Наконец она послала за мной. Комната пахла чем-то новым, посеянным и взрастающим.
'Томас Соединитель, - сказала она. - Пришла пора тебе вернуться в свою собственную страну'.
Но я к тому времени уже семь лет говорил ее языком и перечитал множество томов, хранившихся в каждом из ее миров. Я знал, что она собирается умирать, и рот мой пересох.
'Не бойся', - сказал мне ее запах умиротворяющим ароматом луга.
Я вновь и вновь вкушал мысленно ее слова и в конце концов понял их смысл. Для своего народа она была стара. Раньше мне это не приходило в голову. Самцы исполнили свой брачный полет, чтобы она смогла обменяться речью - с другой, себе подобной. Теперь где-то в глубоких подвалах, под бдительным присмотром рабочих фейри, зрело яйцо с новой Королевой.
'Когда она вползет в эту комнату, она меня съест, - промолвила моя Королева. - Меня и множество моих детей, а те, кого она не съест, умрут. Затем она создаст кокон и проспит дюжину твоих лет. Когда же затем она проснется, то будет владеть моей памятью, моими воспоминаниями и моим языком'.
'Нет!' - сказала она, почуяв запах моего страха.
Я выхватил кристаллическое существо из его ячейки и порезал себе руку, так что моя кровь смешалась с моими словами и добавила к ним свой язык.
'Я не допущу этого... Я буду сражаться... Я не дам ей... Я...'
'Ты отправишься теперь же', - сказал резкий запах Королевы. Но потом, пожалев меня, она одарила меня последним долгим словом прощания, роскошным, как сотня пиров, проникновенным, как тысяча песен.
'Когда новая Королева проснется в Доме среди звезд, она будет помнить тебя, Томас Соединитель, потому что из всех языков, которые отыскала я среди звезд, твой был сладчайшим'.
Таково было ее слово, которое я унес с собой из Дома, когда Дом ее вновь полетел к звездам. Я отвернулся в тот миг, потому что не мог на это смотреть, но ее слово я ношу в бутылочке на шее... хотя оно чуть выдохлось от времени. В его ячейках хранятся все миры, которые мы посетили, все слова, которыми мы обменялись, и память о том, как льнули наши тела друг к другу.
После того, как Дом фейри поднялся ввысь, я отыскал в пожухлой траве ржавую рукоятку старого ножа и полусгнившие колки арфы. Стояла зима, и земля была твердой и холодной.
Но вот пред ними сад встает.
И фея, ветку наклонив,
Сказала: 'Съешь румяный плод
И будешь ты всегда правдив'.
Королева говорила мне, что время искривляется, когда путешествуешь среди звезд, а я рассказал ей то, что знал: истории о феях и фейри. Для меня прошло семь лет, а в королевстве Шотландском - сто пятьдесят. Никого из тех, кто знал меня и кого знал я, не было в живых. Церковь Святого Джайлса в Эдинбурге снесли и выстроили заново, на этот раз со стройными колоннами и стрельчатыми арками вместо закругленных.
Но в Эрсельдуне почти все осталось прежним. Я вернулся к своим балладам, перевел старую историю о Тристане и Изольде, которые, выпив любовный напиток и полюбив друг друга, погубили свои юные жизни. С помощью своего языка я читал в сердцах мужчин и женщин и говорил правду. На языке Королевы лгать невозможно, и я позабыл, как это делается.
Некоторые благодарны мне за мои речи и платят, чтобы их услышать. А некоторые страшатся их и платят мне, чтобы я молчал. Так я и живу-выживаю. Я построил себе хижину, стал изучать жуков. Я постарел. Каждую ночь я гляжу на звезды.
...Этот Макдугал не унимается, вновь повторяет свой вопрос.
- Ну так что? - грубовато настаивает он. - Ради этого я два дня не слезал с коня! Родит мне жена сына или дочь?
Есть правда, в которой человек НУЖДАЕТСЯ, а есть правда, которую он ХОЧЕТ услышать.
- Жизнь, - говорю я, - самая драгоценная, самая дорогостоящая, самая большая редкость среди бескрайней звездной пустыни. Цветок, что у вас на куртке, равен стоимости многих миров; ваш загнанный конь в конюшне стоит тысячи тысяч бесплодных звезд. Жизнь, которая знает любовь, - драгоценность более редкая, чем алмаз, выброшенный морем к вашим ногам. Как можете вы назвать цену той или иной жизни, человек Земли?
Но он пришел не за этой правдой, и мускулы его напрягаются от гнева. Я вздыхаю и ставлю кубок на стол, из опасения, что расплещу его, когда лэрд меня ударит.
- Я не знаю, будет ли ваше дитя сыном или дочерью, - говорю я, - но для вашей жены оно станет последним. Если ляжет она в родильную постель, там и останется.
В следующий миг я почти тону в буре нахлынувших на него чувств: ужаса, отчаяния, гнева, обращенного к Богу, ярости, обращенной ко мне. Я смутно слышу, как он выкрикивает проклятия, и кулак его со всей силой ударяет меня в челюсть. Затем отец Оуэн и пьющие 'по колышкам' оттаскивают его от меня и несут к двери, а он продолжает кричать: 'Лгун! Ты лжешь, Томас из Эрсельдуна!' Затем дверь за ним захлопывается, и единственное, что от него остается, это соленый запах слез.
Несмотря на все выкрики вельможи, он мне верит. И теперь наконец-то я могу ощутить запах его любви к ней, сильный, как запах яблока, когда вы пронзаете его ножом. Какой бы выбор ни сделал Макдугал, он будет продиктован любовью.
Для меня же его слезы пахнут надеждой и любовью, которая все выдержит, которая ждет меня где-то там, среди звезд.
Пока отец Оуэн несет мне тряпицу, чтобы вытереть кровоточащую губу, я позволяю капельке крови пролиться на язык. Она сообщает мне, что знания, вложенные в меня моей Королевой, остались со мной, что я совершенно здоров и, если случайно не покалечусь или меня не убьют, проживу еще много дюжин лет в этом прекрасном зеленом мире. Я протягиваю руку к своему меду, отхлебываю глоток и ощущаю вкус памяти о далеких пчелах и далеком-далеком Доме.
