— Это было вчера, — начал свой рассказ Веснушка. — Хотя моя Катя почему-то утверждает, что я не совсем правильно понимаю слово «вчера». Но во всяком случае это было совсем недавно. Уж не помню, как и зачем залетел я в один город. Что ж, город как город. На главной площади ратуша. Это такой угрюмый каменный дом с башней. В этой ратуше собирались бургомистр и все богатые горожане судить-рядить, придумывать всякие новые указы да законы, чтобы отнять у бедняка последний грош.
Было в этой ратуше высокое окно, сделанное все из разноцветных стеклышек. Называется такое окно — витраж.
Да это только так говорится — окно, на самом деле — целая картина. Из цветных стеклышек был выложен рыцарь в лиловом плаще. Он сидел на золотом коне, покрытом красной попоной. А копыта коня ступали по такой зеленой траве, что больно было смотреть.
Ну, да тут главное совсем другое. Главное, что я по-настоящему подружился с этим рыцарем. Из-за него, уж если хочешь знать, я и задержался в этом городе.
Захочешь, пролетишь сквозь синее стекло — станешь синим-синим, сам на себя удивляешься. Прыгнешь в красное — станешь красным, как огонь.
Однажды в наш город зашел бродячий гимнаст. Совсем еще мальчишка. А с ним собака.
Ну и парочка, я тебе доложу!
Мальчишка в рваном черном трико, заплата на заплате. А сам тонкий, как ивовый прутик, но и гибкий такой же.
А пес прямо-таки скелет с кое-как накинутой на него шкурой. Кажется, потяни его за ухо — и сам пожалеешь, ухо останется тебе в подарок. Но глаза у пса были печальные и преданные. Настоящие глаза, рыжие.
Рано утром мальчишка натянул веревку над всей площадью между двумя высокими черепичными крышами. И по всему городу прошел слух: маленький циркач перейдет с одной крыши на другую по этой веревке.
На площади собрался народ. Хромые, убогие и те выползли поглядеть на это диво.
Пожаловал даже сам почтеннейший бургомистр. С трудом задрал голову, посмотрел на мальчишку. Голову бургомистра так и оттягивали книзу жирные щеки и тройной подбородок.
Много я видел человеческих глаз, но в этих, казалось, поселилась сама Темнота. С такой злобой глядел он на мальчишку, будто приказывал взглядом: упади, оступись!
А мальчишка, словно назло бургомистру, легко и уверенно ступил на веревку. И только неживая застывшая улыбка замерла у него на губах. Он шел то медленно, то вдруг почти бежал, и старая потертая веревка растягивалась и прогибалась под его ногой.
Страшно было смотреть на маленькую, черную, словно обугленную, фигурку, бегущую высоко над площадью по ветхой паутинке.
Наконец мальчишка дошел до конца веревки. Тут его улыбка словно оттаяла. Он махнул рукой, и люди разом шумно вздохнули с облегчением, громко заговорили, засмеялись.
Откуда ни возьмись выскочил драный мальчишкин пес.
Выскочил, да так озорно, весело стал обходить всех по очереди. Он вышагивал на задних лапах, умильно наклонив голову набок. А в зубах держал старую шляпчонку, больше похожую на пустое птичье гнездо, чем на шляпу.
Ну как тут было удержаться. В шляпу посыпались медяки, а порой рыбкой мелькала и серебряная монета.
Но едва лишь мальчишка спустился на площадь, как два дюжих стражника схватили его за шиворот, подтащили к бургомистру.
— Я ничего не украл! Я не сделал ничего плохого! — крикнул маленький циркач. — Я только прошел по веревке!..
— Вот и отправишься по ней прямехонько в ад, — злобно усмехнулся бургомистр. — В тюрьму его!
Хотели поймать и пса, обыскали всю площадь и все ближайшие улицы и закоулки, но тот словно сквозь землю провалился.
На другой день собрался народ в ратуше. Столько людей набилось — не повернуться. Все переговариваются, шумят, жалеют маленького циркача.
Вдруг стало тихо. Вышел бургомистр с тяжелой золотой цепью на шее. Вид важный — не подступись!
За ним судьи. Все в черном, даже шапочки черные, лица строгие, неприступные. У главного судьи запавший тонкогубый рот, глаза как у голодного волка. Тихо-тихо стало в ратуше. Передние ряды попятились назад.
— Милостивые судьи! — зычным голосом начал бургомистр. — И вы все, честные, богобоязненные жители нашего города! Всем вам заявляю, что мальчишка этот — слуга дьявола, еретик и безбожник!
Тут он протянул руку и пальцем показал на мальчишку. Бедняга сидел скорчившись, как сухой стручок перца, на холодной каменной скамье в углу. Такой он был маленький и хрупкий, что два стражника по обе стороны скамьи казались великанами.
— Мыслимое ли дело, чтобы живой человек прошел по веревке и ни разу не оступился? — распалялся бургомистр все больше и больше. — Видно, поддерживают его с двух сторон дьяволы, потому он идет и не падает. А дьявол, он знает с кем знаться и водить дружбу. Только того, кто продал ему свою бессмертную душу, поддерживает дьявол. Это так, а не иначе. И посему надо не медля сжечь этого мальчишку на костре. Сжечь скорее! А вместе с ним сжечь его богопротивную собаку, которая тоже есть дьявол, только для виду принявший образ собаки, чтобы смутить и соблазнить слабые души. И веревку, по которой шел мальчишка, тоже надлежит кинуть в огонь, потому что по всему видно: пеньку для нее трепали дьяволы в самом аду!
— Сжечь! — прошамкал главный судья.
— Сжечь! — замогильными голосами повторили все судьи.
А стражники ударили древками алебард об пол.
'Эге-ге! — смекнул я. — Не рыжее получается это дело. Ну, совсем не рыжее! Конечно, я всего- навсего обыкновенный солнечный луч, каких много, но все-таки…'
Бургомистр оглядел толпу. Но он увидел недобрые, нахмуренные лица. Услышал глухие, неспокойные голоса.
Тогда бургомистр простер вперед руки и крикнул во весь голос:
— А для тех маловеров, что еще таят сомнения в истинности моих слов, скажу еще. Не по веревке, натянутой по воздуху, а только лишь по половице может пройти человек, если не продал он душу дьяволу. Да, пройти по половице — вот это может каждый добрый человек!
В первых рядах стоял молодой широкоплечий угольщик. И хоть было тесно в ратуше, но от него опаской сторонились люди, чтоб не стать такими же чумазыми, как он. Потому что в его кожу и одежду въелась угольная пыль.
— Так пусть наш почтенный бургомистр и пройдет по половице, громко сказал он. — А мы посмотрим!
— И пройду! — весь побагровев, крикнул бургомистр.
Но тут его ноги сыграли с ним недобрую шутку.
Они ни за что не хотели идти как надо, ступать прямо и ровно, и почтенного бургомистра все время качало и заносило из стороны в сторону, как тяжелый корабль во время бури.
Признаюсь, я ничуть этому не удивился. Потому что бургомистр, прежде чем заявиться в ратушу, спустился ненадолго в хорошо знакомый ему погребок. А я залетел туда вместе с ним. Там он осушил подряд не один кубок старого вина.
— Да он попросту пьян, наш бургомистр, — горько вздохнула какая-то старушка с серым, усталым лицом.
И тут я понял, что мне надо делать.
'Ну, — подумал я, — старый дружище, рыцарь, выручай! Будет тебе гарцевать на одном месте. Придется нам потрудиться'.
Нимало не медля, я пролетел сквозь красное стекло и приземлился прямо на носу у бургомистра.
