— Внешний контур. Два шестнадцать.
Два шестнадцать, так, есть такая отметка, крутим верньер, что же это все вручную, как-то не по- космически — ах, чтоб тебе, на экране напротив погасли гренландские штаны и появилась механическая морда в черных очках и ушастом шлеме.
— Патрульная Служба Стимфал-Главный, — заквакала морда металлическим голосом. — Сообщите индекс захода в нулевой канал.
— Слушай, друг, — начал я осторожно. — Нет у меня этого индекса, тут такая история...
Но этот ушастый дьявол и слушать ничего не пожелал.
— Ответ не кодируется. Ввожу в действие директиву двести сорок. Тридцатиминутная готовность. Примите сожаления, — и пропал, гад.
— Лизавета, что это он такое сказал?
У Лизаветы — не глаза, а сплошные зрачки:
— В любую из этих тридцати минут нас могут начать расстреливать...
Ну, Химмельсдорф. Ну, сукин сын. Но тут под потолком снова зазвенело и дальше трезвонило уже беспрерывно. На сей раз — увесистая дама с высокой прической и в подобии военной формы.
— Программа «Соллекс-6», — заявила она с порога, то есть с экрана. — Почему занимаете резервный эшелон без... Боже мой, Хаген, что вы здесь делаете? Элизабет, и вы... Нет, нет, Хаген, я все понимаю, молодость, но все же немедленно покиньте зону, ведь это же безрассудство, в конце концов.
— Мадам, я бы рад...
— Нет, слушать ничего не хочу. Быстро, быстро! И исчезла. Появился парень в наушниках.
— Пардон, Хаген, извини, что вмешиваюсь, бонжур, Бетси, но раз уж ты нее равно там, слушай, не в службу, а в дружбу, дай канал три-восемь, а то
зашиваюсь.
— Это Валериус, — ни с того, ни с сего пояснила Елизавета.
— Бери канал, но...
— Понял, понял, за мной не заржавеет. И сматывайся быстрей оттуда, в Стимфале все на рогах стоят.
— Стой, погоди... — Какое там. Я плюнул, выдрал контакт — шабаш, схватил Елизавету за руку и потащил за соседний пульт.
— Лиза, слушай мою команду. Я тебе сейчас тут все включу, говори им что хочешь, но постарайся дозвониться в этот чертов Стимфал и объяснить, что к чему, пусть скорее отменяют директиву. Вопросов нет. Действуй.
Спихнув на обалделую подругу всех этих горлопанов, я вернулся в свой закуток и принялся шарить по коротким волнам. В эфире надсаживались, наверное, не меньше тысячи станций, но фильтрация работала без сучка и задоринки и, как я сообразил, по экранам можно было определять пеленг. Мало-помалу я освоился и кое в чем начал разбираться.
Прямо подо мной, кажется, в Датском проливе, стоял авианосец «Честер Нимиц» и вокруг него англоязычная публика шумно и весело играла в какую-то Нозерн Уэддинг. Вплотную к этому Уэддингу мурлыкала и туманно переговаривалась какая-то «Фиалка», явно славянского происхождения. Что ж, выбирать не приходится. Я задействовал выход на обе частоты и сказал «раз, два, три». Что-то никакой реакции. Ладно, подключим тот нижний замок.
Ого, какое оживление. «Боб, что это, откуда это». Я откашлялся и начал. — Минуточку внимания, — каждую фразу я произносил сначала по-русски, потом по-английски. — Говорит Владимир Синельников, Советский Союз. Я нахожусь на борту неопознанного летающего объекта в открытом (почему в открытом? Ладно, черт с ним, плевать) космосе ориентировочно над районом Северного моря. По некоторым данным, в ближайшее время мне грозит уничтожение. Я обращаюсь с просьбой к командованию военно-воздушных сил как Варшавского, так и Северно-Атлантического договоров помочь мне уйти с орбиты и совершить посадку.
Я повторил свою сказку еще раз, поуверенней, и стал ждать результатов. «Фиалка» отреагировала довольно интересно — сказала: «Включаю Ка-пятнадцать. Во мать твою...», после чего умолкла, перейдя, если верить пеленгу, на кабельную связь. Зато Нозерн Уэддинг разволновалась не на шутку.
— Алло, Владимир, говорит полковник Барри, штаб командования ВВС США в Европе. Не могли бы вы уточнить свои координаты, у нас осложнения с локацией.
— Постараюсь, полковник. По-моему, я где-то южнее Исландии... — тут пошли минуты горького раскаяния в том, что на уроках географии я стрелял жеваной бумагой и играл в морской бой; параллельно слышалось всяческое жужжание: «Я Уилслос-Филд, как слышите меня? Дайте мне засечки по предыдущему витку. Это что, тот русский парень из Лох-Несса?» «Готхоб, я Канаверал, экипажам восьмой эскадрильи занять места, двухминутная готовность» «Шеннон, почему до сих пор нет прямого провода с Комитетом?» и так далее. Суматоха изрядная.
Полковник Барри: «Синельников, попробуйте засечь по экранам слежения наш пеленг».
Профессор Голдсмит, Ньюпорт, Техас: «Володя, попытайтесь описать пульт управления, за которым вы сидите. Что? Да, я одессит».
Майор Хэст, Ванденберг: «Владимир, включите синхронный сигнал...»
Элизабет Шелтон, служба обеспечения комфорта для Хагена: «Володя со Стимфалом нет связи, Клара запрещает вмешиваться в ход военных учений, Валериус просит канал три-девять».
Я поворачивался как мог. Полковник, вашего пеленга пока не вижу; про фессор, у меня на пульте никакого штурвала нет, а есть клавиши как у роя ля; майор, сигнал включен, волна сорок один с половиной метра; Лизавета вызывай Стимфал до потери пульса, перед Кларой извинись за меня, Вале-риуса шли к черту. Не будет ему канала. Одним обойдется.
Наконец, меня засекли. Мыс Кеннеди, Хьюстон, базы, спутники, эсмин цы заревели в один голос, что видят источник над Гренландией. Полковник и профессор заговорили одновременно.
— Доктор Синельников, через пятнадцать минут мы сможем начать коррекцию орбиты. С базы Готхоб только что стартовало звено истребителей Ф-16, специально оборудованных для поддержания связи в ближнем космосе и группа дозаправки в воздухе. Они обеспечат...
Что-то они еще говорили про ЭВМ, но в этот момент прорезалась «Фиалка».
— Синельников Владимир Алексеевич, — начала она звучно. — С вами говорит подполковник Криворуков. В случае посадки на территории любой из стран НАТО или же любой из стран Западной Европы вы лишаетесь советского гражданства. Это первое. Второе...
Что у подполковника было на второе, мне так и не суждено было узнать. Раздалось гудение, как тогда, когда Химмельсдорф отправился в лучший мир, Гренландия на экранах провалилась вниз, и я узрел край Земли в полном смысле этого слова. Он был голубой и облачный. Над краем летела непонятная штуковина, похожая на втулку от велосипедного колеса, сверкала солнечными бликами, и в середине ее неторопливо поворачивались шипастые кольца. Над ней светили звезды.
Елизавета смотрела, приоткрыв рот и схватив себя саму за ключицы, словно в приступе стенокардии. Значит, вот оно что. Пожаловали. Директива двести сорок.
— Профессор, — сказал я. — И вы, полковник. Сейчас меня обстреляют. Не ухожу со связи. Будьте здоровы.
Ах, Стимфал. Ну, бюрократы. Что ж. Лизавета еще вначале успела мне показать, как тут включается двигатель — шесть тумблеров на правом крыле пульта. Ни минуты не раздумывая, я нажал их всех. Пульт тихонько запел. Сторожевой крейсер, или уж как там его, на экранах заметно рос. Я уставился на эти клавиши. Тоже мне, нашли пианиста. Перед клавиатурой какие-то мыльницы с ручками, невольно приходится на них опираться. Ну и обопремся, нам терять нечего. Верно, Лизавета?
Лизавета как-то умудрилась набраться мужества настолько, что даже улыбнулась мне в ответ. Молодчина девка. Ну, братья, кривая вывезет. — Профессор, я начинаю с ре. И я взял первый аккорд, и в ту же секунду сторожевик полыхнул первым залпом, и понеслось.
Нас даже ни разу не качнуло, только в груди слегка екало, да Земля с этим самым крейсером скакала по экранам как безумная. Сторожевик вращал своими кольцами-шестернями — видно, они у него изображали палубы — и жарил длинными фиолетовыми фитилями. Пока что попаданий не было. На какое-то время мне удалось сбить их с толку. По животу и спине у меня катился пот.
