Арбитман Роман
Со второго взгляда
Роман Арбитман
СО ВТОРОГО ВЗГЛЯДА
(О 'Повести о дружбе и недружбе' -- и не только о ней)
(глава из книги 'Живем только дважды')
Творчество братьев Стругацких, уже с середины шестидесятых годов ставшее объектом пристального (и далеко не всегда доброжелательного) внимания критиков и литературоведов, продолжает оставаться в фокусе внимания и по сей день. Практически каждое произведение, написанное этими авторами, не прошло мимо исследователей современной НФ литературы: А.Урбана, Т.Чернышовой, А.Зеркалова и других, в работах которых достаточно полно и глубоко -- насколько это было возможно до середины восьмидесятых -- проанализирована проблематика книг Стругацких и место каждого произведения в созданной писателями картине фантастического мира. В связи с этим выглядит досадным упущением тот факт, что одна из повестей Стругацких -- 'Повесть о дружбе и недружбе' (в сборнике 'Мир приключений', М., 1980) -все-таки осталась практически не замеченной литературоведами, если не считать беглого упоминания о ней в одном из обзоров В.Гопмана в журнале 'Детская литература'. Можно предположить, что причина подобного отношения критики к повести объясняется отнюдь не какими-либо идейно-художественными просчетами писателей, а скорее, определенной традицией, в силу которой сказочно-фантастическая повесть, ориентированная, на первый взгляд, исключительно на детскую аудиторию, могла показаться привыкшим к очевидному, легко поддающемуся вычислению подтексту 'сказок' Стругацких литературоведам простой, даже примитивной и уж, во всяком случае, не лежащей в 'основном русле' творчества писателей. В повести нет бьющего в глаза сарказма 'Сказки о Тройке', нет сатирической остроты повести 'Понедельник начинается в субботу' (А.Бритиков, например, вообще склонен однозначно определить эту 'сказку для научных работников младшего возраста' только как памфлет). И -- с другой стороны -- нет здесь легко различимой за приключениями главного героя серьезной социальной проблематики, как в 'Обитаемом острове' (характерно, что две последние книги, вышедшие в издательстве 'Детская литература' и предназначенные 'для среднего и старшего возраста', нашли благодарного читателя, в основном, среди взрослых). Напротив, авторы всем ходом сюжета 'Повести...', выбором героем четырнадцатилетнего подростка, даже нехитрым заголовком, выдержанном как будто в духе добросовестного морализирования (друга выручать из беды -- хорошо, а оставлять его в беде -- дурно), словно нарочно стремились подчеркнуть вполне конкретного адресата 'сказки' и отсутствие иных побудительных причин к написанию данного произведения, кроме как желание создать в самом деле незатейливую и поучительную историю для детей. Пожалуй, именно иллюзия простоты помешала исследователям преодолеть шаблоны и подвергнуть повесть обстоятельному разбору, оттолкнуться от рассмотрения не только общей идеи произведения, но и очень важных 'частных' аспектов, что помогло бы увидеть в произведении много принципиально важного для творчества писателей, выявить полемический заряд повести, элементы пародии в ней, уяснить ее место в творчестве Стругацких и в современной им научно-фантастической литературе в целом, а также обратить внимание на специфические для писателей художественные приемы.
Исчерпывающий анализ повести в мою задачу не входит. Я постараюсь, может быть, только наметить к нему подход, высказав несколько соображений, которые возникли при внимательном прочтении повести.
Начнем с героя. 'Повесть о дружбе и недружбе' -- первое произведение Стругацких, где главная роль отведена обыкновеннейшему мальчишке, школьнику Андрею Т. (причем не XXII века, а XX), а весь сюжет связан с приключениями и испытаниями, которые выпадают на его долю. Намерения авторов проясняются, если принять во внимание, что этот центральный персонаж повести стал для Стругацких в первую очередь своеобразной художественной реализацией их творческих позиций в споре о герое фантастической литературы: писатели весело ломали стереотипы, укоренившиеся в НФ литературе вот уже более полувека.
Позволю же себе небольшой экскурс в историю. 'Ведомственное' отнесение произведений фантастики к детской литературе в тридцатые годы дало толчок к появлению книг, авторы которых, с одной стороны, делали упор на занимательность и доступность (что неизбежно вело за собой и известное упрощение тех серьезных проблем, о которых писатели хотели поведать юным читателям, и создавало обманчивое впечатление легкости, с какой эти проблемы могли быть решены), а, с другой стороны -- заметно снижали требовательность к художественному уровню -- 'дети, мол, не разберутся' (А.Бритиков). С этим было связано и появление в каждом втором научно-фантастическом романе героя-мальчика, случайно или 'зайцем' (мотивировка была самая фантастическая) попадающего на борт корабля -- подводного, подземного, космического или -- благодаря своим незаурядным качествам -- оказывающегося в эпицентре фантастических событий в самый ответственный момент ('Тайна двух океанов' и 'Победители недр' Г.Адамова, 'Глубинный путь' Н.Трублаини, 'Арктания' Г.Гребнева и т.д.). Этот герой, к вящему удовольствию читающих подростков, отличался невероятным умом, ловкостью, хладнокровием и (как с иронией замечал критик А.Ивич) мог любую задачу 'выполнить так же успешно, как руководитель экспедиции, если задача патриотична'. Короче говоря, это была -- по словам того же критика -- 'условная и очень лестная' для ребят 'схема того, как взрослые представляют себе идеального советского мальчика'. Выдача желаемого за действительное даже при определенных положительных сторонах такого подхода (юный читатель мог обрести для себя пример в лице своего выдуманного 'идеального' сверстника; стараясь ему подражать, воспитывать свой характер) не могла не быть способом односторонним, тем более, что у взрослого читателя, имеющего опыт общения с реальными мальчиками, подобный штамп мог вызвать лишь раздражение или -- в лучшем случае -- улыбку, что не способствовало поднятию авторитета НФ литературы. (В то время, как юный читатель, видя вопиющее несоответствие своих качеств с гипертрофированной 'положительностью' книжного сверстника, мог обрести и комплекс неполноценности). Метод изображения 'идеальных' детей в фантастике тридцатых-сороковых сохранился до настоящего времени, хотя и претерпел некоторые изменения. Наиболее ярко он отразился в творчестве В.Крапивина, который 'в идеальном образе романтического мальчика-героя' (Ал.Разумихин) вывел этот тип еще на более высокий виток спирали, предоставив подобному герою практически неограниченные возможности -- если герои Г.Адамова или Г.Гребнева совершали сравнительно локальные подвиги, то в повести В.Крапивина 'Дети Синего Фламинго', например, двое бесстрашных ребят шутя и играя спасают от порабощения целую страну. Вполне понятно, что и сами идеальные герои Крапивина, и их великолепные подвиги вызывают читательские симпатии -- завидная легкость в достижении своих целей объясняется спецификой 'сказки'. Даже критик В.Ревич настолько попал под обаяние героев повести 'В ночь большого прилива', что вполне серьезно упрекнул О.Ларионову, что, дескать, целому человечеству в ее романе 'Леопард с вершины Килиманджаро' 'не пришла в голову... не слишком сложная мысль', до которой легко додумались юные герои В.Крапивина (в повести 'В ночь большого прилива' эти герои целую страну опять-таки помогли вывести из тупика).
Важно подчеркнуть, что само по себе появление юных романтических героев в современной фантастике не содержит ничего 'криминального', однако, если прокламируется: никакой другой центральный герой в фантастической и приключенческой литературе, в общем, и не нужен (эта мысль появилась в целом ряде статей), -- то это теоретическое соображение, подкрепленное литературной практикой в лице того же В.Крапивина, вызывает возражение. Право на существование -- по крайней мере, не меньшее -- имеет и герой иного типа.
'Реалистическая фантастика' Стругацких (термин самих авторов) сознательно ориентирована как раз на этого 'иного' героя. Придуманные романтические 'сверхмальчики' с их невероятными подвигами, затмевающими дела взрослых, чаще всего были для Стругацких лишь объектом пародии. Достаточно вспомнить, например, что в главе повести 'Понедельник начинается в субботу', посвященной путешествию по описываемому будущему и по сути дела являющейся развернутой пародией на все те штампы, что накопила НФ, возникают 'несколько мальчиков с томиками Шекспира', которые, 'воровато озираясь, подкрадываются к дюзам ближайшего астролета. Толпа их не замечала'. А в повести 'За миллиард лет до конца света', когда речь идет о чем-то совершенно невозможном -- пришельцах, в устах героя звучит ядовитая фраза: 'Напиши роман и отнеси в 'Костер'. Чтобы в конце пионер Вася все эти происки разоблачил и всех бы победил...'
Обратим внимание и на образ молодого рабочего Юры Бородина, почти мальчишки (повесть 'Стажеры') -- образ, в построении которого, без сомнения, присутствуют ощутимые следы внутренней полемики с трактовкой образа юноши в произведениях других писателей-фантастов. Каждая фаза перипетий героя 'Стажеров' своеобразно повторяет соответствующую фазу перемещений и поступков персонажей литературных оппонентов Стругацких. В завязке повести ('Мирза-Чарле. Русский мальчик') герой неожиданно для себя становится членом экипажа космического корабля прославленных Быкова, Юрковского и Крутикова (но причина этого совершенно прозаическая: юный вакуум-сварщик отстал от своей группы, направляющейся на строительство на один из спутников Юпитера).
