Золушка в отсутствие принца

компании с Дивовым сегодня оказывается и Вячеслав Рыбаков. Уже несколько лет он расплачивается талантом беллетриста за грядущее право 'пасти народы' и прописывать горькие лекарства. В новом романе 'На чужом пиру' из четырехсот страниц литературе отдана сотня.

Остальная площадь заполнена публицистикой (иногда разбитой на диалоги), а публицистика в свою очередь - поисками врагов. В финале омерзительный стукач клевещет на обаятельного героя в демпрессе, существующей на деньги ЦРУ, а обаятельный герой разоблачает гнусного предателя, который по указке из Лэнгли старается ослабить коллективный мозг нации. Автор романа 'Мы' Евгений Замятин исполняет пожелание Рыбакова и переворачивается в гробу.

Есть соблазн увязать тиражирование обоих романов с нынешним ползучим реабилитансом Лубянки: не исключено, что Рыбаков, Дивов и им подобные лишь слегка забежали вперед. Что ж, литература, служащая силовым структурам, сегодня тоже востребована рынком. Хотя преобладает на прилавках еще не она...

Килобайтники Термин 'килобайтная проза' пока недостаточно укоренился в среде нынешних писателей-фантастов, однако это вопрос времени. В условиях, когда типографские машины работают без остановки, выигрывает тот, кто умеет выбивать из Музы по килобайту (1024 печатных знака) в час.

'Килобайтников' пестуют 'АСТ' и 'ЭКСМО'.

Лидерами по праву считаются Сергей Лукьяненко, Ник Перумов и Василий Головачев.

Из всех минотавров серии 'Звездный лабиринт'

('АСТ') Лукьяненко - наиболее способный, а две самые популярные его книги напоминают качественный коньяк. Пусть не букетом или ароматом, зато обилием звездочек на обложке - и в названии серии, и в названиях романов ('Звезды - холодные игрушки', 'Звездная тень'). Первый том дилогии о приключениях астронавта Петра Хрумова, которому приходится спасать Землю от внеземлян, написан лихо. Фантаст ставит изящный эксперимент, вписывая грядущие достижения космонавтики в нашу родную действительность конца 90-х. Впрочем, ко второму тому действие выдыхается (это присуще всем 'килобайтникам'), и НФ превращается в остросюжетный боевик, разбавленный выпадами в адрес любимца тинейджеров 60 -70-х Владислава Крапивина.

'Валовый' подход издательств превратил в халтурщиков даже честных ремесленников. Свой недавний роман 'Алмазный меч, деревянный меч'

Николай Даниилович (Ник) Перумов, известный грамотными сиквелами Толкиена, сляпал на скорую руку - из кельтских мифов, картинок древнеримской истории и истории европейского Средневековья, обломков разнообразных американских книг в жанре fantasy, Томаса Мэлори и 'Спартака'. Гномы, тролли, орки, колдуны, священники, исповедующие культ Спасителя, римские легионеры, маги, циркачи, император со свитой - и все это обильно полито кетчупом.

Однако главный недостаток книг Перумова - не эклектика. Беда в другом. Fantasy - та же сказка: в финале добро обязано победить зло. У Перумова это невозможно в принципе. Моральный релятивизм автора уничтожил грань между добром и злом. Победы никому желать не хочется.

Подобно Перумову, Василий Головачев нетвердо различает 'плохих' и 'хороших', поскольку торопится накрошить персонажей побольше.

Недавний его роман 'Регулюм' не хуже и не лучше остальных. Есть даже мнение, будто его боевики одинаковы, так как все изготовлены из одних материалов: руководства 'Основы рукопашного боя'

и книги Д. Андреева 'Роза Мира'. Однако на самом деле сочинения автора делятся на две категории:

а) с краденым сюжетом, б) без сюжета вовсе. В романах категории 'б' все непрерывно горит и кружится, герои дерутся ногами, а в паузах ведут разговоры о Мироздании. В романах категории 'а'

стрельбе и дракам придана толика смысла - благодаря заимствованиям у коллег-фантастов.

'Регулюм' принадлежит к категории 'а'. Хаос нанизан на сюжет 'Конца Вечности' Азимова - с той разницей, что простоту азимовского мироустройства подменяет невнятица. Кроме описаний драк и даниил- андреевщины ('Роль стабилизатора Регулюма выполняет общечеловеческий эгрегор как разумная надсистема'), книгу подпитывают отголоски голливудских сюжетов (одна из глав даже названа 'Миссия невыполнима'). Герою, пребывающему в состоянии 'внутренних разборок с самим собой', приходится еще и упорядочивать Хаос. 'Сканируя пространство в поисках злых намерений', в финале герой почти разрушает Вечность и почти воссоединяется с любимой... Или почти воссоединяется с Вечностью и почти доканывает любимую? Финалы у Головачева можно толковать по-разному - на тиражах это не отражается.

Там, где нас нет Увы, тем редким фантастам, которые стараются увязать сюжетность с художественностью, 'килобайтаж' недоступен. Речь идет о Марине и Сергее Дяченко ('Пещера', 'Армагед-дом'), Михаиле Успенском ('Там, где нас нет'), Евгении Лукине ('Зона справедливости'), Юлии Латыниной ('Инсайдер'), работающих в жанре 'фантастического реализма'. Жанр этот восходит к классике (повестям Гоголя и раннему Достоевскому), где Невероятное может вторгнуться в реальную жизнь и перевернуть ее вверх дном.

Читатель, уставший и от наукообразия НФ, от надоедливой сказочности fantasy, от 'килобайтных' боевиков и утопий с привкусом Лубянки, мог бы принять такие правила игры. Но таких читателей, увы, пока немного.

Андрей Тарковский относился к произведениям Аркадия и Бориса Стругацких бережно. В своем фильме 'Сталкер' (на фото кадр из фильма) он не пытался, подобно литературным 'ремейкерам'

мэтров, подправить их сюжеты или превратить положительных героев в отрицательных.

''' Предыдущая заметка Оглавление Следующая заметка '''

Пока остатки 'старой гвардии' (Кир Булычев, Владимир Михайлов, Ольга Ларионова)

философствуют и переписывают сами себя, 'ученики' осваивают чужие территории, а именно 'Миры братьев Стругацких'. Книги минотавров из 'Звездного лабиринта' напоминают качественный коньяк. Если не букетом или ароматом, то обилием звезд на обложках

В отличие от 'килобайтников' (Ника Перумова, Василия Головачева) фантасты, которые стараются увязать сюжетность с художественностью (Марина и Сергей Дяченко, Юлия Латынина), пишут медленно.