— Кажется, — сказал отец Брайен, — мы с вами, отец, вообще мало читаем.
— Любой мог пропустить, — сказал Келли, — статейка-то крохотная.
— С большой, однако, идеей, — добавил отец Витторини со свойственным ему юмором.
— Дело в том…
— Дело в том, — сказал Витторини, — что когда я впервые упомянул об этом, возникли явные сомнения в отношении моей правдивости. Теперь видно, что я придерживался только истины.
— Конечно, — быстро произнес отец Брайен, — но как выразился наш поэт Вильям Блейк: «Правда, сказанная с дурными намерениями, стоит любой лжи».
— Да. — Витторини расслабился и выглядел прямо-таки дружественно. — А разве не Блейк написал:
Тот, кто поражен сомненьем,
Обручился с пораженьем.
Если солнце струсит вдруг,
Мрак охватит все вокруг.
— Как раз для космической эры.
Отец Брайен посмотрел на нахала.
— Я бы попросил не цитировать нам нашего Блейка.
—
— Поэзия Блейка, — сказал отец Брайен, — всегда была большим утешением для моей матери. Она говорила, что у него с материнской стороны была примесь ирландской крови.
— И я с удовольствием с этим соглашусь, — сказал отец Витторини. — Но вернемся к нашей заметке. Теперь, когда мы ее обнаружили, пора, кажется, заняться и поисками папской энциклики.
Осторожность отца Брайена, которая была вторым набором нервов у него под кожей, вздрогнула.
— Какой энциклики?
— Ну, той, о полетах в космос.
— Так ведь у него не было такой!
— Была.
— О полетах в космос, специальная энциклика?
— Специальная.
Ирландцы отпрянули, как будто перед ними что-то взорвалось.
Отец Витторини обирающими мелкими движениями чистился после взрыва, снял ниточку с рукава, крошечку со скатерти.
— Разве недостаточно было, — сказал отец Брайен, — того, что он пожимал руки целому стаду астронавтов, говорил им «как здорово» и тому подобное, что ему надо было еще идти и писать об этом?
— Недостаточно, — сказал отец Витторини. — Он хотел, как я слышал, прокомментировать проблему жизни в других мирах и ее влияние на христианское мышление.
Каждое из этих тщательно выговоренных слов заставляло обоих его собеседников все глубже вжиматься в кресла.
— Вы
— Нет, но я намеревался…
— Что бы ни намеревались. Мне неприятно это говорить, отец Витторини, но иногда вы изъясняетесь не как слуга нашей матери-церкви.
— Я изъясняюсь, — ответил Витторини, — как итальянский священник, который пытается сохранить поверхностное натяжение на церковном болоте, где его превосходит численностью целое стадо служителей нашей матери-церкви — по имени ШОНЕССИ, НАЛТИ, ФЛЭННЕРИ, и все они мечутся в панике, как олени или бизоны, каждый раз, когда я осмелюсь хотя бы прошептать слова «папская булла».
— У меня уже нет никаких сомнений в том, — тут отец Брайен скосил глаза в направлении Ватикана, — что это вы, если только вы могли быть там, втравили святого отца в эту космическую свистопляску.
— Я?
— Бы! Уж наверное не мы притаскиваем сюда целыми вагонами журналы с ракетами на красивых обложках или с зелеными монстрами о шести глазах, преследующими полуголых женщин на далеком астероиде. Это вы начали в паре с этой бестией-телевизором вести обратный счет: «Десять, девять, восемь…» — и до одного, да еще притопываете, так что у нас чуть пломбы из зубов не выскакивают и головная боль. На дистанции между одним итальянцем здесь и другим в Кастель Гандольфо вы сумели подавить все ирландское духовенство!
— Спокойствие! — сказал, наконец, отец Келли.
— Именно спокойствие, и я его достигну так или иначе, сказал отец Брайен, доставая из кармана конверт.
— Уберите, — сказал отец Келли, чувствуя, что должно быть в конверте.
— Пожалуйста, передайте это от меня пастору Шелдону.
Отец Брайен тяжело поднялся, вглядываясь, где тут дверь или какой-нибудь выход, и исчез.
— Ну вот, посмотрите, что вы наделали! — сказал отец Келли.
Отец Витторини, потрясенный, перестал жевать.
— Но отец, я все время думал, что это дружеская перепалка, и мы оба играем, только он сильно, а я не очень.
— Но игра слишком затянулась, и это проклятое веселье оборачивается чем-то серьезным, — сказал Келли. — Вы не знаете Вильяма так, как я. Вы его, на самом деле ранили.
— Я постараюсь сделать все, что от меня зависит…
— Постарайтесь не провертеть дыру в штанах! Теперь уж не мешайте, это задача для меня. — Отец Келли сгреб конверт со стола и посмотрел на свет. — Рентгеновское просвечивание страдающей души, Господи помилуй.
Он поспешил наверх.
— Отец Брайен? — позвал он. Замедлил шаги.
— Отец? — постучал в дверь. — Вильям?
В столовой, опять в одиночестве, отец Витторини силился доесть свои хлопья. Они казались совершенно безвкусными и застревали в глотке.
Только после второго завтрака отцу Келли удалось прижать отца Брайена к стене в маленьком сумрачном садике за домом и вручить ему конверт обратно.
— Вилли, порви, пожалуйста. Я не хочу, чтобы ты сдавался в середине игры. Как давно у вас это длится?
Отец Брайен вздохнул и взял конверт, но не порвал его.
— Вкралось как-то незаметно. Это я первый начал толковать ирландских писателей, а он начал напевать итальянские оперы. Потом я начал рассказывать о книге Келлза [древнее собрание ирландских саг], а он прогулял меня по эпохе Возрождения. Слава Богу, он не разыскал энциклику об этих проклятых космических путешествиях раньше, а то бы я перевелся в монастырь, где блюдут обет молчания. Но даже там, я боюсь, он не унялся бы и сопровождал запуски на Канаверал азбукой глухонемых. Какой адвокат дьявола [священник, выступающий оппонентом на канонизации святых] получился бы из него!
— Отец!
— Я принесу покаяние за это позже. Да он просто выдра, тюлень, резвящийся с догмами церкви, как с раскрашенным мячиком. Интересно, конечно, смотреть, как тюлени скачут, но не смешивайте их, скажу я, с истинными приверженцами церкви, такими, как вы и я! Это может быть гордыня, но вам не кажется, что это напоминает вариации на правильную тему, только на флейте-пикколо посреди нас, арфистов?
— Что за загадки, Вилли? Мы, священники, должны быть примером для других.
— А кто-нибудь говорил об этом отцу Витторини? Давайте посмотрим правде в лицо: среди священнослужителей итальянцы самые разболтанные. Нельзя даже положиться на то, что они остались бы трезвыми во время Тайной Вечери.
— Будто бы мы, ирландцы, остались бы… — пробормотал отец Келли.
