Вечер превращается в ночь
— Анвар, штопор неси! — весело крикнул Юсуп, взмахивая рукой.
Анвар побежал на кухню и сразу очутился в облаке просеянной муки. Зумруд стояла у стола, перебрасывая сито из одной ладони в другую, и восклицала:
— Ну ты представляешь, Гуля? Со студенческих лет ее знаю, двадцать лет, даже больше, и вся она была такая ироничная, такая, ты знаешь, острая на язык. Муж у нее лет десять назад в религию впал, поэтому она с ним развелась, свою жизнь менять не стала. И тут встречаю ее, а она мне говорит, мол, я, говорит, в хадж ездила. Я так удивилась, не верила долго. С кем, спрашиваю. Да с мужем, говорит, с бывшим.
— Ама-а-ан! — протянула полная Гуля, присаживаясь на стул в своей переливчатой кофте.
— Теперь молится, уразу держит. Я еще ей шутя посоветовала, мол, выходи теперь за него снова, раз вы так спелись. У него вообще-то уже новая жена и дети, но она может на этот раз и второй женой побыть.
— Вай, живет у нас напротив одна такая вторая жена, — махнула рукой Гуля. — Или, вернее, четвертая. Русская, ислам приняла, ходит закрытая. Муж на цементно-бетонном кем-то из главных работает. Приезжает к ней по пятницам с охраной. Представляешь? Идешь утром выносить мусор или в магазин, только дверь приоткроешь, а там на лестнице уже какой-то амбал стоит, дежурит, дергается на любой скрип. Потом этот, муж то есть, появляется. Только я его ни разу живьем не видела. Но и так понятно, когда он приходит. Она же к его приезду весь подъезд вылизывает...
— Анвар, штопор не в том ящике,— прервала ее Зумруд, мешая тесто. — Да, Гуля, я, честно говоря, не люблю закрытых.
— Слушай, так боюсь я, что моя Патя закроется, — заныла Гуля, разглаживая блестящую юбку и понижая голос. — К ней ведь один наш дальний родственник сватался, очень подозрительный. Без конца указания давал ей, как себя вести. Патя еще уразу держала, потом в один день домой приходит, когда дождь шел, и плачет. Мне, говорит, вода в уши попала, теперь пост нарушился. Я такая злая стала. Не держи, говорю, уразу. Попробуй, говорю, увижу тебя в хиджабе!
— И откуда у них такая мода берется? — пожала плечами Гуля.
Анвар схватил штопор и побежал в гостиную. Там чему-то громко смеялись.
— Как говорится, приснилось аварцу, что его побили, на следующий день лег спать с толпой, — говорил очкастый Керим, пододвигая носатому Юсупу большой бокал.
Разлили кизлярский кагор и стали чокаться. Высокий Юсуп, лысый Керим, коренастый Мага, худощавый Анвар…
— А ты совсем не пьешь, Дибир? — спросил Юсуп у насупленного человека с забинтованным пальцем, до этого почти не встревавшего в разговор.
Тот покачал головой:
— Харам[1].
— Напиваться харам, я согласен, а кагор — это песня. Посмотри, какой тут букет, какой вкус. Лечебный напиток! Мне мама в детские годы бузу давала понемножку для сердца.
Дибир, может, и хотел возразить, но по своему обыкновению промолчал, уставившись на тумбу со стоящим на ней металлическим козлом.
— Помню, — начал Керим, чавкая и поправляя съезжающие на нос очки, — как мы на виноградники ходили работать в советские времена. Поработаем, потом ведро перевернем, бьем, как в барабан, лезгинку танцуем. С нами еще Усман учился, потом его выгнали. Он больше всех выпивал и сразу давай рубль просить.
— Какой Усман?
— Как какой? — переспросил Керим, орудуя вилкой. — Тот самый, который теперь святым стал, шейх Усман. Его выгнали, он сварщиком работал долго, потом вроде шапки какие-то продавал. А теперь к нему кое-кто за баракатом[2] ходит.
— Вах! — удивился Юсуп.
— «Вах», — сказал Ленин, и все подумали, что он аварец, — вставил Керим.
Дибир поднял четырехугольное лицо и заелозил на стуле.
— Ты разве атеист, Керим? — спросил он, кашлянув.
Керим бросил вилку и задрал обе руки вверх:
— Все-все, я шейха не трогаю! Я ему рубль давал.
Анвар засмеялся.
— Знаешь, брат, в тебе такой же иблис[3] сидит, как в заблудших из леса. Вы живете под вечным васвасом[4]. А какой пример ты им подаешь, — сурово процедил Дибир, кивая на Анвара и Магу.
— Какой пример подаю? — всплеснул руками Керим. — Работаю, пока вы молитесь.
— Зумруд! — закричал Юсуп, издалека почуяв надвигавшуюся ссору. — Неси чуду!
На кухне послышался шум. Дибир внимательно посмотрел на Керима, как ни в чем не бывало продолжавшего уплетать баклажаны, и, прошептав «бисмиля», тоже принялся накладывать себе овощи. Вошли женщины с двумя дымящимися блюдами.
— Выйдем, покачаемся, — тихо буркнул Мага Анвару на ухо, подергивая плечами.
— Возвращайтесь, пока не остыло, — попросила Зумруд, увидев их уже в дверях.
В маленьком внутреннем дворике совсем смерклось. Не слышно было за воротами ни криков уличной ребятни, ни привычной музыки, ни хлопков вечерних рукопожатий.
— Как-то тихо сегодня, — заметил Анвар, подскакивая к турнику и подтягиваясь на длинных руках.
— А «склепку» можешь сделать? — спросил Мага.
— Да, смотри, я сделаю «склепку», а потом «солнце» вперед и назад, — запальчиво отозвался Анвар и стал раскачивать ногами из стороны в сторону, готовясь выполнить упражнения.
Мага наблюдал за его кувырканьем, посмеиваясь.
— Э, беспонтово делаешь, дай я.
— Я еще не закончил, — отозвался Анвар, вися на одной руке.
— Слушай, по-братски кулак покажи! — воскликнул Мага.
— Ну, — послушался Анвар, сжимая кулак свободной руки.
— Вот так очко свое ужми, ле! — захохотал Мага, сгоняя Анвара с турника.
Потом спросил:
— А этот Дибир кто такой?
— Знакомый наш.
— Суфий, да? Эти суфии только и знают, что свою чIанду Пророку приписывать, — сказал Мага и, быстро подтянувшись несколько раз, спрыгнул на землю. — Башир, же есть, с нашей селухи, он меня к камню водил одному. Это аждаха[5], говорит.
— Какой аждаха?
— Вот такой! Устаз один народу сказки рассказывает. Жил, говорит, у нас один чабан, который чужих овец пас, а этот аждаха стал баранов у него воровать. Один раз своровал, второй раз своровал. И этот чабан, же есть, мышеваться тоже не стал. Э, говорит, возвращай баранов, а то люди на меня думают. Аждаха буксовать стал и ни в какую, бывает же. И раз, чабан взял стрелу и пустил в аждаху, и стрела ему в тело вошла и с другой стороны вышла. А потом чабан взял, попросил Аллаха, чтобы аждаха в камень превратился.
— И чего? Этот камень и есть аждаха? Похож хоть? — спросил Анвар, снова прыгая на турник и свешиваясь оттуда вниз головой.
— Там в нем дырка насквозь, короче. А так не похож ни разу. Башир верит, говорит, эта дырка как раз от стрелы, а голова, говорит, сама отвалилась потом.
— Что он, в горах камней что ли не видел? — засмеялся Анвар, продолжая висеть вниз головой.
