Эльберд Гаглоев
Запонки
Густая пена лохматым слоем послушно укладывалась на крепкую, как кулак, физиономию мужчину. Ту самую, что отражалась в зеркале. Владелец физиономии вдруг широко улыбнулся, став сразу похожим на Деда Мороза. Правда, излишне коротко остриженного. Констатировал:
— А красив же я.
Сквозь мягкий шум воды в ванную прорвался веселый детский визг. Как тут не улыбнешься. Многих раздражают утренние хлопоты, а вот новоявленному Деду Морозу вся эта кутерьма очень даже нравится. Вытаскивать ужасно недовольных утренним вставанием девушек из теплых постелек, затее, спекулируя на детской любви к мультикам, тащить на зарядку. Смотреть, как просыпаются еще недовольные глазки. Как движения становятся все увереннее. Как смешные мордашки с каждым упражнением становятся все веселее и азартнее. Вопить вместе с ними под жесткими струями контрастного душа. Растирать дрожащие тельца колючим полотенцем. Целовать порозовевшие животики. И шлепком по смешным попкам отправлять к маме. Одеваться.
Хорошая бритва с легким скрипом скользила по намыленным щекам, срубая отросшую щетину. И когда она только так отрасти успевает? Ну, кому как повезет, в армии так вообще два раза на дню бриться приходилось. Белая пенная борода поддавалась широким взмахам бритвы, открывая уже не улыбающееся, напряженное лицо. Иди, расслабься, попробуй. Эти новомодные бритвы любую неровность вместе со щетиной сбривают.
В дверь нетерпеливо зашлепали мягкие ладошки.
— Папочка, мы уже готовы, — заголосили две весьма луженные глоточки.
— Идите мультики посмотрите. Выхожу уже.
— Папочка, нам мамочка тортик не дает, — пожаловались из-за дверей.
— Правильно не дает. Идите лучше яблочки поешьте.
— Мамочка, папочка разрешил яблочки поесть, — и затопали в сторону кухни шустрые пяточки.
Одеваться мужчине всегда нравилось. Хорошо одеваться. Рубашка привычно улеглась на широкие плечи. Выпуклую лохматую грудь стыдливо прикрыла. Брюки, шерстяные, стрелки до бритвенной остроты наглажены. А вот носки надо носить хлопчатобумажные. Привычка еще с армии осталась. Теперь галстук. Вечная проблема. То ли как хочется, то ли как положено. Поскольку костюм черный, рубашка белая, а любимый цвет синий. Да. В белую и синюю полоску. Улыбнулся, предвидя педагогическое ворчание супруги. Да вкусы конечно диаметрально противоположные.
Полюбовался в зеркало. Неплохо получилось. Теперь заключительная деталь.
— Богоданная, — заорал на всю квартиру.
В спальню первыми ворвались дочери. Ну, конечно, как же какое мероприятие без их высокого участия пройти может.
— Что ты кричишь? Я чуть кофе не пролила.
Богоданная. Хорошее слово. Соответствует. Солнышко смешное, но очень сердитое.
Насупленные соболиные брови. Здоровенные зеленоватые глаза. Критичные такие. С молниями.
— Ну что у тебя?
— Проблемы, — вскинул руки.
— Нет, ну когда ты научишься их застегивать? Сколько лет уже вместе живем? — А ворчание уже довольное. Женское такое. Теплое. Вот всем ты у меня удался, а все равно дитё дитем. — Когда?
Зеленоватые столкнулись с карими.
— Никогда, — ответили карие. — Каждое утро лишний повод тебя позвать. Полюбоваться деловитой высокоскулой мордашкой, увидеть вкусные пухлые губы. В глаза заглянуть.
— Девушки, дуйте на кухню. По творожку возьмите.
Смешная штуковина — детское сердечко. Сладкое для него — серьезнейший аргумент. И опять затопали пяточки.
— А я хочу банановый.
— А я со сгущенкой, — унеслось в сторону кухни.
— Когда, говоришь, — подшагнул поближе.
А любимые глаза уже смеются, постреливая опасливо в сторон двери.
— Как это женщинам удается? Смотрят вроде бы прямо, а видят все кругом? — ворохнулась ненужная мысль, а руки уже улеглись на плавную длинную талию.
— Папочка, — ворвалась залитая слезами кроха, — а она мне банановый не дает.
— Солнышко ты мое, — подхватил на руки. Чмокнул в мокрый нос. Глянул на жену. Виновато.
— Собрались, — констатировала супруга. — Тогда вперед. — А глазища зеленные хохочут, что-то сладкое орут.
А вдогонку прозрачные как слеза запонки блестят. Ухохатываются. Блики веселые по дому разбрасывают.
Дернуться не успели, а уже по улице идут. Жмурятся. Утреннее солнышко норовит смешливые лучики в глаза швырнуть, нос расщекотить. Снежок под подошвами хрустит. Барышни тарахтят. Одновременно причем. О своем. Дамском. Свежие сплетни из жизни детского сада.
Мужчине очень нравятся эти утренние прогулки. Самый наверное спокойный островок в шумном течении дня. Размеренный такой. Приятный. Идешь себе, детьми гордишься, с родителями раскланиваешься, нянечкам доброго утра желаешь. Как такое может не понравится.
— Доброе утро — бабушке с метлой.
— Доброе утро — вторят две луженные глоточки.
— Доброе, детки, доброе, — и торопливо крестит в спину.
— Доброе утро. — Уже строгой консьержке у входа в садик.
— Доброе — прохладно блестит она льдинками недешевых очков в ответ.
Славное приветствие «доброе утро» так и несется со всех сторон. Так что доброго утра всем. Доброго.
Сытым зверем рокотнул движок иномарки и уже беззвучно поволок немалый её вес по хорошо накатанной зимней дороге.
— Так я слушаю тебя — грузно повернулся в низком кресле крупный мужчина. — Говори. — И замолчал, угрюмо разглядывая крупные колкие камни, что оседлали тяжеленные золотые запонки. Пронзительный блеск прозрачного камня раздражал и без того возбужденное слабо приятными новостями сознание. Острые лучики нахально кололи глаза. Голова слегка заболела.
— Говори, — повторил уже с неприятным нетерпением в голосе.
— А что говорить. Не желают они договариваться. В офис набились. У каждого из-под куртки трещотка торчит.
— Автомат, что ли.
— Ну да.
— По-людски говори.
— Я и говорю. Весь рынок, сказали, наш. А вы или платите или выметывайтесь. Игрушечники. А мы здесь автосалон откроем.
Мужчина недовольно вскинул руку. Такой фонтан лучше сразу прикрыть. А то так и договориться до истерики. Кровью смыть позор, то, сё. А слово-то не воробей.
— Успокойся.
— Дерзкие они, беспредельные, а в офисе посетители, женщин море. Праздники же.
— И ты повелся, — обвиняющее гуднул мужчина.
