послышалось. Всего лишь шипение воздуха. — Нет!
— Да, — сказал Блюститель.
Члены дорожной бригады смотрели, как Блюститель увел Кристиана. Много дней они не пели. Затем, в один прекрасный день, Гильермо забыл о своем горе и запел арию из «Богемы». С тех пор они снова стали петь. Иногда они пели песни Сахара — эти песни невозможно было забыть.
В большом городе Блюститель Закона дал Кристиану блокнот и ручку. Кристиан тут же зажал ручку в складке ладони и написал: «Чем же я теперь буду заниматься?»
Слепой Блюститель засмеялся.
— У нас для тебя такая работенка! Ах, Кристиан, Кристиан, у нас для тебя такая работенка!
АПЛОДИСМЕНТЫ
На всем белом свете было всего две дюжины Блюстителей Закона. Это были замкнутые люди, которые надзирали за системой, почти не требовавшей надзора, потому как она и впрямь почти всем доставляла счастье. Это была хорошая система, но, как и самая идеальная система, она то тут, то там давала сбои. То тут, то там кто-нибудь вел себя как сумасшедший и наносил вред себе самому. И чтобы защитить всех и каждого. Блюстителю полагалось обнаружить это сумасшествие, поехать и устранить его.
В течение многих лет лучшим из Блюстителей был человек без пальцев на руках, человек без голоса. Облаченный в униформу, величавшей его единственным именем, которое было необходимо, — Власть. Он молча появлялся там, где требовалось его присутствие и, бывало, находил самый добрый, самый легкий и в то же время самый действенный способ решения проблемы, исцеления от сумасшествия и сохранения системы. Системы, благодаря которой мир впервые в истории стал отличным местом для жизни. Практически для всех.
Правда, по-прежнему находились лица — один-два человека в год, — которые попадали в плен собственных коварных замыслов, которые не могли приспособиться к системе, но и не могли причинить ей вреда, люди, которые продолжали нарушать закон, хотя и понимали, что он их уничтожит.
В конце концов, легкие увечья и лишения не излечивали их от сумасшествия и не возвращали обратно в систему, им давали униформу, и они тоже работали, блюдя закон.
Ключи власти отдавали в руки тех, у кого было больше всего причин ненавидеть систему, которую им полагалось блюсти. Сожалели ли они об этом?
«Я — да», — отвечал Кристиан в те моменты, когда осмеливался задавать себе этот вопрос.
В скорби исполнял он свой долг. В скорби он постарел. И вот, наконец, другие Блюстители, относившиеся к этому немому с почтением (ибо они знали: когда-то он пел великолепные песни), сказали ему, что он свободен.
— Ты отслужил свой срок, — сказал безногий Блюститель и улыбнулся.
Кристиан вскинул брови, будто желая сказать: «И что теперь?»
— Иди поброди по свету.
И Кристиан отправился бродить по свету. Униформу он снял, но поскольку он не испытывал недостатка ни в деньгах, ни во времени, редко какая дверь оказывалась перед ним закрытой. Он бродил там, где когда-то жил. Дорога в горах. Городок, где когда-то ему был знаком служебный вход в каждый ресторан, кофейню, бакалейный магазин… И наконец, то место в лесу, где от времени или непогоды разваливался, рассыпался дом, простоявший пустым сорок лет.
Кристиан был стар. Гремел гром, а он лишь понимал, что вот-вот пойдет дождь. Все эти старые песни, он оплакивал их в душе, и не потому, что считал свою жизнь особенно печальной. Нет. Просто он не мог вспомнить ни одной из них.
Однажды, сидя в кофейне близлежащего городка, укрываясь от дождя, он услышал, как четыре подростка, отвратительно бренча на гитарах, исполняют знакомую ему песню. Эту песню он придумал, когда жарким летним днем дорога заливалась асфальтом. Подростки были не музыканты и, безусловно, не Творцы. Но они пели эту песню от всей души, и, хотя в ней пелось о счастье, у всех кто ее слушал, на глаза наворачивались слезы.
Кристиан написал на блокноте, который всегда носил с собой, и показал свой вопрос мальчишкам: «Откуда эта песня?»
— Это песня Сахара, — ответил лидер группы. — Эта песня, которую сочинил Сахар.
Кристиан поднял бровь и пожал плечами.
— Сахар работал в дорожной бригаде и сочинял песни. Правда, его уже нет в живых, — ответил мальчик.
Кристиан улыбнулся. Потом написал (а ребята с нетерпением ждали, когда этот немой старик уйдет): «Разве вы не счастливы? Зачем петь грустные песни?»
Ребята растерялись и не могли найти ответ. Правда, лидер все же заговорил. Он сказал:
— Разумеется, я счастлив. У меня хорошая работа, девушка, которая мне нравится, и знаешь, приятель, большего я не мог бы желать. У меня есть моя гитара. У меня есть мои песни. И мои друзья.
А другой мальчик сказал:
— Эти песни не грустные, мистер. Конечно, слушая их, люди плачут, но они не грустные.
— Да, — поддержал его третий. — Дело в том, что они были написаны человеком, который знает.
Кристиан нацарапал на бумаге: «Знает что?»
— Ну, он просто знает. Просто знает — и все.
И тут подростки снова неумело заиграли на гитарах и запели молодыми, непоставленными голосами, а Кристиан направился к выходу, поскольку дождь прекратился и поскольку он прекрасно знал, когда уйти со сцены. Он повернулся и слегка поклонился в сторону певцов. Они этого не заметили, но их голоса звучали
