какой-нибудь латентный вирус, усиливают кровяное давление… да мало ли как можно разрушить человека изнутри. Должно быть, вы убедили Конрада преступить некий запрет. Жаль, это был очень хороший мастер… — Он с тревогой посмотрел на Кратова. — Константин, вам плохо?
— Мне ужасно плохо… — пробормотал Кратов. И вдруг осознал, что именно эти слова были сказаны Конрадом за мгновение до кончины. От этого ему стало еще хуже.
— А как мне, по-вашему, должно быть?! — рявкнул он со злостью.
Чтобы никто не видел его жалкого состояния, Кратов поспешно отошел к окну, уставился влажными глазами в промозглую ночную тьму.
Ему хотелось бросить все и вернуться в номер. Запереться в кабинете, выпить стакан водки, вспомнить, как нормальные люди плачут, и от души разрыдаться. Потом растормошить Идменк, схватить ее подмышку и улететь с этой проклятой планеты прочь… на Сфазис… или домой, на Землю, к маме под крылышко. Куда угодно, лишь бы подальше от всех этих кошмаров. И отвратительна была даже сама мысль о том, что никуда он не улетит, а пробудет здесь ровно столько, сколько потребуется, чтобы все кошмары прекратились раз и навсегда. Чтобы Озма, целая и невредимая, продолжала творить свои колдовские действа где и когда захочет. Чтобы эхайны оставили мирную Галактику в покое. Чтобы Идменк отважилась наконец и сбежала с ним от нареченного супруга. Чтобы никто больше не умирал такой нелепой, никчемной и страшной смертью.
— Его можно было спасти? — медленно спросил он.
— Да, — сказал Носов. Поразмыслив, добавил: — Теоретически. Но на это ушло бы много времени. Нам все равно пришлось бы выбирать между ним и Озмой.
— Ненавижу выбирать, — процедил Кратов сквозь зубы.
— Война — всегда выбор… — Играя бровями в унисон своим мыслям, Носов двинулся к выходу. — Я лечу на Пляж Лемуров, брать этих субчиков, — сказал он через плечо. — Желаете присутствовать?
— Желаю, — сказал Кратов. — Но вначале мне нужно поговорить с одной рыбой.
— Поговорить — с рыбой?! — удивился Носов. — Ах, да…
5
Двухметровое перламутровое яйцо бесшумно парило под неярким светильником. В переднем окошке трепетала бледная пелерина, манипуляторы покойно сложены по бокам.
— Простите, что нарушил ваш покой… — начал Кратов.
— Пустяки, — сказал Блукхооп. — Отдых в вашем понимании нам не требуется. Мы отдыхаем, лишь приобщившись к вечности. Вы понимаете, о чем я?
— Надеюсь, что да.
— Так же, как и я понимаю вас. Заблуждение, что я как ксенопсихолог сосредоточил свой профессиональный интерес исключительно на эхайнах. Люди мне так же любопытны, как… образец для сравнения.
— Тогда вы должны угадать мой следующий вопрос…
— Это нетрудно. Вы хотите, чтобы я поделился с вами той информацией об эхайнах, которая известна только нашей расе, и никому больше во всей Галактике.
Кратов молча кивнул. У него не оставалось больше сил, и он опустился на пол там, где стоял.
— Такой исключительной информации не существует, — сказал Блукхооп с отчетливо прослеживаемой иронией. — О том, что знаем мы, знает еще по меньшей мере одна раса. Во всяком случае, сведения должны быть погребены где-то в ее анналах, и при желании они могут быть извлечены и воспроизведены. И, конечно же, знают тектоны. Потому что тектоны знают все.
— Вы не назовете мне эту расу, — полувопросительно вымолвил Кратов.
— Нет, не назову. Замечу лишь, что это древняя и уважаемая галактическая культура, в пору своей зрелости много и шумно экспериментировавшая с перспективными биологическими видами в самых различных уголках мироздания. Достигнув же возраста мудрости, многих своих деяний она устыдилась и постаралась умалить ущерб там, где он был нанесен, и… как это говорится у людей… замести следы там, где все обошлось благополучно. Между прочим, эти смелые опыты с «искусственным вразумлением» послужили причиной возникновения в современной ксенологии самых блестящих и фантастических теорий. Возьмем, к примеру, вашу теорию «галактического изогенеза», которую выдвигает доктор Андре Ван Дамм…
— Церус I — их дело? — мрачно осведомился Кратов.
— Нет. Есть принципиальное отличие между их экспериментами и тем, что вы встретили на Церусе I. Они никогда никого не принуждали быть разумным. Они лишь стремились подобрать каждому подающему надежды виду оптимальную среду обитания. Или, например, сохранить альтернативу: вид, обреченный на вымирание в условиях межвидовой конкуренции, эвакуировать со своей неласковой к нему материнской планеты и дать ему реальный шанс в иных сходных условиях…
— Хорошо, — не слишком деликатно прервал медлительные рассуждения ихтиоморфа Кратов. — С каким из этих вариантов мы имеем дело?
— Разумеется, со вторым, — сказал Блукхооп. — Это был очень давний и масштабный эксперимент. Он ставил своей целью разъединение, сохранение и независимое развитие трех конкурирующих рас. К чести экспериментаторов отмечу, что они ограничились лишь первой его фазой, выведя из-под удара две угасающие ветви одного эволюционного дерева, а затем предоставили их самим себе. Что должно, по моему рассуждению, уберечь все три самостоятельно выросшие галактические цивилизации от комплекса неполноценности.
— Одна из этих рас дала начало Эхайнору, — нетерпеливо сказал Кратов. — Это секрет полишинеля. А кем же стали две другие?
— Хорошо, что вы сидите на полу, — насмешливо промолвил Блукхооп. — Есть надежда избежать ушибов, когда свалитесь от изумления.
6
Едва не опрокинувшись на бок от сильного порыва ветра, гравитр плюхнулся на четыре лапы и намертво присосался к голому сырому камню. Кратов выскочил из еще ходившей ходуном кабины и, натягивая на голову капюшон, оскальзываясь, побежал к стоявшим возле тяжелых многоместных машин людям. Он сразу же озяб и промок. Свое имя Пляж Лемуров оправдывал полностью. Подразумевались, конечно же, не симпатичные недообезьянки из земных лесов, а лемуры в классическом, древнеримском понимании, то есть — неприкаянные души, что не обрели посмертного успокоения по причине сотворенных при жизни злодеяний. Только непокойным мертвецам и могла прийти фантазия — использовать эту дыру как пляж и принимать здесь ванны из призрачного света трех эльдорадских лун.
— Где они? — спросил Кратов, сразу отыскав глазами Носова.
Тот, как всегда, ладный и подтянутый, не испытывавший видимых неудобств, стоял в тени изъеденной солеными брызгами скалы и через распахнутою дверь следил на светившимся в глубине кабины экраном. Он молча ткнул пальцем куда-то в расщелину между камней. Кратов немедленно сунулся к ней, но сразу же уперся в широкую спину одного из носовских «фантомов».
— Не спешите, — сказал Носов. — Еще успеете полюбоваться. Через пять минут у нас будут переговоры.
— Переговоры?! — Кратов не поверил своим ушам. — Да вы, оказывается, не только бряцать фограторами горазды!
— Мы горазды в очень многих вещах, — уклончиво сказал Носов — Пойдете со мной? Кратов прищурился.
— Вы шутите, — произнес он недоверчиво. — Не боитесь, что все испорчу?
