— День да ночь — сутки прочь. Семь суток — неделя.
— Э, Мудрец, он говорит вредное. О таком даже слушать не хочется.
— Пусть говорит. Недолго ему говорить.
— Что такое, большое начальство? Я к вам как к людям…
— А кто тебе сказал, что мы люди? Нас боги избрали!
— Ну, у бога всего много. Сегодня избрал, а завтра, глядишь, встал не с той ноги и прибрал. Вот и наш Калям-бубу: то ничего, а то как расходится!
— Нет такого бога — Калям-бубу! Наших семеро есть — и все.
— Так не берете мой товар? Прогадаете!
— Еще и грозится. Ну, все, Мудрец, убирать его надо куда подальше. Поболтай с ним, коли охота припадет, а я уж пойду пытошный стан к работе ладить.
3
— Э, Начальство Мудрости, как же он пошел пытошный стан ладить, коли вы ремесла не знаете?
— Ремесла не знаем, оно нам ни к чему. А пытать — это разве ремесло? Это же удовольствие одно!
— Ничего себе удовольствие.
— Так. Звук, наружу не ходи, где раздался, там умри! Вот теперь нас никто не подстлушает. Вижу, купец, что ты не глуп, а глупым прикидываешься. Таким умением овладеть может не всякий. Поэтому давай говорить как умные люди.
— Обмен неравный — о чем говорить, когда я ничего о вашем народе не знаю.
— Со смертью играешь.
— Смерть и жизнь моя у Калям-бубу за пазухой.
— У меня в слове жизнь и смерть твоя! Знаю, что многих людей ты города посетил и обычаи видел. Вот это мне и нужно. Умением своим наделишь тайно меня одного…
— Ну вот, а говорил — баловство!
— Говорил не для тебя — для того, другого.
— А ты и вправду в стране самый умный?
— Должность такая. И не самый умный, а самый мудрый — разницу чуешь?
— Почуешь разницу, как воткнут кол в задницу. А то вдруг ты грамоте не научишься? Вот у меня племянник — его и добром, и розгой — все впустую. Стоеросовое дерево. Фиговое.
— Глумишься?
— Куда мне над мудростью глумиться. Только я крепко любопытен: где миру начало? Кто первое слово молвил и какое? Какая рыба всем рыбам царь? У меня много вопросов…
— Оттого, что ложна ваша мудрость. У нас никаких вопросов — одни допросы. Мы и так все про всех знаем. А не знаем, так под пыткой узнаем. Нас боги избрали.
— За что избрали, что за боги?
— Так и быть, расскажу. Жили мы здесь, как простое людское племя, прах земной. Спустились к нам как-то боги — семеро. И оказали мы им великую услугу, а какую — никто и не помнит уже…
— Умели бы писать — и запомнили бы…
— А в благодарность дали нам боги семеро силу слова. Слово это лишь нашему народу ведомо. С тех пор чего ни пожелаем — все нам прямо в рот сыплется. Знаем одну только радость. И поэтому велено нам править всем миром.
— Так прямо и велено? А что же боги делают?
— У них свои дела, божественные…
— Что же вы не всем миром правите?
— Придет время — будем.
— Так вы же времени не знаете, дней не считаете…
— А мы его остановили. Каждый день у нас один и тот же.
— Зачем это и отчего?
— Оттого, что провидим вперед. И провидец один наш великий провидел, что быть нашей славе столько-то и столько-то лет! А мы судьбу перехитрили: остановили время словом. Говорим: «Нет, нет никаких лет!» — вот и нету их.
— А время-то идет. Уже к вечеру дело.
— Это и есть наша печаль. Падает проклятое солнце — никак не удержать. Правда, мы, к утру сил набравшись, снова его подымаем, а время стоит.
— Ага, объяснил мне один тут на камешках. Только у нас мудрецы по-другому говорят. После трудов своих бог наш, Калям-бубу, струю пустил, и потекло время, как река. Всех нас эта река несет.
— Вот вас и несет, как мусор. А нас нет. Камень посреди реки видел? Вот так и мы.
— Когда-то и камень вода подмоет и покатит.
— А укрепить его, подпереть?
— Когда-то и река русло изменит. Будете на своем камне одни.
— Мы одни не будем. Перетащим к себе весь мир помаленьку. Видел пирамиду на площади?
— Вверх ногами-то? Видел.
— Перенесся наш человек в нильскую страну, осмотрел пирамиду и вернулся. И мы силой своей такую же мигом воздвигли. И в других странах если что хорошее имеется, к себе утянем.
— А зачем вы ее на маковку поставили? Некрасиво ведь.
— Чтобы видели силу нашу. Простую-то пирамиду любой дурак построит.
— Не скажи. Ее, говорят, тридцать лет строили. Как потрудился, так и погордился. А вам чем гордиться?
— Как чем? А силой?
— А куда вы нильскую страну дели? Тот, у ворот, говорил, что нету-де ее.
— А мы ее отрицаем. Больно близко к нам расположена. Вот мы и сказали хором: «Нет и нет такой страны, нам соседи не нужны!». Их и не стало.
— Я же там недавно бывал. Все на месте. Фараон сидит, командует, рабы вкалывают, крокодилы плавают…
— А ты докажи, что все на месте. Докажи. Докажи, что время идет. Докажешь? Нет. Так что давай все это забудь и помогай нам. Будешь хорошо жить, примерно как мы…
— Как же я буду избранникам богов помогать?
— Говоришь ты складно, уменьем великим владеешь, вот только силы слова у тебя нет…
— Еще спрошу: почему без имен живете?
— Есть имена, есть, только их каждый друг от друга в секрете держит. От нас, конечно, у народа секретов нет. Потому что если имя человека узнаешь, с ним все сделать можно. Взять, к примеру, Начальника Покоя. Он знаешь, сколько имен помнит? Много. Любого, который без звания, в нети отправит запросто. Потому и держится в должности.
— А твое имя знает?
— Знает, да что толку? Оно званием заворожено. А вот если он сможет так про меня сказать, что и без имени всяк узнает, тогда мне, конечно, туговато придется. Только он не умеет так, да и никто не умеет. Мы таких повывели.
— А у нас есть один такой. Про любого все как есть скажет, да складно притом. Достается от него многим. Злятся, конечно, да что сделаешь? И у нас слово силой бывает.
— Плохой человек. Вот бы его да на кол. А ты так не умеешь?
— Не привелось. Дар богов, говорят.
— Нехороший дар. И зачем это боги что попало да кому попало дарят? Мы таких людей не только у себя, мы их повсюду выводим. Положили такое заклятье, чтобы жизнь у них была короткая да несчастная. Крепко мы их прокляли, выдумщиков этих, и тех даже, которые когда-то еще родятся. Может, и отучатся
