лавируя между бабками. Ближе к ручью их не было, и Матвей пополз.
С той стороны по линии к ручью тоже бежал боец. Матвей узнал своего напарника. Недалеко от мостика связист, будто споткнувшись, взмахнул руками и упал.
'Снайпер!' - мелькнула догадка у Матвея. И он закричал:
- Не шевелись! Добьет! Не шевелись, лежи!
Около упавшего связиста взвилось несколько пыльных струек, и он перестал двигаться.
- Ах, душегуб проклятый! - стиснул зубы Матвей. - Доконал ведь человека. И тех вон ребят у мостика тоже срезал!..
Как всегда в трудную минуту, Матвей стал держать с собой совет.
'Так, значит, фрицы перебили связь на трубе и теперь, как на удочку, ловят нашего брата. Снайпера посадили. Хитры сволочи! Надо посоображать, а то и связи не исправишь, и на тот свет загремишь!'
Он осторожно отполз, подключил аппарат и услышал нетерпеливый голос лейтенанта:
- Двадцать четвертый слушает... А, это ты, Савинцев? Что там у тебя?
- И не говорите, товарищ двадцать четвертый. Снайпер у трубы кладет нашего брата. Напарника вон...
- Та-ак, - послышался тяжелый вздох лейтенанта. - А связь, Савинцев, нужна... До зарезу! Понимаешь?
- Да как же не понимать, не маленький. Ну-к я поползу...
- Постой, Савинцев... - лейтенант замолк, только глубокое дыхание, приглушенное расстоянием, слышалось в трубке.
О чем ты задумался, молодой командир? Многое пережил ты, много видел смертей, сам ходишь рядом со смертью, а все еще чувствуешь себя виноватым, когда посылаешь бойца туда, откуда он может не вернуться. Так же, как и в первый раз, сжимается твое сердце, будто отрывается от него что-то с болью. Может быть, увидел ты деревянную Каменушку и жительницу этой Каменушки, которая вместо запятнанного окопной глиной письма получит коротенькую бумажку и забьется в неутешном горе, запричитает громко, по-деревенски. И встанут около нее трое простоволосых ребятишек, которым и не понять сразу, отчего и почему где-то далеко-далеко послал на смерть их отца один человек и после победы отец не приедет с обещанными гостинцами...
В трубку было слышно, как шевельнулся лейтенант, кашлянул и тверже произнес:
- Связь нужна! - А потом скороговоркой, как будто недовольно, буркнул: - Да поосторожней там!
Отключив аппарат, Матвей призадумался: смерть-то не тетка. Пошарил глазами вокруг себя, отыскивая место, по которому удобней пробраться к ручью. Метрах в двухстах от трубы росли низкие кусты ивняка, спускаясь к самой осоке, разросшейся по краям ручья. Ободряя себя, Матвей сказал: 'Живем пока' - и пополз.
Осторожно раздвинув осоку, Матвей оказался в грязном русле ручья. Руки по локоть ушли в вязкий ил, ползти было трудно, но он упорно двигался к трубе, время от времени делая передышку и сплевывая вонючую воду. Берег ручья и осока скрывали его от глаз снайпера, но Матвей боялся, чтобы тот не заметил провода, пригибающего осоку.
Вот и труба. Матвей ногами вперед залез в нее.
По дну бетонной трубы лениво сочилась струйка позеленевшей воды. Матвей, лежа на животе, вывинтил из карабина шомпол и, пользуясь трещиной в трубе, загнул его крючком. Полюбовавшись своей работой, он привязал крючок к проводу.
- А ну-ка, кто кого объегорит?
Немного высунувшись, Матвей забросил шомпол на верх трубы и потянул. Что-то зацепилось. Он дернул посильней, крючок слетел, и несколько оборванных проводов повисло с края трубы.
- Толково! Дело идет! Еще разок! Чиркнула разрывная пуля...
- А наплевал я на тебя! - приговаривал Матвей, втягивая поглубже в трубу 'зарыбаченные' провода.
Свой провод он сыскал сразу. Провод был трофейный, красный. Почему-то командир отделения связи обожал все трофейное и постепенно заменил весь русский провод на катушках немецким и был этим весьма доволен.
- Вот он! - удовлетворенно отметил Матвей и вдруг подумал вслух: Небось из-за этого красного кабеля они и связь-то перебили? Ну, конечно, его издаля видно. Ох уж этот сержант наш. Ему бы дерьмо, да чужое. Ну, погоди, выберусь отсюда, всю эту трофейщину к лешакам повыкидаю и сержанта отлаю. - Рассуждая так, Матвей подключал соединенные концы к аппарату.
- 'Заря'!.. 'Заря'!..
- Савинцев. ты? - раздался обрадованный голос лейтенанта. - Добрался? Ну, ладно. Благодарю!
- Служу Советскому Союзу! - радостно ответил Матвей, по привычке привскочив, но так стукнулся затылком, что в глазах потемнело. Услышав, как лейтенант стал передавать координаты на 'Москву', Матвей не стал громко ругаться, а потер шишку и вполголоса запел, продолжая разбирать и зачищать провода:
Оте-е-ц мой был природный пахарь,
И я рабо-отал вместе с ним...
Присоединив конец другого провода, он прижал плечом трубку к уху. Женский усталый голос с тихой безнадежностью звал:
- 'Луна'... 'Луна'... 'Луна'...
- Але, девушка, вы кого вызываете?
- А это кто?
- Это связист Савинцев!
- Ой, я такого не знаю. Как вы попали на нашу линию? Отключайтесь, не мешайте работать!
- А чего мне мешать-то, когда линия ваша не работает, - добродушно усмехнулся Матвей. - Говорите лучше, кого надо, может, помогу вашему горю. Да не посылайте связистов к трубе - снайпер тут подкарауливает.
- 'Луну' мне нужно, товарищ связист, поищите, пожалуйста.
- На луну пока еще линия не протянута, уж что после войны будет, а покамест говорите фамилию тутошнего связиста, - пошутил Матвей, отыскивая подходящий провод.
- Голыба - фамилия, Голыба, ищите скорей. Матвей присоединил провод и начал вызывать 'Луну'.
- Хто це просыть 'Луну'?
- Да тут девушка по тебе заскучалась, - соединяю. - Матвей соединил концы проводов, а когда взял трубку, по линии уже разговаривали:
- Какой-то незнакомый связист Савинцев порыв исправил.
- Алло! Товарищ Савинцев?
Матвей нажал клапан:
- Ну я, чего еще вам?
- Щиро дякую вас, товарищ!
- За что?
- Та за линию. Чужую ведь линию вы зрастили и такую помогу нам зробыли...
- По эту сторону фронта у нас вроде нет чужих линий...
Но вот все концы, попавшие Матвею на крючок, сращены. Снова ожили линии, пошла по ним работа. А Матвей томился от безделья, зная, что незаметно улизнуть ему отсюда не удастся. Лежать неудобно - под животом вода. Весь мокрый, грязный, смотрит он на край деревни, видимый из трубы. Горят дома. Пылища мешается с дымом. Наносит горелым хлебом. Огороды сплошь испятнаны воронками. Сады перепоясаны окопами. И трубы, голые трубы всюду. А солнце печет, и дышать трудно. Щекочет в ноздрях, душит в горле.
'Хм, чудак этот Голыба! Чудак. Все свое, все, и за эту вот деревушку, как за родную Каменушку, душа болит. Зачем ее так? Зачем людей чужеземцы позорили? Что им тут надо?..'
Ухнули орудия, и где-то вверху невидимые пролетели снаряды и с приглушенным сгоном обрушились на высоту за деревней.
'Наши бьют!' - отметил Матвей.
