генерал Морийон вывез из Сребреницы на автомашинах не раненых, как предусматривалось соглашениями, а 675 гражданских лиц; при этом из Тузлы не был эвакуирован ни один серб, в том числе и никто из раненых. Кроме того, как оказалось, в составе гуманитарных конвоев мусульманам направлялась и военная техника: например, в город Жепа было послано 13 боевых бронетранспортеров.
Запад не скрывал своей пристрастности, что сказалось уже летом 1993 года, когда 23 июля СБ принял резолюцию, осуждающую блокаду Сараево, но уже в середине месяца Клинтон начал обсуждение со своими советниками способов недопущения падения Сараево. Перспектива такого падения становилась вполне реальной, особенно после успешных сербских операций на окружающих Сараево горах — Белашнице и, особенно, Игмане.
В конце июля ЦРУ проинформировало администрацию Клинтона, что сербы находятся накануне победы в Сараево, и уже 2 августа страны НАТО заявили о «решимости организации предпринять эффективные действия» и начали подготовку военно-воздушных сил для предупреждения того, что они именовали «удушением Сараево». Речь шла об обеспечении нормального функционирования путей доставки в город горючего и продовольствия. Западные СМИ, однако, умалчивали о том, что этому функционированию более всего препятствовали сараевские власти, откровенно стремившиеся к обострению кризиса с целью вынудить Запад к прямому военному вмешательству, на что, в частности, в специальном докладе указали сотрудники аппарата Конгресса США Юсеф Бодански и Вон Форрест.
Ни в американской администрации, ни, тем более, среди военных ООН не было полного единодушия по этому вопросу, и, разумеется, как и на всех предыдущих этапах событий на Балканах, дальнейший их ход зависел от твердости, на которую окажется способной Россия. Зондаж ее позиции показал, что в своем натиске на Югославию Запад без всякого риска может продвигаться дальше; будь это иначе, никогда бы не произошли события 5 февраля 1994 года на рыночной площади Маркале в Сараево, обозначившие рубеж, за которым начинается прямое военное вовлечение НАТО и США в боснийский кризис.
Выпуск снаряда, которым были убиты 68 человек, немедленно приписали сербам, и с подозрительной скоростью заработала машина ультиматумов: 7 февраля Евросоюз потребовал немедленного снятия осады Сараево, 8 февраля США предъявили ультиматум о выводе сербской артиллерии из его окрестностей, на следующий день, 9 февраля, уже НАТО выдвинул требование о выводе сербских тяжелых вооружений за пределы 22-мильной зоны — разумеется, под угрозой бомбардировок. Такая скорость не оставляла даже времени на расследование инцидента; стало быть, хотя бы с тенью «презумпции невиновности» для сербов было покончено, а журналист Первого канала французского телевидения Бернар Волкер, сразу сообщивший, что «мусульманская артиллерия стреляла в свой народ, чтобы спровоцировать вмешательство Запада», подвергся грубому остракизму и только через два года выиграл в Париже судебный процесс о защите своей чести и достоинства.
Между прочим, в своем письме Волкер цитировал и Франсуа Миттерана: «Несколько дней назад господин Бутрос Гали [855] сказал мне, что он уверен: снаряд, упавший на сараевский рынок, был мусульманской провокацией». Законно возникает вопрос: чего стоит ООН, Генеральный секретарь которой не считает нужным остановить опасное развитие событий, ставшее следствием провокации, да и о самой провокации говорит лишь конфиденциально, а не urbi et orbi? Уже одно это может считаться концентрированным выражением новой ситуации, утверждавшейся с концом ялтинско-потсдамского миропорядка.
Сообщение Волкера канал ТФ-1 передал примерно за двое суток до истечения ультиматума НАТО боснийским сербам. В тот же день Волкер сообщил, что информация передана и Бутросу Гали, который, однако, не обнародовал ее из соображений «высокой политики». По тем же соображениям молчанием встретили американские СМИ это сообщение, переданное также и агентством «Ассошиэйтед пресс».
А имеющий репутацию «сербоненавистника» лорд Оуэн позже писал: «Люди из окружения Роуза [856] никогда не скрывали: он говорил мусульманским лидерам, что именно он получил информацию, указывающую, что снаряд был выпущен не из района, подконтрольного сербам, а из мусульманской части города». Но, откровенно продолжает лорд Оуэн, «сегодня вопрос о том, кто выпустил снаряд по Маркале, не имеет политического веса, который имел два года назад, когда он был поводом для ультиматума НАТО, а затем и для бомбежки боснийских сербов» [857].
Сегодня свидетельств, говорящих о том, что официальные лица на самом высоком уровне знали о провокационном характере обстрела Маркале, множество. Стоит привести лишь одно из них, ибо оно принадлежит не кому иному, как самой Мадлен Олбрайт, чье отношение к сербам вообще и к боснийским сербам, в частности, не нуждается в комментариях: «Трудно поверить в то, чтобы какое-нибудь правительство сделало своему народу что-нибудь подобное, и все же, хотя мы не знаем всех фактов, кажется [858], однако, что боснийские сербы несут наибольшую долю ответственности…»
И вот на таких-то зыбких основаниях — «кажется», «не знаем всех фактов» — были предприняты действия сверхжесткие, свой шанс воспрепятствовать которым в очередной раз упустила Россия.
Позиция ее руководства в случае с обстрелом Маркале представляется тем более недостойной, что «еще в сентябре 1995 года офицеры российской разведки известили общественность, что западные спецслужбы разработали план обстрела гражданского населения путем запуска снаряда с крыши дома вблизи рынка Маркале. Этот план реализовали люди Расима Делича*. Все это было осуществлено в соответствии с секретным планом «Циклон-2», утверждают российские разведчики…» [859]. Особо надо выделить честную позицию бывшего начальника штаба ООН в секторе Сараево, российского полковника Андрея Демуренко, который не только во всеуслышание заявил, что сербы не несут никакой ответственности за события на Маркале, но в своем обширном интервью «Комсомольской правде» сообщил ряд весьма выразительных подробностей всей ситуации, которые могли быть известны лишь человеку, находившемуся «внутри». Вот, например, яркая зарисовка жизни в боснийской столице: «В блокированном Сараево, где люди по талонам получали 150 граммов хлеба и сажали картошку на кладбищах, по ночам гремели дискотеки, а в ресторанах подавали рыбные деликатесы и отборную телятину. Не был закрыт ни один ювелирный магазин. Здоровые сараевские мужчины, место которых было в то время в окопах, в роскошных машинах развозили на гулянки роскошных женщин в шубах и бриллиантах…»
Что касается оставшихся в Сараево сербов, то они, «в основном, убирали улицы». И, как известно из других источников, почти ничего не получали из «гуманитарной помощи», щедрым потоком текшей с Запада в Сараево.
Необычайно ценной для понимания общей позиции России, несущей свою долю ответственности за натовские бомбежки, является деталь разговора Демуренко с Младичем. Генерал, которого русский полковник оценивает чрезвычайно высоко, без обиняков обвинил Россию в предательстве. «Как мог, я объяснил, что мы охотно помогли бы, но никак не можем справиться со своими трудностями. Но при этом мне было стыдно».
«Как Вы так можете, — удивлялся Младич. — На протяжении всей Второй мировой войны великие державы-союзницы, разделенные океанами и морями, имели телефонные аппараты прямой связи. Черчилль поднимал трубку и говорил Сталину: «Джо, нужно решить такую-то проблему», так почему мы сегодня в конце XX века разделены, как будто между нами какая-то пропасть. Мы, те, кто этнически и по менталитету родственны! Почему меня, будто вшивую собаку, даже не пустят к вашему министру обороны, когда он приедет в Югославию? [860]. Объясни мне это все, товарищ полковник…»
А ведь в июне 1996 года и Ясуси Акаси [861] в эксклюзивном интервью немецкому агентству ДПА подтвердил, что существование секретного сообщения, согласно которому взрыв на Макале не был делом рук сербов, «никогда не было тайной». Однако никто из членов ООН или СБ не потребовал расследования и объяснений, хотя первой это могла и должна была сделать Россия. Заняв твердую и последовательную позицию, безупречную с точки зрения международного права, она могла бы предотвратить второй и еще более откровенно провокационный взрыв в Сараево [862], ставший непосредственным поводом к бомбардировкам. О нем, однако, речь пойдет впереди, но уже и в февральский 1994 года взрыв на Маркале одной из своих важнейших целей имел «экспериментальную проверку» реакции России, в том числе уже и на прямые угрозы применения силы по отношению к сербам. Результат оказался более чем удовлетворительным, и новый этап
