византийский вельможа Алексей Гид. Ему было за что извиняться перед императором: припасы подвозились с опозданием, дороги были завалены и разбиты, перевалы стерегли вооруженные отряды. Один из них отступил, лишь когда немцы пообещали проложить себе путь с оружием в руках. Чем ближе подходили рыцари к филиппопольской равнине, тем чаще становились нападения — приходилось держать боевой порядок. Проходя через Болгарию, армия «изведала нужду, еще более дикую, чем во времена Петра Отшельника. Города здесь опустели, мельницы были разрушены, горные проходы завалены огромными камнями и служили притонами для разбойничьих шаек. Жители грубо обращались с пилигримами и грабили их; им это не сходило даром: их вешали на деревьях, как поганых собак или как хищных волков», — по выражению летописи. Послы, отправленные в Константинополь, и вовсе были взяты в плен. А когда 13 августа крестоносцы достигли Софии, в городе не оказалось ни людей, ни обещанных припасов…
Одним словом, к Филиппополю рыцари подошли уже не союзниками, а злейшими врагами империи. И когда разведка донесла, что император Исаак II заключил с Саладином союз, это уже никого не удивило. Как и то, что патриарх Константинополя в своих проповедях называл крестоносцев псами и призывал убивать их, не зная жалости… В общем, к началу 1190 года отношения с Византией были накалены до такой степени, что Фридрих даже запросил помощи из Европы для завоевания Константинополя: «Поелику я не надеюсь совершить переправу через Босфор, разве только получу от императора Исаака избраннейших и родовитых заложников или подчиню своей власти всю Романию, то я прошу твое королевское величество послать нарочитых послов в Геную, Венецию, Антиохию и Пизу и в другие места и отправить на кораблях вспомогательные отряды, чтобы они, подоспев к Константинополю в марте месяце, начали осаду города с моря, когда мы окружим его с суши…»
К счастью, в середине февраля отношения наладились: император Исаак II дал добро на переправу крестоносцев в Малую Азию. Полторы тысячи кораблей и 26 галер перевезли их через море. Сын императора, Фридрих, герцог Швабский во главе своего отряда плыл впереди, Барбаросса с оставшейся частью армии замыкал кавалькаду. Памятуя о том, как почти все пехотинцы его дяди Конрада пали от болезней и голода в турецкой Анатолии, Барбаросса взял с собой только всадников.
Реку Граник войска пересекли недалеко от того места, где некогда схлестнулись армии Александра Македонского и персидского царя Дария. Слева высилась гора Олимп, давно оставленная своими небесными жителями… Впрочем, воинственный нрав предков, судя по всему, сполна передался современным тем событиям грекам. Как гласит летопись, «крестоносцы находились на земле скорпионов, головы которых не представляют ничего внушающего опасение, но которые уязвляют хвостом…». Весьма болезненный укол нанесла Филадельфия — последний греческий город на границе мусульманских владений, — отказав армии в продовольствии. В ответ рыцари, выломав городские ворота, устроили резню.
«Описывая путь Фридриха от Лаодикеи, летописцы прежде всего упоминают об озере Солончак, находившемся в 16 милях от этого города. Императорская армия потеряла много вьючного скота в этой бесплодной местности, где не растет ни деревьев, ни цветов, ни даже травы; близ озера армия встретила большое стадо, принадлежавшее туркменам, кочевавшим по его берегам. Туркмены бросили свои палатки и убежали в горы, но германские пилигримы, не желая возбуждать ненависть туземных племен, рассудили не касаться этого стада; во время прежних экспедиций войска не явили бы такого примера воздержания и дисциплины. От озера Солончака путь крестоносцев был постоянной борьбой и непрестанным рядом разных бедствий. Этот путь продолжался 20 дней. Близ Филомелия напали на лагерь христианской армии мусульманские отряды, но были отражены. На другой день после праздника св. Пятидесятницы в семи или восьми верстах от Икония крестоносцы вступили в битву с войском султана иконийского; летописцы говорят, что это войско состояло из 300 тысяч воинов. Подобно саранче, налетели во множестве и покрыли равнину турецкие всадники», — говорится в летописи. Но тевтоны принудили эти неприятельские полчища обратиться в бегство. Один пилигрим поклялся честью крестоносца, что он видел св. Георгия, сражающегося во главе батальонов Креста. Остатки султанской армии искали убежища в Иконии.
«Мусульманин, который служил проводником германцам на пути их к столице Ликаонии, завел их в пустынную и безводную местность. Им пришлось испытать все мучения жажды; иные, чтобы утолить ее, пили кровь своих лошадей; другие пили урину или жевали листья и траву, чтобы соком их хоть сколько- нибудь освежить воспаленную гортань. Встретив болото, гнилая вода которого показалась им приятной, как нектар, они, по выражению летописца-очевидца, бросились к нему, «как олень, убегающий от охотников, устремляется к источникам водным».
Один мусульманский посол явился предложить Фридриху продать за 300 червонцев свободный проход армии через неприятельские земли. «Мы имеем обычай, — отвечал Фридрих, — не золотом покупать себе путь, а пролагать его оружием и помощью Господа нашего Иисуса Христа». Германские летописцы подробно описывают битвы, посредством которых открылись для крестоносцев ворота в Иконий; армия разделена была на два корпуса, из которых одним командовал Фридрих-старший, а другим — герцог Швабский; первый должен был напасть на неприятеля, рассыпавшегося по равнине, а второй — направить удары на город. Император и сын его, после целого ряда чудесных подвигов, овладели городом. Один свидетель рассказывает об этой победе как о событии совершенно достойном того, чтобы быть помещенным на страницах истории, так как «город Иконий, — говорит он, — равняется по величине городу Кельну». Германцы, продолжая свой путь, прибыли в Ларанду, город, находящийся в 35 милях от Икония, известный ныне под именем Карамана. Один летописец, описывая этот путь, говорит, что ни на каком языке, даже на ангельском, не нашлось бы достойных слов, чтобы описать все страдания, которые без малейшего ропота вытерпела германская армия во имя Иисуса и во славу Честного Креста Его…
Тевтоны приближались к границам христианских владений. Армянские князья выслали им навстречу послов, чтобы предложить Фридриху всякого рода помощь. Пилигримам нечего уже было больше опасаться нападения или каких-нибудь неожиданностей со стороны турок, но их терпению и мужеству оставалось еще преодолевать трудности перехода через Тавр.
«Кто не был бы растроган до слез, — рассказывает старинный летописец, — при виде благороднейших вождей армии, которым болезнь или утомление мешали идти и которые, лежа на мулах, переносились по крутым утесам и опасным тропинкам! Кто взглянул бы без содрогания на этих рыцарей, князей, знаменитых епископов, когда они пробирались по крутизне, недоступной даже для диких серн, или по краю пропастей, цепляясь руками и ногами, как четвероногие животные! Сколько пилигримов лишились тогда и оружия, и имущества, и лошадей, рискуя притом и сами скатиться в пропасть! Любовь к Тому, Кто направлял их шаги, надежда обрести отечество на небесах, к которому они стремились (так выражается современный историк), заставляли их безропотно переносить все эти страдания.
…Мы приближаемся теперь к катастрофе, которая бедственным образом закончила эту экспедицию, слухи о которой привели в трепет Азию. Армия Креста следовала по берегам Салефа, маленькой речки, вытекающей близ Ларанды и впадающей в Киликийское море. Император Фридрих, желая ли выкупаться или только переплыть через эту речку, спустился в воду и через минуту был вытащен оттуда без всяких признаков жизни. Смерть его привела в смятение и уныние всю армию; некоторые пилигримы не могли пережить этого бедствия; другие, предавшись отчаянию, отпали от веры Христовой. Современная история, описывая это несчастное событие, в трепете отступает перед ужасающими тайнами Провидения. Крестоносцы продолжали медленно продвигаться вперед, унося с собой останки своего знаменитого вождя, который до сих пор поддерживал в них бодрость…»
Так описал нелепую кончину Фридриха Барбароссы Жозе Мишо. Фридрих намеревался похоронить отца в Иерусалиме. Утверждают, чтобы доставить тело в целости, его опустили в огромный чан с соленым раствором. Увы, крестоносцам так и не удалось в очередной раз взять Священный город. По сведениям историков, Фридриха похоронили где-то между Акрой и Тарсом — городом, в котором родился апостол Павел. А сердце его отправили в Германию.
А еще говорят, что, когда конь императора остановился, отказываясь войти в бурные струи, Барбаросса взглянул на небо. Что увидел он там? Искаженные от рыданий лица тех, кого предавал мечу, или лучистую улыбку его Беатрикс? Так или иначе, он заставил коня войти в реку, которой не суждено было стать его Рубиконом…
7 октября жалкие остатки великой армии Фридриха I Барбароссы под предводительством юноши, некогда рожденного в походном шатре, соединились с христианскими войсками под Акрой.
