— И вы примете приглашение?
— Еще и как приму!
6
Старика эхайна звали Лэрдзорид, и он был «гекхайэдд» — что-то вроде поселкового старосты. Сам поселок Амулваэлх находился на изрядном удалении от Гверна, так что Кратову пришлось распроститься с мыслью достичь цели своего путешествия к исходу дня.
— Повозку я вам дать не могу, — виновато проурчал Лэрдзорид. — Время нынче сами видите какое… не ровен час, жахнут по дороге чем-нибудь с воздуха, и поминай как звали. А то еще откуда ни возьмись бронемехи наползут, что те, что другие. Разбираться они, понятное дело, не станут, а чтобы им поменьше хлопот, долбанут ракетой — и вся недолга…
— Что он говорит? — упавшим голосом, без надежды получить ответ, встряла в разговор Озма.
— Он говорит, что нам придется идти пешком, — отмахнулся Кратов.
— Хорренде… — пробормотала женщина. — Опять пешком… где взять столько ног, чтобы столько пройти пешком?!
— Что говорит пречистая янтайрн? — почтительно осведомился Лэрдзорид.
— Янтайрн Озма в ужасе. Перспектива пройти ногами огромное расстояние по обстреливаемой, открытой всем опасностям местности ее не радует.
— Это я понимаю, — кивнул эхайн. — Что ж тут веселого… Но есть две надежды помочь вашей скорби. Гекхайан ли прихлопнет т'гарда, т'гард ли скинет гекхайана — а тому, кто окажется сверху, всяко придется наводить порядок. Или, на самый худой конец, раз в десять дней через Амулваэлх проходит фельдъегерский транспорт. Война войной, а не было еще случая, чтобы фельдъегеря вдруг изменили своему обычаю. Годков этак сорок назад, когда с одного боку садили по нас танки старого Нишортунна, а с другой — лучевые пушки т'шегра Бойсвэбтуэбра, чтоб ему лихо было в Воинских Чертогах Небес… все равно в назначенный день и час подкатил транспорт, забрал налоговые отчеты, вывалил ведомости высочайших указов, чин по чину…
— И когда же ожидается прибытие транспорта? — терпеливо спросил Кратов.
— Если календарь не врет, да часы у меня не отстают… — промычал Лэрдзорид, — то завтра к вечеру уместно будет их ждать.
Озма молча повела бровками: о чем, мол, речь?
— Завтра, пречистая янтайрн, — сказал Кратов. — Если, конечно, все сложится удачно…
Пыльной, узенькой улочкой, что змеилась между поросших лиловым мохом высоких каменных стен, они прошли к дому гекхайэдда. Скорее это можно было назвать крепостью в миниатюре, чем жилым помещением. Его грубая архитектура являла собой полный контраст с воздушными, нарочито хрупкими интерьерами загородной резиденции на берегу океана. Стены сложены были из целых каменных глыб, между которыми кое-где, вне какого-либо порядка, виднелись узкие просветы. Озма дотронулась ладошкой до глубокой застарелой выбоины, следа прямого артиллерийского попадания, и тихонько вздохнула. Вход загораживала броневая плита в полтора эхайнских роста, в прежней жизни, верно, принадлежавшая боевой машине одного из буйствовавших в этих местах патрициев. Лэрдзорид, ворча что-то под нос, пнул плиту сапогом — та с душераздирающим скрежетом отползла.
— Не откажитесь сесть за мой стол, пречистые яннарр и янтайрн, — сказал старик. — Яства немудрящие, и пиво чересчур крепкое для непривычного пуза, но, боюсь, ничего лучшего вы здесь не найдете.
— А вот не окажется ли, почтенный Лэрдзорид, у вас чистой воды ополоснуть лицо и руки? — спросил Кратов.
— Это еще зачем?! — удивился тот.
Вода, однако же, нашлась. Продолжая удивленно качать лохматой башкой, эхайн указал дорогу к вделанным прямо в стену водоразборным кранам, принес большую кованую миску и полотенце из грубой, явно натуральной ткани. Пока Кратов и Озма умывались, он стоял неподалеку и шумно вздыхал. Не то дивился чужим обычаям, не то жалел чего-то.
— Никогда бы не подумала, что где-то в Галактике люди живут в такой дикости, — сказала Озма. — То есть, я не капризничаю, мой Сиринкс тоже трудно назвать образцом цивилизации… Но это же просто средневековье!
Кратов промолчал. Он уже устал твердить, что никакие это не люди. И бесполезно было объяснять этой потусторонней дамочке, что в Галактике до сих пор непринужденно сосуществуют самые различные уклады и даже исторические эпохи.
К их возвращению стол был уже готов. В самом его центре стояла открытая емкость с пивом. В обшарпанных, а когда-то весьма искусно изготовленных из тонкого красноватого металла блюдах дымилось и расточало аппетитные ароматы белое мясо (вполне возможно, принадлежавшее одной из к'биозапгум), густо присыпанное тугими сизо-голубыми листочками какого-то местного салата. И ни слабейшего намека на столовые приборы. Озма, присев на краешек деревянной скамьи, бросила беспомощный взгляд на Кратова. «Ну вот, — читалось в ее глазах. — Только что отмыли руки от грязи…» Кратов, усмехаясь, наполнил пивом свою кружку и единым духом опорожнил. Старик одобрительно пошевелил бровями. Действительно, слабая бражка из припасов «Айбмишогвирка» с этим напитком не шла ни в какое сравнение. Но человеку, вкусившему во время оно крови древесного моллюска с перцем и солью в застолье у блистательного виконта Лойцхи, с тех пор любое пойло было нипочем. Озма, мысленно приняв какое-то важное решение, тоже пригубила из своей кружки, поперхнулась, вытаращила глаза, но допила до конца. Утратив дар речи и лишь хлопая губами на манер магиотской бродячей рыбы, она ухватила кусок белого мяса обеими руками сразу. С ней все было в порядке. Старик, хищно урча, глодал толстенную кость. Двое молодых эхайнов, прислуживавших застолью, статуями торчали в отдалении, с любопытством разглядывая гостей. Ни тени надменной заносчивости, что в земной ксенологии считалась одним из отличительных признаков эхайнской расы, в них не наблюдалось. Кратов, пораженный этим внезапным открытием, даже прекратил жевать, когда в ответ на свой случайный взгляд в их сторону натолкнулся на смущенную улыбку. «Мы все делали не так, подумал он. — Мы все делали неправильно. Кэкбур и его команда подловили нас на свою дезинформацию, как детей, и вояки вроде Эрика Носова и рады были. Нет в эхайнах никакой ксенофобии. И хваленый страховидный Эхлидх по большей части нами же и выдуман. Столько сил впустую… Одно утешает: эхайны точно так же понапрасну тратили свои силы и средства на то, чтобы нас обмануть, во имя самой пустой, самой бессмысленной цели».
С горя он выпил еще пива. Мысли в голове понемногу разбредались, словно стадо коров… а может быть, и к'биозапгум. Озма, подперев щеку рукой и вперив остановившийся взгляд в пустоту, задумчиво жевала голубой листик салата. Должно быть, сочиняла какую-нибудь мелодию. Самую прекрасную из мелодий под этими небесами. «Никто еще не слышал ни одной эхайнской песни, — сделал очередное неприятное открытие Кратов. — Мы даже не знаем, существует ли у них музыка. Мы знаем, что у них есть Кодекс Эхлидх и до черта иных прочих кодексов и уложений, а не знаем ни их музыки, ни их стихов. То есть, я сам видел, как они живо и даже излишне обостренно реагируют на внезапные озмины вокализы. Я помню еще, что творилось с этим подонком Лихлэбром на концерте Озмы. Все его существо рыдало… Мы еще кое-как разбираемся в их юриспруденции, но не имеем ни малейшего представления о культуре и сильно путаемся в их истории. Отсюда и все глупости, в которых я, несчастный самонадеянный идиот, вот уже несколько месяцев принимаю самое деятельное участие».
Кратов вдруг обнаружил, что давно и активно участвует в застольной беседе. То есть, вещает по преимуществу хозяин дома, а он подает осмысленные реплики и даже как-то реагирует на невнятные требования Озмы переводить.
— … Я эхайн простой, — говорил Лэрдзорид. — На кой мне война? Я всех сыновей потерял на войне. У меня было три жены. Одну увели невесть куда и неизвестно что над нею учинили при т'шегре Бойсвэбтуэбре, чтоб его лежа подбрасывало в Воинских Чертогах Небес. Другая наглоталась ядовитой пыли при втором т'гарде Лихлэбре и померла у меня на руках. А мне вот сынка его довелось дождаться…
