбитраж во вмешательство в межэтничекую войну на стороне одного из соперников.
…6. Сербская сторона в Боснии и Герцеговине требует, чтобы Совет Безопасности объяснил, что сербский народ должен сделать, чтобы избежать военного вмешательства и кровопролития, которое за ним бы последовало».
Словесного объяснения так и не последовало, зато действия евроатлантической коалиции, ровно как и СБ, не оставляли сомнений: сербская сторона вообще должна была перестать существовать.
Надо заметить, что сербская сторона и, в частности, генерал Младич решительно отвергали термин «блокада Сараево», настаивая на том, что речь идет лишь об удержании и защите сербских территорий вокруг Сараево. Кроме того, ссылаясь на многочисленность сербского населения в самом Сараево, Младич выдвигал план раздела столицы Боснии и Герцеговины на две части по национальному признаку — по образцу Иерусалима или Берлина. В апреле 1993 года генерал так излагал свой план французскому генералу Филиппу Морийону: «Первое, самое лучшее для мусульман и для нас — найти политическое решение и Сараево разделить на две части по национальным структурам населения. Установить границы по улицам и домам, кварталам, чтобы между нами оказались силы СООНО [853], разделяя нас, и тогда коммуникации откроются и они смогут проходить так, как немцы приезжали в Берлин.
Второе. Пусть сдадут оружие и живут в своей части города. Они могут сделать оружие и Вам, но вы тогда гарантируете, что они не будут стрелять в моих солдат…» [854] .
На дальнейших, весьма дробных деталях этого плана останавливаться не стоит, так как ему не было суждено даже приблизиться к осуществлению, а генерал Морийон нарушил все договоренности, касавшиеся Сребреницы и Тузлы, по поводу чего Главный штаб армии Республики Сербской был вынужден опубликовать специальное сообщение. В нем до сведения международной общественности доводилось, в частности, что
