— Это я тебя оберегаю. Твою жизнь храню.
— Ты ангел, что ли?
— Нет, ангелов не бывает. Я — Берегиня.
— А что же ты меня оберегаешь?
— Как же не беречь? Помнишь, ты за белкой побежал и заблудился?
— Помню…
— Я к тебе явилась…
— А-а! — оживился, вскочить хотел — ноги не слушались.
— Лежи, — сказала. — Скоро за тобой прилетят.
— Рация не работает, не найдут сразу. А пока ищут, я…
— Найдут. Я же с тобой.
— Нет, не верю… Это сон или бред. В жизни так не бывает.
— Бывает. Я тебя выбрала и веду, пока ты не вырастешь и ума-разума не наберешься.
— Да я вырос!
— Телом вырос, духом слаб. А я жду, когда ты станешь воином.
— Был я… воином.
— Знаю, только ты тогда отбывал повинность. Настоящий воин — это другое.
В небе послышались свистящие, шлёпающие звуки винта, разрубающего горячий летний воздух. Вертолёт заходил на посадку, поднимая с земли сухую траву и мелкие сосновые ветки.
— Так скажи, какой настоящий воин? — кричал Леший сквозь шум винтов. Но она не слышала его, её подхватил горячий воздух, и она взлетела, закружилась вместе с листвой да пропала из его глаз.
— Берегиня, хоть теперь имя твоё знаю… Знать, не смерть — отвела ты.
«Только кто же это? Откуда? Видно, в бреду привиделось. Берёзку с девушкой спутал. А жаль…»
Утром проснулся Дмитрий от холода. Костёр догорел, солнце ещё только вставало, на краю леса был виден розовый след по верхушкам деревьев. Подбросив дров и нагнувшись, стал дуть на угли, спрятавшиеся под пеплом. И вот робкий язычок пламени лизнул жёлтые хвоинки, обрадовался, весело побежал по тонким сучьям, отдавая ещё дымное тепло Дмитрию.
Что-то случилось этой ночью. Дмитрий ещё не разобрался, что, но утро было уже другим для него, не таким, как прежде, безмятежным. Он это понял, как только разлепил глаза. Чудилось, что кто-то был рядом с ним всю ночь, сидел, гладил его волосы, выбирая из них хвоинки и мох. Чувствовал, что кто-то поцеловал его в лоб. Но не мог он проснуться, хотя в лесу сон всегда чуток. И сейчас ещё, когда сон отлетел и находится он в полном здравии, ощущал нежную тёплую ладонь на небритой щеке.
Сном он это не считал: сны, они всегда запоминались ему, и плохие, и хорошие. Больше всё тайга горящая снилась. А то парашют не раскрывался, и земля толчками налетала на него. Он всё пытался выдернуть кольцо запасного, но не мог его нашарить, а потом оказывалось, что вместо запасного парашюта он нацепил грыжу от СПП. И тогда он начинал дико кричать и просыпался в поту с трясущимися руками, ухватившись за клапан спального мешка. Иногда сны были радостные, но то были сны из детства. И он спал и не хотел просыпаться, стараясь продлить блаженство безмятежности.
В армию Лешего забрали по спецназначению: для него уже со школьной скамьи лежал путь в снайперскую школу. Ещё будучи учеником десятого класса, он стал кандидатом в мастера по стрельбе из винтовки. Оказывается, это не осталось незамеченным. И уже в учёбке, когда в руках впервые оказалась снайперская винтовка СВД с прицелом и далёкая мишень стала близкой, он даже улыбнулся и положил пуля в пулю весь магазин. Потом далёкая страна, о какой и не мечтал никогда, да и, признаться, и на карте-то не видел. Но довелось побывать там. Какие уж интересы были у нашей страны на «Чёрном континенте», Дмитрий не знал. Он на дальних подступах охранял аэродром, на который садились наши самолёты.
Привык Леший к джунглям, только духоту и сырую жару плохо переносил. А когда без движения и курева лежал долгие часы, время для него, казалось, останавливалось. Даже не думалось ни о чём, но взгляд работал, как у сонной собаки уши: шевеления листа было достаточно, чтобы найти в прицел того, кто пошевелил этот листок.
Как-то, уже под вечер, заметил перемещение людей вооружённых, продвигавшихся медленно и скрытно. Людьми с раскрашенными лицами руководил высокий светлолицый, похожий на старца из-за светлой бороды человек, одетый в непонятную для Лешего одежду. Его-то и взял на прицел Леший. И вдруг женский пронзительный голос:
— Убей его!
И будто этот голос услышал и белобородый: видел в прицел Леший, как он вскинул голову. Только Леший первым нажал на курок, видел, как дёрнулось тело человека и пропало. Кого предупредил голос, Лешего или белобородого? Сразу после выстрела крутанул Леший головой, хотел понять, кто кричал. А только нет никого! А долго размышлять было некогда.
Затрещали автоматы, посыпалась листва и сучки, только уполз из-под обстрела Дмитрий: не очень-то хотелось оставаться здесь, на этой чужой земле, шевелящейся от всяких жуков и червей. Во время перестрелки от наших аэродромных позиций взлетела белая ракета, а вслед за ней полетели, шипя, мины. Дмитрий полз, боясь попасть под свои и чужие осколки и пули. Но бог миловал — ни одной царапины!
Только почему-то запечатлелся в памяти этот высокий мужик с белой бородой. Ладно бы первый… Ведь были и до него, раз война, пусть чужая, но война, на которой он оказался по воле судьбы… Пришедший к нему разведвзвод после обстрела искал убитого, но исчез белобородый, словно его и не было. Лишь на земле валялся невыстреливший гранатомёт, была кровь, но не было тела. Непонятно и то, куда тоже пропал страхующий его второй снайпер Саша Хлебников. Он-то куда делся? Может, на свои позиции отполз? Но времени на раздумья не было. Дмитрий хорошо знал, да и разведчики тоже, что убитых здесь неприятель не собирал. «Ранил, видно», — решил Леший.
Вместе с разведвзводом ушёл он тогда на поиски этой группы, только поиски затянулись на несколько месяцев. А когда вернулись в расположение части, оказалось, что Дмитрия сняли уже с довольствия вместе с Хлебниковым, а проще сказать, похоронили, отправив похоронки домой. Разведвзвод, в который он попал, оказался особый, не приписанный к военному гарнизону, где служил Дмитрий. Там и познакомился с Сохатым, тогда он был просто капитан Светояров. Это уже когда демобилизовали его, и он приехал в Бураново, стал Сохатым — прозвищами в деревне все награждены.
Светоярову нужна была эта группа белобородого. Он и прилетел сюда, на него охотясь. Только не нашли они его тогда, да и сами чуть не погибли, заблудившись в джунглях. Сегодня вдруг почудилось, что где-то бродит тот старец, где-то поблизости, просто не знает о нём, о Дмитрии.
— Чушь какая! Не может этого быть! От усталости вчерашней — не иначе… Только ощущение ладони на щеке…
День разгорелся. Бросив ягоду, собрал свои пожитки, хотел уложить их в рюкзак, но рука застыла в воздухе. На тёмном затасканном рюкзаке поверх застёгнутого клапана лежал девичий начельник, который когда-то он уже видел во сне.
Странно, но вчера-то его не было… И вдруг обрывок фразы встал из его сегодняшнего сна: «Отца домой к себе приведи, к тебе его отправила». Какого отца? Куда отправила? Только голос её! Вспомнил! Она здесь была и вещицу свою забыла! А может, оставила? Только как она теперь будет? Как волосы свои приберёт?
После первой встречи, где назвалась она ему, он сначала часто вспоминал о ней по ночам в больнице. Видел её стан, только лица не видел, и это томило его. Всё, что с ним произошло тогда, приписывал бреду. Но вот сегодня она опять была рядом, потому как этот начельник на ней видел. И вот теперь он в руках. Видно, подарила, чтобы никогда не забывал, что она всегда рядом.
Озноб пробежал по спине. Ведь не бывает так! Сказки всё это! Первый раз в детстве блудил — она вывела. Теперь вот опять заплутал. Самому смешно: во всех лесах России на пожарах лесных побывал — не блудил. Вкралась мысль: «А ведь это неспроста всё… Она, наверное, дороги ему закрывает, сама уводит». Придёт она когда-нибудь за ним, сама придёт, так как он дороги к ней не знает, неведома она ему. Ведь говорила: «Когда ума наберёшься». Да вроде и набрался: сорок лет уже. Видно, другой для неё ум нужен… Только какой?
