Десятка

Татьяна Сапрыкина Десятка

Пошла я к соседке бабушке Нюре пол помыть. Накурено — жуть. Бабушка Нюра всю жизнь в буфете проработала. И занавесочка у нее, какие вместо двери в комнату бывают, из пробок бутылок из-под шампанского — белых, пластмассовых. Баба Нюра на кровати лежит — ноги длинные, тощие. Помыла я пол, селя рядом с ней. Бабушка Нюра из-за кровати бутылочку достала — внутри что-то чернильное и едкое — пососала и обратно спрятала.

— Ну, чего поделываешь?

— Книжки читаю. Все прочитала у себя уже.

— Книжки? Хошь дам одну?

Что там у бабушки Нюры за книжки могут быть? «Как закалялась сталь», что ли?

— Ну, давай.

Бабушка Нюра вытащила из-за кровати потрепанную книжульку. «Образцовая кухня». Тю! Старье какое. С ятями еще.

— Возьми на столе там.

И захрапела.

Я взяла со стола пряник, постучала им о край тарелки — ничего, съестся, зубы тоже точить надо, не один ум.

Дома открыла книжку. Стала читать. «Масло раковое. Скорлупу от вареных раков толкут в ступке, кладут в кастрюлю со сливочным маслом и поджаривают на легком огне, пока масло примет цвет раков. Когда остынет, масло выбирают, распускают на самом легком огне, потом ставят в сите вместе с той посудой, в которой находилось это масло, и мешают, пока оно застынет. Хранят на льду». Псссс…

«Хлеб пеклеванный». Какой-какой? «Наливка из шелковицы». Это что еще?

А вот между страницами денежка лежит. Старая. Десять рублей. Такие ходили, когда я маленькая была. Переложила я ее на другую страницу. «Магарины». Без понятия, что такое. Ну и питались они там, знаете ли.

Звонок в дверь.

— Здравствуйте.

Девочка в школьной форме. Сто лет такую уже не носят.

— Отдайте мои деньги, пожалуйста.

Я стою — в одной руке книжка.

— Отдайте, мне мама сказала, четверть без троек закончу, платье купит.

И глазами на книжку показывает. Я — да ради бога — десятку нашла, ей подаю.

А она.

— Спасибо! — улыбается.

И вниз побежала.

Села я дальше читать. Опять звонок. Да что такое.

Дед стоит. В сапогах и с котомкой.

— Отдай червончик, радость моя. Отдай. Не бери грех на душу. Старуха за мукой посла.

Я плечами пожала.

— Отдала, — говорю, — уже тут до вас приходили.

Дед загоревал. Я пошла, муки ему вынесла. Раз такое дело.

Читаю я дальше. «Солонина франконская». С селитрой. Мамочки. Опять пришли. Парочка, какие-то тоже нездешние, в старомодных пальто с воротниками.

— Мы, — заныли, — колечко собирались купить. — Оловянное. На рынке блошином. Присмотрели.

Я, скрепя сердце, откопала им в кошельке десятку. Они на нее уставились, но ничего, взяли.

— Чудная. Может, выменяем.

Так. Хватит. Положила я еще одну. На слово «Коротель» Бог знает, что такое. И захлопнула книжку. Сижу, жду. Никто не идет. Вот и ладно.

Снова пошла пол мыть — несу бабушке Нюре книжульку.

— Ну, приготовила чего?

Бабушка Нюра полистала, увидела десятку новую, радуется — челюсть вставная весело хрумкает.

— Прям, — говорю, — я половины слов не знаю. Масло чухонское. Это какое?

Бабушка Нюра смеется — из бутылочки посасывает.

— Они там блины из десяти желтков готовили. Куда мне! Я думала, мы русскую кухню употребляем, а эта тогда какая?

— А ты бы что на десятку купила?

Я не думала даже.

— Булочки такие. Слоеные. С маком. Сладкие.

Бабушка Нюра носом длинным клюнула — кивнула.

«Мед вишневый. На 1 пуд патоки берут 1 пуд толченых с косточками вишен и столько воды, чтобы после кипячения получилось 5 ведер жидкости, остуживают и прибавляют 12 зол дрожжей. По окончании брожения опускают в бочонок смесь из ? фунта толченых горьких миндалей и корки с 5 апельсинов — все завязанное в мешочек. По прошествии 2 недель осветляют рыбьим клеем, хорошо перемешивают и дают отстояться».

— Рыбий клей — это как?

Но бабушка Нюра уже храпит.

Я наклонилась к ней. Все равно ничего не услышит теперь.

— Бабушка Нюра, а правда, что ты за растрату в тюрьме сидела?

— На защелочку захлопни.

Я книжульку осторожно за кровать спустила. И к двери пошла.

— Чужого не брала.

«Водка зонная. Настойка росно-ладанная. Щи по-деревенски. Ушки из каши. Зильц».

Ну, я пошла. Пельмени замороженные варить.