Он проводил в Государственном музее свои много-сот-часовые ночи, изучая и классифицируя. Естественно, он не мог работать без света и, естественно, становился видим, когда подолгу сидел без движения. Но как только охранники, ползущие медленнее улиток, делали попытку приблизиться к нему, он передвигался на другое место, и высокая скорость снова делала его невидимым. Охранники доставляли кучу хлопот, и он крепко поколотил их, после чего прыти у них поубавилось.
Единственное, чего он боялся, — что охранники однажды выстрелят в него, чтобы выяснить, призрак он или человек. Он с легкостью увернулся бы от пули, двигающейся всего лишь в 2,5 раза быстрее, чем он сам, — но только в случае, если бы увидел ее. Незамеченная же пуля могла проникнуть опасно, даже смертельно глубоко, прежде чем он увернулся бы от нее.
Он стал причиной рождения легенд о других призраках: привидении Центральной библиотеки, привидении Библиотеки университета, а также Технической библиотеки имени Джона Чарльза Ундервуда. Такая множественность призраков благотворно повлияла на публику: люди перестали воспринимать их всерьез и поднимали верящих на смех. Даже те, кто видел его как призрака, не признавали, что они верят в привидения.
* * *
Он снова посетил доктора Мэйсона для ежемесячного осмотра.
— У вас ужасный вид, — сказал доктор. — Не знаю, в чем причина, но вы сильно изменились. Если можете себе позволить, возьмите продолжительный отдых.
— Я могу, — сказал Чарльз Винсент. — Именно это я и сделаю. Отдых в течение года или двух.
Он начал дорожить временем, которое приходилось тратить на обычный мир. Отныне его воспринимали как отшельника. Он стал молчалив и необщителен, потому что нашел крайне неудобным то и дело возвращаться в обычное время, чтобы поддерживать разговор, потому что в ускоренном состоянии голоса звучали для него слишком растянуто, чтобы уловить смысл произносимого.
Это не касалось человека, чьего лица он не видел.
— У вас очень слабый прогресс, — произнес человек. Они снова сидели в полутемном помещении клуба. — Мы не можем использовать тех, кто не показывает значительного прогресса. В конце концов, вы всего лишь рудиментарный. Видимо, в вас очень мало от древней расы. К счастью, те, у кого нет прогресса, быстро губят себя. Вы же не думаете, что существует только две фазы времени, не так ли?
— Недавно начал подозревать, что их гораздо больше, — ответил Чарльз Винсент.
— И вы понимаете, что единственный шаг не может привести к успеху?
— Я понимаю, что жизнь, которую я веду, является прямым нарушением всех известных законов о сохранении массы, импульса и ускорения, так же как законов о сохранении энергии, о возможностях человека, о внутренней компенсации, о золотом сечении, о производительности человеческих органов. Я знаю, что не могу повысить количество своей энергии или работоспособность в 60 раз без соответствующего увеличения потребления пищи, и все же это происходит. Я знаю, что не могу жить, уделяя сну лишь восемь минут в сутки, но я делаю это. Я понимаю, что не могу усвоить на приемлемом уровне опыт четырех тысяч лет за один жизненный срок, однако не вижу, что могло бы помешать этому. А вы говорите, я уничтожу себя.
— Те, кто ограничивается первым шагом, тем самым губят себя.
— И как делается второй шаг?
— В надлежащий момент вам будет предложен выбор.
— Интуиция подсказывает мне, что я им не воспользуюсь.
— Судя по текущим показаниям, вы откажетесь. Вы слишком привередливы.
— От вас исходит запах, древний человек без лица. Теперь я знаю, какой. Это запах ямы.
— Вам понадобилось столько времени, чтобы понять это?
— Ил из ямы. Тот же материал, из какого сделаны глиняные таблички древней страны между реками. Мне снилась шестипалая рука, тянущаяся вверх из ямы и отбрасывающая тень на всех нас. Я прочитал: «Люди начали считать пятерками и десятками, отталкиваясь от количества пальцев на руках. Однако задолго до этого — в силу некоей причины — люди считали шестерками и дюжинами». Но время не пощадило глиняные таблички, оставив значительные пропуски.
— Да, время в одном из своих проявлений искусно и целеустремленно оставило эти пропуски.
— Я не могу найти имя, которое в одном из этих пропусков. Вы можете?
— Я часть имени, которое входит в один из этих пропусков.
— И вы — человек без лица. Но зачем вы бросаете тень на людей и контролируете их? С какой целью?
— Пройдет немало времени, прежде чем вы узнаете ответы на свою вопросы.
— Когда я встану перед выбором, я тщательно взвешу все „за“ и „против“.
* * *
С этого момента в жизни Чарльза Винсента поселился страх. Теперь он редко позволял себе шалости.
Если не учитывать Дженифер Парки.
Тот факт, что его притягивало к ней, выглядел необычно. Он едва знал ее по жизни в обычном мире, и она была старше его минимум лет на пятнадцать. Но сейчас она нравилась ему за ее женские достоинства, и все его шалости с ней были пропитаны нежностью.
Эта старая дева не пугалась и не бросалась запирать двери, она не беспокоилась по поводу таких вещей и раньше. Он мог идти за ней и гладить ее волосы, а она громко спрашивала с возбуждением в голосе:
— Кто ты? Почему не позволишь мне увидеть тебя? Ты ведь друг, правда? Ты человек или что-то иное? Если ты можешь ласкать меня, почему не можешь поговорить со мной? Пожалуйста, покажись. Обещаю, что не причиню тебе вреда.
Как будто не могла даже представить себе, что вред мог быть причинен ей самой. И снова, когда он обнимал ее или целовал в макушку, она восклицала:
— По-видимому, ты маленький мальчик или почти маленький мальчик, вне зависимости от того, какой ты на самом деле. Ты молодец, что не роняешь мои вещи, когда передвигаешься по комнате. Иди сюда, я хочу обнять тебя.
Только очень хорошие люди не боятся неизвестного.
Когда Винсент столкнулся с Дженифер в обычном мире, куда он теперь находил повод наведываться как можно чаще, она взглянула на него оценивающе, как будто догадалась, что их что-то связывает.
Однажды она обратилась к нему:
— Я знаю, что невежливо с моей стороны говорить об этом, но выглядите вы совсем плохо. Вы ходили к врачу?
— Несколько раз. Но, по-моему, это мой доктор должен сходить к врачу. У него вечная привычка делать необычные замечания, а теперь он еще и стал несколько неуравновешен.
— Будь я вашим доктором, думаю, я бы тоже потеряла спокойствие. Все же нужно найти причину вашего недомогания. Выглядите вы ужасно.
Не так уж и ужасно. Да, он облысел, это верно, однако многие мужчины теряют волосы после тридцати, хотя, возможно, и не так стремительно. Он решил, что это происходит из-за сильного сопротивления воздуха. В конце концов, находясь в ускоренном состоянии, он носился со скоростью около 300 миль в час. Достаточно, чтобы сдуть волосы с головы. И не по этой ли причине у него испортился цвет лица и появилась усталость в глазах? Но он понимал, что это чепуха. Он ощущал давление воздуха в ускоренном состоянии не более, чем в нормальном.
Наконец пришел вызов. Он решил не отвечать. Он не хотел оказаться перед необходимостью делать выбор; он не желал стать одним из них. Но у него не было намерения отказываться от величайшего превосходства, которое он получил над природой.
— У меня будет и то, и другое, — сказал он. — Я уже противоречие и невозможность. Пословица —
