Безобразное управление мамелюков, образовавшееся во время плена Людовика Святого, возросло и укрепилось даже среди насилий и разгара страстей, которые содействуют обыкновенно ослаблению и разрушению государств. Среди неурядицы партий и междоусобной борьбы народ сделался воинственным, и преобладание власти досталось самым храбрым и самым искусным. Женщина, ребенок, несколько человек, имена которых даже неизвестны в истории, последовательно занимали престол султанов, пока, наконец, он не достался одному вождю, более неустрашимому, более предприимчивому, более смелому, чем все другие…»
Нового властителя звали Бибарс: Би (князь, господин); барс (барс или тигр). Невольник, купленный Икдыном, начальником стрелков султана Мелик-эс-Салеха, он быстро возвысился и, убив преемника султана, сам сел на престол. Кошачье имя этот жестокий и коварный правитель носил не зря — по свидетельству современников, он просто обожал кошек. И даже завещал им в окрестностях Каира необъятный фруктовый сад, где сотни этих животных будут обитать в течение нескольких столетий. Говорят, в часы кормления в «кошачий сад» сбегались коты со всего города — и каждый получал свою порцию мяса и молока…
Людей же — особенно европейцев — султан Бибарс люто ненавидел. И, воскресив могущество Саладиновой империи, все силы он направил на борьбу с колониями франков.
Первым был взят Назарет — великолепная церковь Божией Матери сгорела дотла. Затем пришла очередь Кесарии и Арзуфа. Совершив паломничество в Иерусалим и заручившись поддержкой Магомета, султан осадил Сафед, высившийся над Галилеей. Тамплиеры, которым принадлежал город, открыли ворота — но, несмотря на это, все как один были преданы смерти. «Когда были отправлены к султану послы с жалобой на это нарушение международного права, то он, во главе своих мамелюков, начал обходить всю страну, убивая всех встречавшихся ему и повторяя, что он хочет опустошить христианские города и населить их гробницы…» — пишет Мишо. Пала и Антиохия, два столетия служившая непробиваемым щитом от нападения варваров. Она продержалась лишь неделю. Султан писал бежавшему графу Триполийскому: «Смерть пришла со всех сторон и по всем путям; мы умертвили всех тех, которых ты избрал для охраны Антиохии; если бы ты видел рыцарей своих, попираемых ногами коней, жен подданных твоих, продаваемых с молотка, опрокинутые кресты и кафедры церковные, рассеянные и разлетающиеся по ветру листы из Евангелия, дворцы твои, объятые пламенем, мертвецов, горящих в огне мира сего, то, наверное, ты воскликнул бы: „Господи! Пусть и я превращусь в прах!“»
Как покажут дальнейшие события, именно эти слова кровью начертает на своем знамени Людовик Святой — единственный из европейских монархов решившийся вновь отправиться в Заморье. В 1270 году он предпримет Восьмой крестовый поход. Целью его был Тунис, самое могущественное мусульманское морское государство того времени. Покорись он королю Франции — неизвестно, сколько еще лет месили бы доблестные рыцари Христовы Святую землю…
Да что там европейские властители — сам папа Климент IX изрядно колебался, стоит ли игра свеч. Наконец, 23 марта 1268 года король-камикадзе все же был благословлен в парадном зале Лувра — не чем- нибудь, а терновым венцом Христа. «Людовик получил крест из рук легата; примеру его последовали три сына его; вслед за тем легат принял клятву от многих прелатов, графов и баронов; между теми, кто принял крест в присутствии короля и в следующие за проповедью дни, история упоминает об Иоанне графе Бретонском, Альфонсе Бриеннском, Тибо, короле Наваррском, герцоге Бургундском, графах Фландрском, де Сен-Поле, де ла Марше, Суассонском. Женщины высказали неменьшее рвение: графини Бретонская и Пуатьерская, Иоланта Бургундская, Иоанна Тулузская, Изабелла Французская, Амелия Куртнейская и многие другие решились последовать за своими мужьями в эту заморскую экспедицию. Все те, кто поступали таким образом в крестоносцы, действовали не под влиянием энтузиазма к крестовым походам, но из любви к святому королю и из уважения к его воле. Никто не мечтал теперь о завоевании богатых владений в стране сарацинов; Святая земля предлагала только пальмы мученичества тем, кто обнажал меч для ее защиты. Все были разочарованы в надеждах на успех на Востоке; королева Маргарита, столько выстрадавшая в Дамьетте, не могла решиться сопровождать в этот раз своего супруга; сир Жуанвилль, верный товарищ Людовика IX, не мог согласиться покинуть своих вассалов, которые уже испытали тягость его отсутствия; по мнению, составленному им о новом крестовом походе, он не боялся говорить, что „те, кто посоветовали королю предпринять путешествие за море, смертельно согрешили“…»
Три года готовились к походу. Собирали налоги, издавали законы, призванные обеспечить спокойствие королевства во время отсутствия его величества. Вербовали союзников — среди них оказались такие именитые особы, как принц Эдуард, старший сын Генриха III; король Португальский и Иаков Арагонский, а также новый правитель неаполитанский Карл Анжуйский. И, наконец, в марте 1270 года французские крестоносцы погрузились на генуэзские корабли. В Нотр-Дам де Пари был совершена литургия, и судно, на котором находился сам Людовик IX, направилось к берегам Африки…
14 июля король высадился там, где когда-то блистал разрушенный Карфаген, и начал готовиться к осаде Туниса. Собственно, памятуя об ужасах египетской кампании, Людовик предпочел бы на этот раз обойтись без крови. Но надежда на то, что магометанский князь добровольно обратится в христианскую веру, растаяла в тот самый день, когда его парламентеры сообщили французскому королю, что намерены принять крещение лишь на поле битвы. Увы, армия крестоносцев не внушала противникам былого ужаса — тем более что Тунис был в те годы одним из самых процветающих городов Африки. 10 тысяч домов надежно защищали грозные башни и стены. А Людовик и впрямь был словно осенен терновым венцом мученика. Его союзник, король сицилийский, запаздывал; воды и пищи не хватало; денно и нощно рыли могилы — в лагере началась дизентерия, ужасные воспоминания о которой до сих пор мучили короля… И вскоре он умирает — на этот раз по-настоящему.
«Пока был в силах, он заботился о нуждах армии; когда же болезнь усилилась, и он почувствовал приближение смерти, он велел поставить перед собою крест и, воздев руки, начал молиться Тому, Кто пострадал за род человеческий, — пишет Мишо. — Вся армия была поражена скорбью; солдаты заливались слезами. Затем Людовик обратился к сыну своему Филиппу, наследнику своего престола, с советами, как управлять государством, которое должно перейти к нему теперь. Заповедав ему уважать самому и других заставлять уважать святую веру и ее служителей во всякое время и больше всего бояться оскорбить Бога, он прибавил: „Дорогой сын мой, если ты взойдешь на престол, то покажи себя своим поведением достойным сподобиться святого помазания, которым посвящаются на царство французские короли… Когда ты сделаешься королем, то будь справедлив во всех отношениях, не уклоняйся ни ради чего от прямого пути и правды… Употреби все твои усилия, чтобы умиротворить раздоры, могущие возникнуть в государстве, так как Богу всего угоднее зрелище мира и согласия… Будь справедлив во взимании общественных налогов, мудр и умерен в распоряжении ими… Исправляй благоразумно и осторожно все недостатки в законах королевства… Поддерживай с честью установленные права и привилегии… Чем счастливее будут твои подданные, тем более ты будешь велик… Чем безукоризненнее будет твое управление, тем более оно внушит страха врагам, и они не посмеют нападать на твое государство…“»
…Преподав наставления своему сыну, Людовик IX не хотел более помышлять ни о чем, кроме Бога, и остался наедине с своим духовником. Уста его не переставали… ни днем ни ночью прославлять нашего Господа и молиться Ему за народ, который он сюда привел; иногда он призывал св. Дионисия, к которому часто прибегал с молитвою во время битв, испрашивая его помощи для той армии, которую он теперь оставлял без вождя. В девять часов утра в понедельник 25 августа у него отнялся язык, но он продолжал «смотреть на всех благосклонно». «Между третьим и девятым часом он, казалось, заснул и так более получаса оставался с закрытыми глазами, потом как будто оживился, открыл глаза, посмотрел на небо и сказал: „Господи! Я войду в дом Твой и буду поклоняться Тебе в Святилище Твоем!“
Король скончался в три часа пополудни. Филипп, сам больной, принимал среди общей скорби приветствия и присягу в верности от вождей армии, баронов и знатных владетелей, которые находились здесь. Трем духовным лицам, присутствовавшим при кончине Людовика, было поручено отправиться с этим печальным известием на Запад. Они повезли с собою послание, обращенное „к духовенству и ко всем добрым людям в королевстве“. Филипп в письме своем, которое было прочитано в присутствии всех верующих, просил молиться об упокоении души отца его и обещал следовать примеру государя, который всегда любил королевство Французское и берег его как зеницу ока…»
Собственно, на этом несчастный поход и закончился. Князь тунисский Абу-Абдулла-Мехмед все же запросил мира — и 31 октября был подписан договор сроком «на 15 солнечных лет». Отныне христианским священникам разрешалось свободно проповедовать и отправлять богослужение в Тунисе — что, впрочем,
